Соль (СИ) - Левина Ксюша - Страница 39

— Страсть?

— М-может быть! — нервно восклицает он и… кусает костяшки пальцев. — Я не знаю.

— По-твоему она такая слабенькая дурочка, что не выдержит…

— Ты знаешь, какой у неё псевдоним?

— Соль Ли, — Кло поворачивает к Кайду планшет, на котором афиша клуба, где Соль в белом платье в стиле Дженнифер Грей, с кудрями и милым простеньким макияжем а-ля 60-е.

ВЕЧЕР СОЛЬ ЛИ

Грязные танцы!

— Мило, я бы сходила!

— Неужели. С каких пор ты любишь Патрика Суэйзи?

— Он… сексуален… И что насчёт имени? Ли… Может она любит "Унесённые ветром" и взяла псевдоним в честь Вивьен Ли?

— Мистер Томпсон… её отец. Именно в его гостиной когда-то я впервые показался на людях. И она видела меня там и слышала. Она говорит моими словами. До того, как я это понял…

— Тебя это так не пугало, — Кло кивает, прячет планшет и опускает глаза. — И теперь ты боишься, что если она пять лет тебя любила… С подросткового возраста…

— Да, и если я позволю этому начаться, то просто сломаю ей жизнь…

— Потому что трудно сохранить влюблённость…

— Когда тебе пятнадцать, и ничего тебя не поощряет.

— Но если ты влюбишься? Или даже уже влюблён? — Кло поворачивается и берёт Кайда за руку. — Ты же только о ней и думаешь! Всё время!

— У меня просто давно не было секса! — он отмахивается.

— Но тебе с ней интересно…

— Потому что после моей пещерной жизни она — глоток свежего воздуха. Но скоро я напьюсь, а она останется. Я не должен так поступать, это несправедливо.

— Ты дурак, — Кло отворачивается и складывает на груди руки.

— А я думал, что благородный разбойник, — кривовато улыбается он и ерошит волосы. — Брось, Кло, это не последняя женщина (если можно её так назвать) в моей жизни.

— Разбойник… — Кло цепляется за это слово. — И когда ты это прекратишь…

— Никогда. Это весело. Как маникюр или покупка нового белья.

Когда Кло уходит, Кайд тут же падает на кровать и, не удосужившись укрыться, засыпает. Во сне он видит собственную спальню и исписанные бордовым карандашом для губ стены с номером телефона, который Кайд умудрился выучить наизусть за те несколько дней, что он красовался на его приборной доске.

***

В доме Томпсонов снова умирает дедушка. Хмурые домочадцы бродят из комнаты в комнату и будто сердятся за что-то друг на друга. Джеймс сердится на Ингрид за то, что это ее отец доставляет столько хлопот, а Ингрид сердится на Джеймса за вопиющее бесчувствие. Я сержусь, что никто в этой суматохе не заметил моего исчезновения, а тут между прочим есть о чем посудачить. Гаспар мечется между недовольством всей этой семейной драмой и последним поражением своей команды. Его опять не выпустили на поле, и он утверждает, что именно поэтому команда проиграла. Даже сердобольная Марта устроила настоящий скандал из-за того, что плановая генеральная уборка задерживается, и теперь придётся все делать в последний момент. И только дедушка Гас кричит, что лишает всех наследства, потому что его семья — это кучка бесчувственных кретинов. Дедушка наслаждается своим положением, потому что как бы его сейчас ни ненавидели, все были обязаны прийти и приложиться к его иссохшей руке. Он часто дышит, кашляет и закатывает глаза в предсмертной агонии.

Секрет деда в том, что «умирает» он очень часто. Настолько часто, что буквально никто не верит в реальность его скорой кончины. Обычно все заканчивается тем, что приходит старший сын дедушки Майкл и говорит: «Хорошо, папа! Если все так плохо, пришло время передавать кому-то фирму! Назначай преемника, я вызываю нотариуса!». Потом дядя Майкл решает проблему ключевой фразой: «Никто из нас не достоин стать наследником! Но кто-то же должен встать у руля!». Тогда дедушка выздоравливает, оживает, начинает дышать спокойно и ровно, гордо вскидывает подбородок и говорит превозмогая «боль»: «Я не оставлю дело моей жизни на вас, идиотов!». Потом он встает на ноги и начинает новую жизнь.

