Сливовое дерево - Вайсман Эллен Мари - Страница 34

— Значит, союзники используют новое оружие? — спросил кто-то.

— Именно об этом он и толкует, — ответил герр Вайлер.

— Чепуха, — заявила одна женщина. — Вы всё сочиняете.

— Уверяю вас, — настаивал солдат. — Это чистая правда.

— Почему тогда они не применяют его здесь?

— Не знаю, — пожал плечами молодой человек. — Может, оно предназначено только для больших городов. Или союзники сами ужаснулись силе такого оружия и решили отказаться от него. А может, это было просто испытание. Гамбург разбомбили две недели назад. Не исключено, что они сейчас выпускают новую партию, кто их разберет!

— Хватит с меня россказней! — женщина, обвинившая солдата во лжи, перешла в конец погреба, и за ней последовали несколько других.

— Расскажи, что произошло дальше, — попросил герр Вайлер, возвращая племяннику самокрутку.

— Через некоторое время в подвале стало невероятно жарко. Воздух наполнился дымом. Мы слышали, как над нашими головами обрушается здание. Хотя все отговаривали меня, я решил выйти наружу. Открыл дверь и увидел, что все вокруг красным-красно, как в горниле. В лицо мне ударил сухой ветер, такой горячий, что аж горло обжег. Горело всё, даже воздух, но я разглядел свободный путь назад к мосту и побежал. На полдороге стена огня двинулась на меня. Я ринулся к подземному бункеру и рванул дверь. Бункер был забит людьми, раненые повсюду лежали на полу и стонали, умоляя дать им воды. Затем как шарахнет, и бункер качнуло из стороны в сторону. Одна стена начала заваливаться внутрь, и через трещины потек жидкий фосфор. Поднялась невероятная паника, поэтому я развернулся и выбежал на улицу. Не представляю, как я добрался до окраины, но помню, что стоял там и смотрел на полыхающий пожаром город. На следующий день я пошел узнать, живы ли мои родные. Те, кто выжил, сжигали на улицах сложенные в высоченные груды трупы.

— Зачем? — поинтересовался кто-то.

— А что еще оставалось делать? — пожал плечами герр Вайлер. — Хоронить их по одному?

— Тела нужно было сжечь, — пояснил какой-то мужчина, — чтобы не началось распространение инфекции.

— Именно так, — подтвердил солдат.

— Расскажи, чем все закончилось, — напомнил ему герр Вайлер.

— Здание, где я прятался, превратилось в руины. Улицы были заполнены обугленными телами: руки вытянуты вперед, а рты открыты в немом крике. Некоторые обгорели так страшно, что невозможно было сказать, взрослый это или ребенок. Люди собирали в ведра и мешки части тел. В подвалах находили скукоженные сгоревшие останки, а то и один лишь пепел. Иногда покойники сидели на скамьях, прислонившись друг к другу, словно спящие, — бедняги задохнулись из-за отсутствия воздуха в убежищах. Я стал искать родительский дом, но не мог даже понять, где нахожусь. Я ничего вокруг не узнавал, — он замолчал и уронил голову на грудь. Через некоторое время солдат прочистил горло и поднял мокрые глаза. — Потом я увидел обгоревший угол библиотеки в конце нашего квартала и пошел по направлению к дому. Но не нашел вообще ничего. Мои родители и сестра пропали. Вчера я слышал, что пожар Гамбурга был виден за двести километров.

— Там был военный завод? — спросил один из слушателей.

— В другой части города. А там, где бомбили, не было ни аэродрома, ни военных предприятий.

— Может, ошибка? — предположил герр Вайлер.

— Никакой ошибки. Бомбежка продолжалась три часа. А через два дня началась снова, и еще через три дня опять. Говорят, погибло больше сорока пяти тысяч жителей. В Гамбурге было больше миллиона мирного населения. Теперь три четверти города стерто с лица земли.

Кристина обхватила себя руками и стала пробираться к дальней стене погреба. Цепенящий ужас леденил ей душу. Мария и младшие братья спали на пустом ящике из-под картошки. Чтобы детей не пугали взрывы, взрослые затыкали им уши куском ткани или ватой, и иногда малышам удавалось даже уснуть. Кристина не могла понять, привыкли они к грохоту или с железной хваткой страха легче было справиться, просто заснув. В таком случае, если бомба пробьет потолок и все они погибнут, ребятишки об этом даже не узнают. Сон был избавлением, и Кристина жалела, что сама не может задремать. Потом она вспомнила, что иногда кто-нибудь приносил домашний шнапс и давал по глотку детям, чтобы успокоить их. Сейчас Кристина жаждала выпить целую бутылку, чтобы забыть о том, что она только что услышала.

