Последыш IV (СИ) - Мах Макс - Страница 53

- Вот как… - произнесла женщина раздумчиво, едва Бармин закончил говорить. – Это многое объясняет. Если я лояльна брату, ты мне доверять не можешь… Ты ждал все это время, что он с тобой свяжется?

- Да, - подтвердил Бармин. – Ждал. Давал ему возможность показать, что мы все еще союзники.

- Почему это должен доказывать он, а не ты?

- Подумай и поймешь, - снова пожал плечами Ингвар.

- Ты не глава государства, и возможностей получить такого рода информацию у тебя меньше. Он не мог ожидать от тебя то, что ты был вправе ожидать от него.

- Ты сказала.

Минуту или две они сидели молча. Даже друг на друга не смотрели, занятые своими мыслями.

- Я сегодня же вылетаю в Швецию, - нарушила наконец молчание Ульрика Катерина. – Поговорю с братом и обещаю, или он поймет, какую совершил ошибку, или я поклянусь кровью в верности Северной марке и откажусь от титула кронпринцессы.

- Это лишнее, - покачал головой Бармин. – Просто скажешь мне, на что я могу рассчитывать.

- Это я тебе и сейчас могу сказать, - покачала головой кронпринцесса. – Ты мой муж, моя лояльность принадлежит тебе. Клянусь, я не передам брату ни единого слова из того, что ты не захочешь ему сообщить. Я предана тебе, хотя и то правда, что рвать с братом, с родиной, мне не хотелось бы…

2. Восьмое февраля 1984 года

Ульрика Катерина улетела в Гетеборг седьмого февраля утром, а Дарена – на Аляску тем же днем вечером. В отличие от кронпринцессы, Дарене предстояло лететь далеко и долго, и делать это, учитывая разницу в часовых поясах, лучше в ночь. Делегацию Бармин ей укомплектовал лучшими специалистами, которые и за ней присмотрят, - в смысле, в обиду не дадут, - и грамотно подскажут, но, разумеется, только шепотом, что и как следует делать в той или иной ситуации, что говорить, кого вербовать и какой товар выбирать. Идея была проста: сформировать на Аляске батальонную тактическую группу[2], усиленную танковой ротой и дивизионом самоходных гаубиц, натренировать, имея в виду боевое слаживание, и где-нибудь в апреле перебросить в район Юрьева, расквартировав по западному берегу Псковского озера.

Вообще-то, БТГ являлось чисто Менгденовским ноу-хау. Так-то Бармин в новой жизни прогрессорством не баловался. Нечего ему было предложить этому миру, кроме, разве что, интернета, которым по его наводке занялись в Гдове несколько молодых программистов и электронщиков. А вот идея создания батальонной тактической группы возникла у него сразу после войны с Союзной ратью. Опыт столкновения с более или менее современными княжескими дружинами показывал, что оборону графства, - а теперь и всей Северной марки, - нужно крепить и готовиться при этом следует не к прошедшей войне, как обычно делают старые генералы, а сразу к будущей. Тогда-то он и вспомнил про БТГ, о которых в свое время много писали на просторах интернета в контексте каких-то там гибридных войн. Деталей он, разумеется, не помнил, - все-таки не профессиональный военный и даже не любитель, - но в целом кое-что все-таки сообразил. Так что на свет появилось нечто, - идея, план, общие соображения, - что можно было обсуждать с военными специалистами. И военные эту идею, как ни странно, одобрили, доработали, доведя ее до ума, и начали внедрять. Сейчас формировалось сразу три таких тактических группы: одна в Ижорском княжестве и две в графстве Менгден. На большее в тот момент тупо не хватало денег, но Аляска – это не старый европейский Северо-Запад. Там, как говорится, и дым пожиже, и труба пониже. Оружие, в целом, похуже, чем в богатых Европах, зато дешевле, да и наем не так дорог, как по эту сторону океана. Так что, спасибо Дарене, вовремя ей вожжа попала под хвост. Да, и вообще, сейчас Бармин склонялся к мысли, что нет худа без добра. Там на Аляске, в землях ее родичей можно задешево построить себе запасную базу. Нанять охрану из местных, да и переселить туда Дарену на поздней стадии беременности, чтобы не мешалась под ногами, когда здесь разверзнется военный ад. Сформировать ей небольшой штат, дать денег на обустройство, - их под такое дело можно вынуть из банка Медичи, чего он пока себе не позволял, - и пусть себе строится.

«Можно по-родственному выкупить там какой-нибудь островок, - думал он, припоминая карту архипелага Беринга[3], - и начать на нем строиться… На первый случай что-нибудь простенькое в стиле русских землепроходцев. Форт, скажем, или острог. В конце концов, на первое время можно поставить тын из бревен, а за ним разбить шатер или два, пока строится терем. Зимний охотничий шатер с двойной оболочкой. Электрогенератор с цистерной солярки, отопление, душевая кабинка, биотуалет… Насос на какой-нибудь местный ручей… А, если удастся к тому же уговорить на переселение Хатун…»

Хатун ведь тоже летом рожать. Вот пусть бы и перебралась на время подальше от военных невзгод. Женщина она крепкая, обученная, - не чета Дарене, - вполне способна командовать базой. И ему будет спокойнее, и ее мать наверняка поймет и оценит.

«Хорошая идея!»

И несложная в воплощении, к слову сказать, но начинать нужно с малого. Пусть пока Дарена наводит мосты, а для серьезного дела он и сам за океан слетать может. Не сейчас, разумеется, а ближе к весне. А пока нужно будет наведаться вместе с Екатериной Северской-Бабичевой в Сибирь и повидаться с тамошними альвами. Они, небось, не зря его в гости звали. И это стоило обдумать. Это и многое другое, но на самом деле, - и Бармин это отлично понимал, - он пытался забить голову чем угодно, только бы не думать о войне. Воевать не хотелось. Самому страшно и людей жаль, и не понятно, в чем смысл? Кому мешает, что твой сосед верит в другого бога? Живи и не мешай жить другим. Но так, разумеется, не бывает. Люди в массе своей тупы и эгоистичны, даже самые умные из них. Но хуже всего, гаже всех прочих, - фанатики. И не важно, во что они верят. В Будду, Иегову, Христа или в построение социализма в одной отдельно взятой стране. Фанатики ужасны, и часто разница между каким-нибудь нациком и борцом за права человека не так уж очевидна, если судить по результатам.

Как-то так вышло, что, живя в США, Бармин достаточно быстро сообразил, что фанатичное, практически мессианское стремление американцев нести факел свободы по всему миру ни к чему хорошему их ни разу не привело. Ну, может быть, один раз все-таки привело, когда они сражались против Гитлера, да и то как-то они до декабря 1941 года с Гитлером уживались вполне мирно, и ничего им не мешало, ни бомбардировки Лондона, ни разгром Франции, ни раздел Польши. Но вот потом, каждый раз, как они брались бороться за свободу, кончалось это такой кровавой гекатомбой, что даже оторопь берет, и возникает вопрос, а нужно ли было вообще влезать?

Видит бог, Бармин прекрасно понимал, что ни сирийский Башар Асад, ни иракский Саддам Хусейн, ни ливийский Муамар Каддафи не заслуживают жалости и даже толики уважения. Все трое являлись злобными буратинами - диктаторами, установившими в своих странах жестокий тоталитарный режим. Желание их свергнуть, таким образом, было вполне понятно и легитимным. Вот только все трое являлись приверженцами секулярного государства и гнобили своих противников, основную массу которых составляли исламские фундаменталисты, сотнями или, в худшем случае, тысячами. А их свержение, как в случае Хусейна и Каддафи, или попытка свержения, как в случае Асада, увеличили количество жертв на порядок, а то и на два. Бармин не помнил деталей, но в Ираке погибло что-то около полутора миллионов гражданских, не говоря уже о том, что все эти пертурбации, - гражданская война и вмешательство США, - привели к такому подъему исламского религиозного фанатизма, терроризма и прочего экстремизма, что возникал все тот же сакраментальный вопрос, а «оно нам надо»? Надо ли было влезать в Афганистан и в первый раз, когда, борясь с русскими, создали себе и всему миру наголову Талибан, и во второй раз, когда, погубив сотни тысяч людей и истратив невероятные миллиарды долларов, ничего, кроме позора, в сущности, не добились. И так везде. В Корее, во Вьетнаме, в Йемене – везде, где пытались бороться за демократию и права человека. И к слову сказать, даже при том, что Бармин и сам тот еще оппортунист и эмигрант в придачу, он прекрасно понимал, что развал СССР и Югославии унесли слишком много жизней, чтобы гордиться эдакой победой. Пир тоже, говорят, радовался своей победе в битве при Аускуле, но запомнили его совсем по другому поводу. Однако все это, разумеется, лирика. Пустые размышления в свете того, что сейчас Бармин сам оказался в ситуации, когда подлость одних и глупость других вот-вот реализуются в мировой бойне, имеющей все признаки религиозной войны. А воевать не хотелось, от слова «совсем».