Знаки внимания (СИ) - Шатохина Тамара - Страница 54

Так и Лена… я начала завидовать ей, даже ревновала, но отвлеклась от этого вовремя — Сережей отвлеклась. Но она… потерять мужа, родить больного ребенка, в беде которого почему-то винила себя — это я тоже поняла из слов Георгия. Жить рядом с этим ребенком… и что там было — его боли или просто чувство безысходности и страха? Насколько все было ужасно, если она едва не решилась умереть вместе с ним? И да — муж помогал ей. Скорее всего, именно благодаря его поддержке и, будучи уверенной в ней, она и отказалась от безумного шага, а церковный звон просто отрезвил ее. Она нашла в себе силы жить дальше. И ему тоже было трудно, не могло не быть, но в его жизни была еще и Рита.

Насколько легче было бы Лене, если бы он обнимал, окутывал ее своей любовью, а не просто заботой из-за необходимости делать это? О, это разные вещи, очень разные. Я знала эту разницу и в моем случае как раз я выглядела не лучшим образом. Надеюсь, что когда-нибудь мне станет хоть немного легче после осознания своего предательства по отношению к Сереже. Я не ушла к другому мужчине, но бросила его в непростой период его жизни, хотя могла поддержать, понять, бороться за него, а я не стала, потому что не любила. Поступила честно, но подло. Так и Георгий — мог отдать жене всего себя, а давал жалкие крохи. Может, она чувствовала и подозревала, а то и знала об этом? И это усугубило то ее состояние, а потом и толкнуло на ответную измену?

На улице слышались мужские голоса, лилась в душе вода, папка фыркал — холодная же, остыла за ночь. Нужно было вставать. И поговорить. Я когда-то нашла в себе силы для разговора с Сергеем, пропадая от стыда, жалости и вины, найду и сейчас. Натянула джинсы, клетчатую рубашку с длинным рукавом, носки, кроссовки — утром было еще прохладно. Вот часам к десяти воздух сразу станет жарким и горячим — скала перестанет бросать тень на наш лагерь.

По дороге к двери водрузила на нос очки и провела по волосам расческой… все, я готова. Шагнула за порог и сразу уперлась взглядом в потрясенные мужские глаза. Повела плечами, как в ознобе… а-а-а, они же думали, что я осталась в селе. Не ожидал увидеть прямо сейчас…

Глава 38

— Георгий Артурович… здравствуйте. Вы… к нам? — вежливо бормотала я в тихой панике, внезапно тоже почувствовав себя застигнутой врасплох, бессовестно и бессердечно загнанной в угол. Ну, папа… Ну, папа!

— Катерина Николаевна… — ответил он на выдохе, замерев на месте.

Шум воды в душе разом прекратился, и папа позвал меня оттуда:

— Катюша?! Тебя подбросили или ты сама? Я сейчас… иду-иду, — вышел он почти сразу же уже в шортах, вытирая голову полотенцем.

— Вечером… вчера Горан через лес проводил, машина осталась там.

Георгий оторвал от меня взгляд и медленно повернул голову к папе.

— Пацан, пятнадцать лет, — отмахнулся тот, — а зачем вы в лес поперлись на ночь глядя? Что — опять Стеван объявился?

— А Стеван… — выдохнул гость.

— А вот Стеван на этот раз точно выпросил, — начал папа, бросая полотенце на стенку душа: — Что на этот раз, Катя? Я же его предупреждал!

— Он же не всерьез, Горан говорит — у него такой странный юмор.

— Ладно… не хочешь говорить — сам узнаю. Георгий, давай в машину! Поедем разбираться, сцепление заодно посмотрим, потом сядешь за руль «Фиата».

Тот посмотрел на меня, потом опять на папу, согласно кивнул и ответил прямо противоположно: — Я не могу.

— Я не поеду один, когда тебя тут колотит всего! — психанул папа.

— Я похож на идиота? — тихо возмутился Георгий.

— Уже обсуждали вчера… Катерина, отвари пока картошки. Мы часа на четыре… я так думаю, что справимся. Слегка перекусим у Миры. Посмотри там — в сумке-холодильнике мясо. Молочку привезу. Катя, так что он сделал?

— Да говорю же — ничего… ходил почти голым.

— Вот же! Ничего не боится — паразит, — странно восхитился папа.

— Пап, его уже побила Мира — полотенцем. Пожалуйста, не нужно скандалить на пустом месте, — с ужасом вспоминала я его прошлую встречу с нудистом.

