Пограничник (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич - Страница 39

А ещё у меня на территории нет ни одной местной реликвии. Речь не идёт о чём-то вроде кусков креста господня, гвоздей, коими Исус был прибит к кресту, или плащаницы из славного города в Пьемонте, но артефакты, принадлежавшие местным святым — их тут дохрена. А я обделён. А значит что?

Правильно, значит я должен контратаковать, макнув церковь в перечисленное. Не просить снизойти, нет, именно атаковать самому. Наступать. Бить первым, минуя стадию переговоров. Ибо начну просить — посчитают слабым, и тогда последующие попытки протестовать будут выглядеть как моя глупая обида на то, что взрослые дяди не дали малышу Ричи конфетку. Надо чтобы ОНИ приезжали ко мне договариваться, а не я к ним. Первыми. С вопросом: «Братан, чё за дела, ты чего бычишь и на нас бочку катишь? За что?» А тут я и заряжу претензии. В таком раскладе конфеткой и не пахнет, иной уровень при тех вводных данных.

Правда есть и обратная сторона медали, люди здесь слишком религиозны, церковников все боятся…

…Да и чёрт с ним! Если меня или орков будут бояться больше — задвину церковь в одном конкретном медвежьем уголке, а дальше будь что будет.

— Итак, Адольфо, пиши, — начал диктовать я, ощутив прилёт музы.

— Вначале стандартные приветствия, «наше вам с кисточкой».

— Какой кисточкой? — возбудилась Астрид. — Это как?

Я отмахнулся:

— Потом. Идиоматическое приветствие. Затем примерно так: «Ваше преосвященство. Ввиду важности графства Пуэбло, имеющего стратегическое положение в южной части королевства, и особой важности крепости Пуэбло, которую его величество, дай господь ему здоровья, и народ королевства, используют как неприступную твердыню для сдерживания мерзких нечистых степняков, прошу выделить треть территории графства с центром в Пуэбло в отдельный независимый диоцез Южной епархии. Дополнительно сообщаю, что в данный момент в Пуэбло ставятся мастерские для производства оружия и технических новинок, которые будут использованы для богоугодного дела — защиты человечества от слуг нечистого. Население крепости Пуэбло вырастет, и через год-два это будет не просто крепость, а большой торгово-ремесленный город, достойный высокого звания резиденции прелата.

Надеюсь, вы внимательно рассмотрите мою просьбу и отнесётесь к чаяньям моим и моего графства с пониманием, и наше дальнейшее сотрудничество будет взаимовыгодным». Точка.

Адольфо поднял голову. За столом стояла тишина. Все смотрели на меня, чего-то ждали. Я ж никому про десятину не говорил, да и про диоцезы трепался только с избранными, у которых по определению рот на замке. Вермунд, кстати, смотрел с неодобрением — тоже считал, что слишком рано.

— Что? — развёл я руками и захлопал глазами. — Я вам что, витрина?

— Сын мой, огнём играешь, покачал головой падре Антонио. — Я же сказал, они не пойдут на это. Но ты привлечёшь ненужное внимание. Не надо их нервировать.

Нервировать? Это падре второе письмо не слышал. Ну-с, сейчас посмотрим, как рванёт его кукуху.

— Да, разумеется, — примирительно закивал я. — А теперь, Адольфо, черновик второго письма. Начало такое же, «приветствую, казя-базя, все дела». Потом абзац и важное. Пишешь? Диктую:

«Ваше преосвященство. Я крайне огорчён нашим нежеланием идти навстречу моим чаяниям и просьбам, а именно вашим отказом и нежеланием рассмотреть город Пуэбло как центр одноимённого независимого диоцеза с резиденцией прелата. Лью горькие слёзы в подушку от такого несправедливого решения, ибо считаю его незаслуженным — мы верой и правдой стоим на страже всего прогрессивного человечества… Да, так и пиши, «прогрессивного»…Защищая его от слуг нечистого. И на мой взгляд, достойны нашего с вами продуктивного сотрудничества.

Но это не всё, чем я огорчён, ваше преосвященство. Ещё большие слёзы я лью из-за того, что некто в секретариате в вашей епархии посылает в приходы на мои земли святых отцов, которые учат паству не тому, чему учил Исус. А именно таким глупостям, как запрет принимать лекарства от целителей. Ибо сказал бог, аз есмь всё, и всё создано мной, и нет ничего, что не вышло из под моей руки…»

— Это коверкание писания, сын мой! — как ужаленный подскочил падре.