Глава четырнадцатая

В середине сентября по радио сообщили, что в интересах общественной безопасности и по подозрению в антигосударственной деятельности власти взяли под стражу тысячи граждан из южной Германии. Всех этих преступников отправили в Дахау. Опа с горькой усмешкой заметил, что при таких масштабных арестах в Дахау, должно быть, живет больше народу, чем в Штутгарте.

Следующим утром Кристина стояла за продуктами, и вдруг сердце ее защемило: она обнаружила, что в очереди нет ни одного человека с желтой звездой. Все евреи сгинули.

— Вам что-нибудь об этом известно? — шепнула она фрау Юнгер.

— Ничего определенного, — тихо ответила фрау Юнгер. — Но я видела, как Кляйны посреди ночи покидали дом с чемоданами в руках. Их ждал черный «мерседес». А сегодня утром я проходила мимо дома Ляйберманов, и маленькая Эстер раздернула шторы и смотрела на меня из окна. Обычно они с фрау Ляйберман занимают очередь раньше меня. Стряслось что-то неладное.

Кристина сразу же преисполнилась решимости: она купит продукты для семьи и немедленно отправится к дому Бауэрманов. Если загудит сирена или налетят тейффлегеры, спрятаться ей будет негде, но это ее не останавливало. Если особняк стоит пустой, у нее будет слабая надежда, что они уже уехали и Исааку ничто не угрожает. Но если Бауэрманы еще там, она постучит в дверь. Ей надо видеть Исаака. Больше она не вынесет неизвестности.

Когда позже Кристина шла в другую часть города, ее обожгла мысль, что дом Исаака может быть разрушен. Приближаясь к особняку и представляя ужасную картину, она едва дышала. Девушка проходила мимо кварталов, разрушенных до основания, перемежавшихся с улицами, где стояли уцелевшие дома, необитаемые и запущенные — дорожки были засыпаны землей и листьями, занавески наглухо задернуты, цветочные ящики заросли сорняками. Некоторые уехали сами, но теперь ее беспокоило, оправданны ли слухи о том, что гестапо забирает людей целыми семьями. Она представила пустые комнаты, населенные воспоминаниями о детях, матерях, отцах, бабушках и дедушках, чьи жизни навеки изменились или вовсе оборвались.

На этот раз Кристина не стала четыре раза обходить квартал, а без колебаний поднялась по каменным ступеням на крыльцо дома Бауэрманов. Сердце ее выскакивало из груди, во рту пересохло. Входная дверь и одно окно были испачканы облупившейся желтой краской — остатками намалеванных букв. Написанное и сейчас еще легко читалось: «Жиды».

Кристина постучала сначала слегка, потом, когда никто не открыл, более настойчиво. «Только бы увидеть его, и я сразу уйду», — стучало в ее мозгу, а пальцы при этом отчаянно теребили косу. Наконец дверная ручка повернулась, и дверь чуть-чуть приотворилась. В темной щели показались бледная щека и карий глаз.

— Кристина? — это была фрау Бауэрман. — Что ты здесь делаешь?

— Мне надо увидеть Исаака!

— Его тут нет. Тебе лучше уйти!

— Bitte! — умоляюще воскликнула Кристина. — Впустите меня, всего на одну минуту!

Страшнее было стоять на крыльце, чем войти в дом, и девушка осмелилась проявить упорство и взялась за ручку двери. Внезапно дверь широко распахнулась. Кто-то схватил Кристину за руку и втащил внутрь. Это был Исаак.

— Зачем ты пришла? — спросил он, захлопывая дверь. — Если тебя поймают, то арестуют!

— Я должна была увидеть тебя! — воскликнула Кристина, силясь перевести дух. Но вдруг она неподвижно застыла и огляделась, ошеломленная чудовищной переменой обстановки в когда-то роскошном особняке.

Потрепанные одеяла висели на окнах и в дверных проемах, отчего в доме царил угрюмый полумрак, как в пещере. Масляные лампы тускло освещали переднюю и часть гостиной, а дальний конец холла и верх лестницы терялись в темноте. За широким арочным проемом слева мраморные полы были совершенно голые, если не считать двух соломенных матрасов возле старенькой кухонной плиты и груды предметов для растопки, состоявшей из веток, ковриков и разношерстных ножек от мебели. Около плиты располагались скособоченный стол, сделанный из старой двери и деревянных ящиков, и четыре стула от разных гарнитуров, починенные с помощью бечевы и кусков дерева. На грубых полках, смастаченных из деревяшек, кирпичей и необработанных бревен, стояли огарки свечей, щербатые тарелки и несколько покрытых вмятинами кастрюль и горшков. Не верилось, что Бауэрманы жили в таких условиях.