Деграданс (СИ) - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 17

Калинин колебался.

Тоже красиво. Ложится в концепцию.

Но мелко, мелко. Он скосил взгляд на заложников.

Перемазанный кровавой краской охранник смотрел на него так, что даже губы у него тряслись. «Давай, сука, – тряслись губы охранника. – Ты же не в наручниках. Хватай карабин, не медли!»

Можно, пожалуй.

Но никто не запечатлеет исторический момент.

А тоже недурственное полотно. «Расстрел террориста». Вспышка, грохот, визг. Крупно – окровавленные лица на фоне бассейна…

Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза.

А, открыв их, встретил мутный взгляд Шивцова.

– Заснул, что ли?

– Нога…

– Может, отстрелить ее совсем?

– Ага, – обрадовался Калинин, – начинаешь схватывать суть.

– Ты опять о Новой эстетике? – Шивцов медленно растирал виски

– Разумеется, Витя. Ты гений. Ты схватываешь на лету. Концептуально уже то, что ты захватил заложников не где-нибудь, не в ресторане «Максим», скажем, и не в отеле «Президентский», и не на борту самолета, а в художественной галерее, на выставке современного искусства! – Калинин поднял указательный палец. – Не зря ты много раз посещал эту выставку!

– Да я случайно сюда зашел.

– Не будь дураком. Ты уже бывал здесь!

– Говорю же, и не собирался. Такая хрень…

– Нет, ты бывал здесь! Запомни! И не раз! Эта выставка тебе снилась! Доходит? – с особым нажимом повторил Калинин. – Работы фон Хагенса произвели на тебя такое впечатление, что ты буквально заболел ими. Бессонница. Вегетативный невроз. Не от слабости, а от силы духа. От того, что, осознав ценность работ немца, ты одновременно почувствовал все их ужасное несовершенство. И, как истинный художник, не захотел с этим смириться…

– И что дальше?

– Слушай внимательно.

– Ну давай, давай, трепло.

– Молчи. Сосредоточься. На улице считают, что ты террорист. Но это временно. Скоро все поймут, что на самом деле ты – интуитивный гений. Ты творишь новое искусство. «Во имя нашего Завтра – сожжем Рафаэля, разрушим музеи, растопчем искусства цветы». Красиво, но устарело. Это все давно устарело. Ты не разрушитель, Витя, ты строитель. Тебе ничего не надо уничтожать. Чем тебе мешает Джоконда? Или Шагал с Пикассо? Да ничем. Они сами по себе. Они не греют. Девочку на шаре нельзя трахнуть, а мужики в улете и без Шагала достали. Ты первый, кто творит искусство, являющееся самой жизнью и накрепко при этом связанное со смертью. Подлинное новое искусство по Виктору Шивцову! Ущербность работ фон Хагенса в том, что его жуткие мумии не чувствуют боли! Они не радуются и не плачут! Они не умоляют о пощаде! Они не рвут друг друга на клочья. Если всадить в них пулю, из тел их не выступит ни капли настоящей крови.

– Думаешь, придется еще кого-то?

Шивцов спросил это очень спокойно.

Но именно от холодного его спокойствия по спинам заложников, даже тех, кто не расслышал слов Шивцова, пробежал смертный холодок.

– Сколько сейчас времени?

– Начало четвертого, – ответил Калинин.

Шивцов кивнул. Начало четвертого, черт бы всех побрал. Уже два часа, как я должен быть в охранной конторе. Интересно, там уже хватились меня? Наверное, звонят домой. Или думают, что застрял в пробке. Трафик. Эта мысль показалась Шивцову такой нелепой, что он опять почему-то вспомнил сцену возле забегаловки. «Что есть таракан, фроляйн?» – спросил какой-то немец. «Да все он есть! – шумно обрадовалась фроляйн. – И хлеб есть! И мясо!»

24

ВЕДАКОВ

15,07. Пятница

– Пошла трансляция!

Главред торжествовал.

– Интернет-канал вещает!