— Когда это я скандалил, о чем ты? В морду получит и хватит с него, — уже спокойнее ответил папа и я выдохнула — только обещает, просто сердится. А потом они уехали.

А я стала делать то, что он велел — как сонная, вспоминая и стараясь понять самый потаенный смысл его слов, выражение лица, движений. Все, как тогда… Господи, все же, как тогда — опять я под влиянием его биополя, ауры, флюидов, химии, харизмы, очарования — что там еще? Всего разом! Привычка, стагнация! Я замерла в своем отношении к нему — ни туда, ни сюда! Ступор, бездействие, больше того — никакой фантазии, чтобы представить хоть какое-то мое движение — в любую из сторон. Хорошо получается только впадать в это чувство сладостного гипноза — как кролик перед удавом.

Я сейчас невыносимо, просто болезненно трусила, боялась непонятно чего — до ощущения онемения в кончиках пальцев! Боялась, не давая, не разрешая себе даже думать о причине его приезда, мне страшно было делать это — сразу нарастала паника и я… забубнила себе под нос первое, что пришло на ум. Господи, одно спасение — мычать песенку, насильно уводя мысли в сторону.

Проще всего было бы бежать от этого — мелькнула спасительная мысль. Чужой ведь, по сути, человек, что я о нем знаю? Даже внешне… он сейчас во всем светлом — в голубых джинсах и белой тенниске, когда такое было? Мое знание о нем раньше и сейчас полностью противоречат друг другу. Ну не стыкуется же, ничего не вырисовывается! Как с ним держаться — после всего… после марки, после того, что я услышала этой ночью? О чем говорить вообще, если я ничего не понимаю… не уверена, что понимаю? Делать вид, что ничего не было — всех этих лет, Лены, Риты, подслушанного разговора?

Да-а… это заманчиво. Было бы просто замечательно — они вернутся, а я уже где-то там далеко — в безопасности и спокойствии, в той же Будве, на песочке у моря. Классно-то как… замерла я, представляя себе… Можно записку оставить и…, но без машины здесь — никуда. А та легковушка, которая утренняя молочная, давно ушла и теперь на дороге пусто, и неизвестно — проедет по ней кто до вечера или нет?

Но все мои рассуждения на эту тему — просто трусливые мысли. Такой побег был бы не просто глупостью, это выглядело бы, как идиотизм чистейшей воды. Я убегаю, а они за мной гоняются — смешно… Я буду ждать — скоро уже приедут и… песенку мне, песенку срочно! И вывод напрашивается — я неврастеничка и сейчас у меня как раз обострение.

Прошло три часа, картошка уже варилась. К этому времени я накрыла клеенкой стол на улице, осмотрела лавки на предмет наличия на них птичьего гуано… Что еще? Нарезала хлеб и помидоры со сладкими оранжевыми перцами, тонко настрогала пршут — папа привез младый пршут. Положила на язык тонкий мясной лепесток, прижала его к небу и сразу часто задышала — слизистую обожгло огненным вкусом жгучего перца. Мммм… вкуснотища. Это что, он опять заезжал в «Строени»? А значит — мотался в аэропорт, и понятно зачем — встречать Георгия. Или такое мясо с острым, яростно пахнущим перцем готовит еще кто-то, кроме родни хозяина харчевни? Именно такое — точь-в-точь? Вроде говорилось, что это семейный рецепт.

Похоже, папа все-таки встречал его. А сообщить о прилете могла только бабушка и тогда получается, что Георгий был и у нее, говорил с ней и сумел склонить к сотрудничеству. И она не послала его далеко и в резкой форме. Значит… он был у нее, а искал, само собой — меня. Это же понятно, чего тут… изображать сомнения. Но не благодарить же он опять хочет? Потому что я помню ночной разговор и это было совсем другое… Хоть бы они приезжали скорее, а то я с ума тут сойду!

Солнце вышло из-за скалы и стало исправно греть воду в душевом баке. А заодно и камни, и воздух… я сходила и переоделась в короткие шорты и просторную майку без рукавов — мою обычную одежду здесь. Привычную и обычную, ага — когда это было? Все изменилось! Я теперь думала с оглядкой на нашего гостя — что он подумает, а вдруг что я так оголилась для него? Пришлось переодеваться в сарафан, он был длинным — до косточек на лодыжках, просторным, но на тонких лямочках. Более закрытой одежды на жару у меня здесь не было — основной багаж остались в Будве.