Сегодня дядя Майкл опаздывает, и все нервничают больше обычного. Семья сидит в холле, готовясь войти в комнату к дедушке Гасу, а сотрудники дома, рабочий день которых был прерван этой неурядицей, не знают чем заняться. Водитель мистера Томпсона играет в игры на телефоне, управляющий, которого дедушка не пожелал видеть у себя в услужении, убирает несуществующую пыль, чтобы не сачковать, Марта с невозмутимым видом сидит прямо на диване, несмотря на присутствие хозяев дома, и вяжет носок, будто не замечая недовольных взглядов управляющего. Марта знает, что старый хрыч не любит, когда она показывает своё “особое положение” в доме Томпсонов. Марте разрешали почти всё, любая выходка сходила ей с рук, а управляющий Этьен был “новеньким”, вот уже пятнадцать лет как. Больше всех злится кухарка Сельма. Она стоит в дверях, перекинув через руку полотенце, и недовольно хмурится.

— Ну так это, — начинает Сэльма. — Мне обед-то готовить для умирающего? Он попросил паэлью с морепродуктами! Я ежели на обед такое приготовлю, кто ж это есть-то будет!? Креветка пропадёт, кальмар пропадёт! Ну?

— Ах, Сэльма, дорогая, мы сами не знаем! — умоляюще восклицает Ингрид. Она, как и все женщины одета в чёрное и теперь думает, что выглядит слишком бледной.

— Готовьте паэлью, Сэльма, — спокойно отвечает Джеймс, отводя жену от зеркала, у которого она стоит вот уже четверть часа. — Ничего страшного, если мы пообедаем сегодня паэльей.

— Да, мистер Томпсон, — Сэльма улыбается с видом победительницы и возвращается на кухню.

Обычно к обеду “умирального” дня в гостиной Томпсонов собирается одна и та же аудитория. Помимо самых близких членов семьи приходят ещё дальние родственники и “близкие друзья умирающего”, итого выходит примерно человек двадцать. Поначалу мероприятие кажется интересным, все начинают что-то решать, искать сослуживцев дедушки, которым нужно сообщить новость, и выбирать фотографии на надгробие. Со временем от всей этой шумихи остается только присутствие Лауры, хозяйки похоронного агентства. Она всегда приносит с собой две-три папки с образцами и фотографиями, но в последнее время даже не достает их из багажника.

А у меня всё никак не выходит сделать выражение лица скорбящим, я переписываюсь с Ксавье, семье которого пришло официальное приглашение на похороны дедушки, подписанное им лично. Но доктор Рье был занят, а миссис Рье не нашла чёрного платья, которое купила специально для этого события. Ксавье же не приходит на “умирание” с тех пор как дедушка Гас его проклял.

Я пытаюсь скрыть телефон в складках пышной чёрной юбки из фатина, чтобы не вызвать истерику у престарелой подружки деда миссис Шоу. Она единственная каждый раз прощается с дедушкой, проливая строго определённое количество слёз.

Ксавье

Миссис Шоу так заливается, у всех уже голова болит от её завываний. Как думаешь, это любовь?

Нет. Она надеется, что твой дед оставит ей наследство!

Вот вечно ты о земном. Может мой дед — её последняя любовь.

А мой дед рассказывал, что миссис Шоу была когда-то той ещё штучкой!

А твой дед так про всех бабок говорит! Если ему верить, все наши знакомые бабки — конченые шлюхи!

А кто знает?

А никто не знает…

Я пытаюсь скрыть очередную усмешку, очередную улыбку, поднимаю глаза на миссис Шоу и поспешно сдвигаю брови, чтобы лицо стало более-менее печальным. Миссис Шоу не верит, качает головой и снова утыкается в свой платок. В складках юбки вибрирует телефон, и я опасаюсь доставать его сейчас, когда миссис Шоу так пристально следит. Оборачиваюсь к Гаспару, к маме, к отцу, к кузине Фей, но все занимаются своими делами. Почему тогда именно на меня уставилась сумасшедшая старуха?

Решила ее игнорировать и открыто достаю телефон. Я ожидаю, что на экране будет: ”Новое сообщение от Ксавье”, но имя совсем другое. Сердце пропускает удар, как это любят писать в книгах. Я пытаюсь разблокировать телефон, но с первого раза не выходит, отпечаток почему-то не читается. Я перевожу дух и не могу сдержать улыбку, которую даже Гаспар посчитал слишком счастливой.