Враг моего сердца (СИ) - Счастная Елена - Страница 59

Он целовал её плечи, сжимал грудь ладонями, оглаживал колени и лодыжки, пытаясь, верно, хоть чем то заставить распалиться в ответ. Да кожа словно онемела, не чувствуя ничего, а в голове стало пусто-пусто. Ни единой мысли. Только размашистые толчки, которыми княжич вколачивался в неё, не давали совсем уж забыться.

Наконец Гроздан замер, легонько содрогнувшись от блаженства, что пробежало по его телу. Не удержал тихого стона. Отстукивали маленькими молоточками по вискам мгновения нежеланного соития. Княжич опёрся ладонью о лавку, внимательно глядя в лицо Елицы, а она даже и взгляд его встретить не пыталась.

— Посмотри на меня, — княжич провёл пальцем по её губам, чуть проникая между ними. Елица отвернулась сильнее. Гроздан качнул бёдрами, ещё оставаясь внутри, и легонько шлёпнул по щеке. — Посмотри, я сказал!

— Видеть тебя не могу... — процедила она.

Запахнула ворот, ещё чувствуя на груди следы его губ, и сомкнула колени, когда княжич выскользнул. Между бёдер теперь горело от грубого вторжения, к которому её тело вовсе не было готово.

— Ничего, — усмехнулся зуличанин, завязывая надетые снова порты. — Все вы поначалу гордые. Хочу, не хочу. А всё равно будет так, как я скажу. Да ещё и сама звать начнёшь.

Он натянул рубаху и ушёл, больше ничего не сказав. Елица полежала ещё в той же позе, в которой Гроздан её оставил. А после, словно оживши, встала резко, сняла рубаху, вытерлась ею с ненавистью там, где остались следы его семени — и в угол зашвырнула. Переодевшись, кликнула из соседней клетушки сонную Вею — и та умчалась посреди ночи за тёплой водой. Пока переливала её в глубокий ушат, позёвывая и недоумевая, верно, зачем княженке понадобилось помыться так поздно, Елица велела:

— Трав мне раздобудешь, каких скажу.

Наперсница, наконец проснувшись совсем, нахмурилась подозрительно.

— Худо тебе? Захворала?

— Худо не представляешь, как. Княжич приходил.

Вея и глаза округлила, а после хлопнулась на лавку тут же, прикладывая ладонь к губам.

— Это что же?.. — пролепетала.

— Не спрашивай. Трав раздобудь.

Женщина закивала только, выслушала приказ да и скрылась с пустым ведром за дверью. Уверенной можно быть: ничего не перепутает. Только пришлось ей и лишние травы назвать, чтобы не сразу другие бабы в доме догадались, зачем ей такой сбор. Может, и разумеют, конечно, потом. Да неважно это.

Елица отмылась яростно ото всех прикосновений Гроздана. Ополоснулась и натёрла себя лыковой мочалкой снова, до красноты кожи, до лёгкого жжения. После только снова легла, да уснуть уже не смогла. Всё прислушивалась, не вернётся ли Гроздан — вдруг не наигрался? Но княжич-то, верно, уже спокойно спал с своей опочивальне, ничем не терзаясь.

Утром принесла Вея травы нужные, как и обещала. Ничего не забыла. Разложила их на столе, то и дело косясь на Елицу, которая заканчивала плести косы, попутно посматривая на аккуратные, собранные явно умелой рукой пучки. Скоро приготовила и отвар нужный — выпила, сколько требуется, а остальное оставила. Коли случилось так, что семя княжича внутри неё утвердилось, то за один раз не вытравишь.

На утренню она подоспела нарочно тогда, как остались в трапезной только княгиня Волгава с дочерью — княжной Златой. Мстивой ушёл оттуда быстро. А княжич на рассвете ещё уехал куда-то со своей ближней дружиной. Судачили, что на заставу недалёкую. Оно и лучше: а то при встрече вряд ли удалось бы удержаться от того, чтобы в лицо ему плюнуть. Елица поклонилась княгине, войдя в хоромину и села напротив неё, исподволь поглядывая и пытаясь настроение угадать. Та отпила взвара клюквенного из резного кубка и взгляд её перехватила.

— Случилось что, Елица? — сказала, будто ручей спокойный прожурчал.

— Случилось, — согласилась та. — Стража мне нужна в тереме. У двери.

Волгава приподняла плавно изогнутую бровь и на дочь посмотрела, словно хотела, чтобы та разделила её недоумение. Да Злата, кажется, испугалась больше и уставилась на Елицу с ожиданием.