— Отец Антонио, прошу, парируйте, если я не прав по сути, а не форме. Мне, мирянину, простительно не мочь цитировать библию, но суть я передал?

Падре раскрыл рот, но не издал ни звука. Наконец, опустился и выдал вердикт:

— По сути прав, сын мой. Благословляю.

— Вот, сеньоры. Падре разрешил! — поднял вверх я палец. — А значит пиши далее: «А раз всё вокруг сотворено господом, как может быть богопротивно, когда человек вкушает плоды рук Его? Мы принимаем пищу, дарованную Им, чтобы иметь силы жить в этом мире, куда посланы Им нести крест свой. И точно также мы принимаем лекарства во время телесной немочи, плоть от плоти Его мира, чтобы восстановить силы и продолжить служение Ему. Двоеточие. Благородные — мечом, духовные — молитвой, купцы — торговлей, ремесленники и крестьяне — трудом своим. Как может вкушение пищи не быть богоугодным? Также и вкушение лекарств не может не быть богоугодным деянием, ибо продлевает силы нам, дабы смогли мы выполнить предназначение своё, отмерянное Всевышним. Надеюсь, ваше преосвященство, вы проверите секретариат своего ведомства на наличие приспешников дьявола, или же просто недобросовестных служак, и наведёте в нём порядок, и ваши люди более не станут посылать в подконтрольные мне территории идиотов с самомнением, идущих против воли Господа».

— Вашсиятельство… — побледнел канцлер. — Так и писать, «идиотов с самомнением»? Про святых отцов? — Челюсть бедняги отвисла, а руки затряслись.

— Да, так и пиши, — спокойно кивнул я — мне ж пофигу на местные фобии и сословные заморочки — кто перед кем лебезит и шапку ломит.

— Но это же… — Побледнел он ещё больше.

— С огнём играешь, Рикардо. — А это попыталась осадить понимающая чуть больше остальных бельгийка.

— Это вызов, сын мой, — процедил падре. — Это объявление войны епархии. А они ещё за тот случай тебя не простили. За того святого отца, что умер в твоей темнице, не дождавшись братьев из Овьедо.

— Они простили? Меня? — Я расхохотался. — То есть это я у них ещё виноват и должен прощенья просить?

Судя по лицам всех присутствующих, а нас за завтраком много, все так и думали. Понимали, что я прав, но я — маленький ребёнок, а взрослый дядька у ребёнка не может просить прощения по определению, даже если не прав. То есть епархия передо мной не может никак. Перед королём — там варианты. Но только перед ним, божьим помазанником и наместником. А я — заштатный графишка с окраины, рылом не вышел

— Ах вот так, значит? — Начала затапливать здоровая злость и решимость начать эту войну прямо сейчас. — Пиши дальше.

Адольфо кивнул и макнул перо в чернила. Кстати, тоже о птичках — чернилами писать очень сложно, особенно писать чисто, без клякс. Но местные как-то умудряются. Я и в том мире писал как курица лапой, а в этом, где нет шариковой ручки, а пишешь ты реально гусиным пером, с которого всё стекает и норовит капнуть на дорогущую коровью кожу — это вообще трэш. Потому я всегда, где можно, прошу писать вместо себя. Пока получается.

— Абзац. Текст: «Также спешу сообщить вашему первосвященству скорбные новости». Ещё абзац. «В связи с тем, что вся наша страна готовится к войне владетелей друг с другом и противостоянию с его величеством разных замышляющих недоброе герцогов, мы, маленькое отдалённое пограничное графство, этой осенью по сути остаёмся сиротами, всеми брошенными и покинутыми. И защищать свои земли и земли к северу от набегов коварных степняков придётся один на один, встав грудью, не щадя своего живота, надрывая последние силы, зная при этом, что помощи и поддержки ждать неоткуда. И будет нам от этого убыток и разорение крайнее. А потому, ваше преосвященство, десятину в этом году графство Пуэбло платить не будет. Денег, ваше преосвященство, нет, но вы там держитесь. — Вспомнилась фраза другого нашего президента, дяди Димы, отнюдь не такого брутального мачо и интеллектуала, как дядя Володя. Впрочем, тут такой юмор не оценят, а потому сгладил: