Госпожа Печалей (СИ) - Вернер К. Л. - Страница 4

К этой части ритуала у Кветки был подлинный талант. За долгие годы она отточила свою сосредоточенность, как бритву, умея фокусироваться на чем-то одном, игнорируя все остальное. Сам Ивор всегда восхищался ее техникой и частенько жаловался на то, что так мало ученых способны подражать ей и почти никто не обладает подобными способностями. А как было бы хорошо, если бы каждый мог записывать за «своим» чародеем — тогда в процессе ритуала ничего бы не потерялось.

Сегодня Кветка сконцентрировалась на Гаевике, худощавом педанте из Восточного Дола. Да, он был чародеем, однако Кветка по-прежнему недоумевала, отчего Ивор попросил ее уделить внимание столь неприметному человеку — робкому, неуклюжему, который вечно, будучи принужден к какому-либо взаимодействию с другими людьми, всячески старался изыскать возможность сбежать поскорее. Не было в нем ничего особенного, и сама Кветка никогда бы не сочла Гаевика важной персоной.

Однако Байрама он определенно чем-то впечатлил. Кветка видела, как прорицатель-зигмарит повернулся к Гаевику, вглядываясь в чародея слепыми глазами. Наверное, именно поэтому Ивор велел ей пристально следить за Гаевиком: Байрама явно обуревало какое-то связанное с ним предчувствие.

Первым словом, записанным Кветкой, было слово «склеп». Первым, но далеко не последним. За час появилось много других. Поодиночке они не имели смысла. Потом они попробуют сложить из них, словно из частей головоломки, какое-нибудь связное откровение.

Четыре листа пергамента были исписаны словами Гаевика. Со временем чернила на пере Кветки сменили цвет — с черного на синий, а потом на огненно-рыжий. Чтобы вылепить из мешанины значение, жизненно важно знать последовательность слов — именно этой цели и служили чернила-перевертыши.

Кветка начала пятый лист, когда голос Гаевика сорвался на крик. Даже записывать его слова не было нужды, такое не забудешь.

— Госпожа Печалей! — завопил он, прежде чем рухнуть на пол. В тот же миг проецируемое изображение на потолке расплылось, утратив резкость. Ивор и дуардины попытались восстановить картинку, пока несколько жрецов-наблюдателей осматривали Гаевика. Иерофанту и инженерам не удалось вернуть изображение могильных песков, а вот жрецы все-таки смогли вывести Гаевика из ступора.

— Что случилось? Ритуал завершен? — спросил Гаевик, когда ему помогли встать.

Ответил магу суровый воин-жрец Махьяр:

— Ты кричал, — сказал он, и глаза его блеснули сталью, а пальцы — Кветка заметила это — стиснули рукоять висящего на поясе ножа. — Произнес нечто богохульное, прежде чем упасть.

Гаевик, разинув рот, уставился на Махьяра, совершенно не замечая ни злобы в его голосе, ни кинжала, готового в любой момент покинуть ножны.

— Я кричал? — Он запустил пальцы в волосы, словно пытаясь запихнуть ответ азирита в мозг. — Что это значит?

Кветка встала из-за стола.

— Мы должны изучить то, что извлекли чародеи из могильных песков, — объявила она достаточно громко, так, что услышали все, — но смотрела при этом лишь на Махьяра. — Тогда, возможно, мы и узнаем, что это значит.

Махьяр тоже бросил на нее сердитый взгляд, но нож отпустил и вернулся к Байраму — по-видимому, решив отложить свое раздражение на потом.

— Собирайте записи, — приказал ученым Ивор. — Несите все сюда, попытаемся распределить их. — Он взглянул на Кветку. — Сделай копию своих записей. Пронумеруй каждое слово в порядке появления. Возможно, нам потребуется вернуться к оригиналу.

— Да, мудрейший, — ответила Кветка.

Этой просьбе она не удивилась, хотя раньше ничего подобного не делалось. Обычно слова вычеркивались по мере того, как определялось их место в последовательности, но Ивор хотел, чтобы оригинал сохранился для сверки.

Было и еще кое-что необычное. Расшифровка предсказания занимала долгие часы, если не дни. А жрецы, удостоверившись в том, что проницатель не извлек из-за края Владения какого-нибудь демона, сразу удалялись.