— Чего бояться тебе в тереме да за стеной? — усмехнулась княгиня, неспешно гоняя по дну миски остатки каши с орехами да ягодами. — Ты теперь под защитой мужа моего да Гроздана.

— Вот от него-то защита мне и нужна, — Елица без желания опустила взгляд в свою миску. Так тошно было внутри: то ли от всего, что случилось, то ли от выпитого отвара. — Обидел он меня намедни сильно.

Она встретила взгляд княгини, желая увидеть на её лице понимание: напрямую говорить не хотелось, да ещё и при юной Злате. Уж та брата своего мало не обожала и уж, верно, не думала, что он худое что-то сотворить может.

— Что ты говоришь такое? — Волгава снова за кубок схватилась, да по тому, как дрогнула её рука, ясно стало, что обо всём она догадалась.

— О том и говорю. Не хочу больше, чтобы он ночью приходил.

Злата покраснела вовсе, дёрнулась было уйти, да мать удержала.

— Мужчины, они часто нетерпеливы бывают, — улыбнулась княгиня. — Да какая ж в том беда? Коль понесёшь от него, так оно и лучше даже. Он тебя только беречь пуще будет. Да, нехорошо он поступил, когда скрал тебя. Да в том весь нрав его пылкий.

— И в том, чтобы девиц силой брать, без согласия — тоже? — не выдержала Елица. — Может, у тех, кто на дорогах и реках разбойничают, просто такой же нрав? Так давайте мы их прощать будем. Все их убийства, зверства, кражи…

— А ты не противься, — пожала плечом княгиня, словно и не услышала всего сказанного. — Тогда и он ласковей станет.

— Ты уж прости, княгиня, — Елица с места встала, едва миску не опрокинув, — да сын твой мне противен. А от того, что сделал — только пуще.

Волгава глазами сверкнула сердито, окинула взором нетопропливым всю с головы до ног, будто что-то новое увидела. Злата рядом с ней так и сжалась в комок, то ли гнева ожидая, то ли ссоры продолжения.

— Никакой стражи не будет у твоей двери! — бросила княгиня. — Ты, вдова, радуйся, что сын мой, молодой, сильный воин и жених самый завидный в княжестве, тебя желает и торопится к тебе ночью. Что в жёны взять тебя хочет. Не всегда люди по любви одной сходятся, да коли примешь всё — тебе лучше станет, а там и слюбится со временем.

Она даже по столу ладонью слегка хлопнула. А после встала и пошла прочь, взмахом руки велев дочери идти за ней. Злата задержалась немного, пытливо глядя на Елицу, но всё ж опомнилась и поспешила за матерью.

После нерадостного разговора с княгиней прошла ещё почти седмица невольной жизни в Зуличе. Несмотря на обиду большую, бездельницей слыть Елица вовсе не собиралась, как и сидеть сложа руки нарочно, а потому взялась помогать Волгаве и Злате с работой. Когда ткать, когда прясть приходилось. Накрасили чернавки льняных тканей: шить нарядные рубахи к лету. Разложили на просторе у реки: только и бегай теперь, проверять, просохли — нет. Да чтобы ветром не унесло, дождём случайным не намочило. Елица тоже зорить холсты ходила с княженкой. И попутно озиралась кругом, высматривала, какой тропой, может, уйти можно. Да только как одной такое дело справить? Куда бежать? Помощников в деле таком пока не находилось. Да и надзирал постоянно Камян, оставленный княжичем в детинце нарочно для этого. Но душа не хотела на месте оставаться, всё рвалась назад, в Велеборск, хоть здесь жизнь от той как будто и не отличалась почти.

Скоро заговорили девицы о Ярилином дне, что знаменовал начало лета: самой дивной и желанной для всех поры. И Елицу всё пыталась молодая княженка в подготовку к празднику большому привлечь: та соглашалась неохотно. Но совсем уж отказываться невежливо: уж Злата перед ней ни в чём виновата не была. Она её не неволила за стенами детинца и даже радовалась будто бы новой старшей подруге, у которой можно и совета спросить, и помощи попросить. Разве что о жестоком поступке брата вовсе не заговаривала, хоть и видно было порой, что печалит он её.

И всё было бы совсем уж сносно, кабы не Гроздан. После отъезда вернулся он, показалось, очень скоро. Слишком даже — не успела память о той ночи с ним притупиться. Засели они с Мстивоем и воеводами в общине. Созвали сотников даже — и тревога снова колючками впилась в нутро: решают что-то.