Однако на этот раз жрецы не торопились уходить. Кветка покосилась на застывшего в стороне Махьяра. Тот явно приготовился ждать.

Ждать. Махьяр был ревностен, набожен и искренен в своей вере. Не было ничего, чего бы он не мог сделать, если чувствовал, что такова воля Зигмара. И все-таки самым тяжким испытанием его веры было ожидание. Бездействие. Вынужденная праздность. Часы тянулись, наводя на мысли о нижних мирах, где проклятые терпят вечные пытки за свои злодеяния.

— Терпение — есть благороднейшая из добродетелей. — Обостренные чувства Байрама уловили настроение Махьяра.

— Я родился в хибаре, сколоченной из обломков лачуги, — ответил Махьяр. — Во мне нет ничего благородного.

Байрам хихикнул:

— Поверь, твоя стойкость окупится. — Он повел рукой, словно указывая на ученых, собирающих воедино результаты ритуала. — Ты знаешь, что я отказался от зрения, чтобы яснее проницать волю Бога-Царя. Тебе приходилось быть свидетелем того, насколько правдивы мои предчувствия. Так вот, никогда еще знамение, заставившее меня присутствовать на сегодняшнем ритуале, не было столь сильным. Перед нами — откровение огромной важности.

Махьяр посмотрел на чародея Гаевика, размышляя о выкрикнутых им словах.

— Возможно, было бы лучше, если бы все это обернулось пустышкой.

— Возможно, — кивнул Байрам. — Но что лучше — готовиться к бедствию до того, как оно грянет, или сидеть в блаженном неведении, пока катастрофа станет неизбежной? Колесо судьбы вращается вне зависимости от нашего согласия. Если есть шанс, пускай и малый, прервать этот цикл отчаяния, разве не стоит о нем узнать? Двойные города будут всегда трепетать на грани гибели, пока Госпожа Печалей угрожает нам, пока ее призраки охотятся на наших людей, высасывая жизнь из нашего сообщества.

Ученые взволнованно зашумели, и Махьяр, обернувшись, увидел, что некоторые из них кинулись со стопками книг в обсерваторию. Они сверялись со множеством свитков и томов, со священными текстами, вывезенными из Азира первыми колонистами, и с таинственными фолиантами, спасенными из туманного прошлого Бельвегрода. Азириты предпочитали полагаться на просвещенную мудрость своих книг, обретенные внимали суеверным страхам предков. Столь разные интерпретации весьма редко приводили ученое собрание к согласию. Поэтому дебаты могли длиться месяцами — каждая фракция, опираясь на свои источники, упрямо отстаивала какой-нибудь мелкий нюанс.

Ивор, однако, определенно не желал погрязнуть в обычных обсуждениях. Он выбрал за основу определенный набор записей — и на этой основе возводил все остальное. Махьяр с раздражением обнаружил, что заметки, которым иерофант придает столь большое значение, сделаны Кветкой.

— Друзья мои, бессмысленно спорить о мелочах, — провозгласил Ивор, пытаясь примирить спорящие фракции, и высоко поднял листы, исписанные Кветкой. — Мы поняли структуру. Мы знаем, что перед нами.

— Перед нами — погибель, — простонал один из ученых-азиритов. — Откровение означает смерть нашего народа. Госпожа Печалей идет со своими легионами…

— Она и раньше подступала к нам со своими армиями, — перебил Махьяр. — Но милостью и благословением Зигмара мы отражали ее попытки уничтожить нас.

— Прошло двадцать лет с тех пор, как она в последний раз нападала на наши города, — напомнил другой ученый.

— Значит, скоро нам вновь предстоит стать объектом ее внимания, — сказал Махьяр. — Мужайся, — посоветовал он перепуганному ученому. — Смелость — лучшая защита от ночных охотников. Мы уже давали отпор неупокоенным. И, сохраняя стойкость, сделаем это снова.

Кветка поднялась из-за своего стола. За последние слова Махьяра она ухватилась, как за лакомый кусочек:

— А что, если никакого «снова» не будет? Если мы сумеем сделать так, чтобы нашим городам никогда больше не пришлось бояться Госпожи Печалей?

Ивор, кивнув, шагнул к ней и вновь поднял листы:

— Вот откровение, которое мы извлекли из могильных песков. Способ разрушить злостное проклятие, висящее над нашими общинами. Способ дать отпор, а не смиренно ждать следующего нападения.