Главред довольно потирал ладони.

– Началось! Закапали наши веб-манюшки! Потекли наши денежки! Минута – двадцать центов. Малость, на первый взгляд, да? Но ты посмотри на счетчик, Андрей, уже более трехсот тысяч зрителей! Это же не абонентская плата: вноси и глазей, сколько влезет! По TV мы только короткие фрагменты станем пускать.

– А не пора положить этому конец?

– Чему конец? – испугался главред. – Мы только начали!

– Да вы что, не понимаете, что там творится сейчас в галерее?

– Я-то понимаю…

Главред почесал щеку.

Экран то вспыхивал, то гас. Бледные лица заложников… Окровавленные рожи мумий… Гнилостные обрывками плоти, отсвечивающий бассейном… чья-то рука вскинута в отчаянии… Но опять самозабвенный (иначе не скажешь) лик Александра Федоровича Калинина…

– А вот и он…

На экране впервые возникли красные, показавшиеся Ведакову больными, сильно воспаленные глаза террориста.

– О черт!

– Что такое?

– Это же Шивцов!

– Ты его знаешь? – удивился главред.

– А то! Это Витька Шивцов! Охранник. Мы с ним в одном подъезде жили. Потом он в Чечне служил, во время пятой кавказской кампании. Контуженный, иногда не в себе, и поддать любит. Как его занесло к Фабиану? Он, конечно, с заскоками, но не настолько же…

– Видно, настолько…

– Говорю же, он контуженный.

Взгляд Шивцова не нравился Ведакову.

Витька Шивцов никогда не отличался легким характером, был вспыльчив, недоверчив, а сейчас вовсе смотрел угрюмо. Взгляд человека, находящегося за гранью восприятия реальности. И не важно, что было тому причиной – хронический недосып, или пьянка, или какое-то психическое расстройство, мало ли что нас сталкивает с ума? – Шивцов сам по себе был опасен, откровенно опасен, как бомба с ртутным детонатором, реагирующим на самые малые толчки.

«…итак, мы знакомимся».

Знакомимся? У Калинина точно крыша поехала…

– Там явно что-то не то, Иван Исаакович. С его бы нам стали показывать Шивцова? В галерее что-то не так идет.

– Как это не так?

Откинувшись на спинку кожаного кресла, главред посмотрел на Ведакова с подозрением.

– Все там идет, как надо.

– А вы знает, как там должно идти?

Главред отмахнулся. Будто не услышал вопроса.

«…представляю Виктора Шивцова… Он наш земляк… Из мира искусства…

Теперь весь экран заняло хмурое, как бы смазанное лицо Шивцова. Главред поморщился, но с нечеткостью изображения приходилось мириться. Зрители тоже должны отнестись к этому с пониманием. Все-таки Калинину приходится работать не с профессиональной аппаратурой, а просто со встроенной мобильник видеокамерой. С другой стороны, так даже лучше… Эффект достоверности…

«…никто не даст гарантии, что никто больше не пострадает… Сам Виктор Шивцов не даст такой гарантии… Шивцов – художник-концептуалист. Он не считает всех этих людей – (круговое плавное движение камеры) – заложниками. Они для него – материал. Живой, податливый и в то же время упрямый, неподдающийся… Виктор Шивцов не хочет страданий и боли. Он знает, как много в нашем мире всего этого. Но Виктор Шивцов верен разработанным им принципам. Он требует немногого, но требует твердо и уверенно. Для начала – беседы с Христом. Это принципиально. Виктор Шивцов утверждает, что предстоящая беседа может решить судьбу собранного им материала… Да, да, привыкайте к этой мысли, к этому термину… Материал… Виктор Шивцов, художник-концептуалист, первый трэш-реалист нашей планеты, считает заложников всего лишь своим художественным материалом. В этом есть некое смутное величие, не правда ли?»

Калинин срывался почти на крик.

– Ты только взгляни, – торжествовал главред. – Ты только взгляни на счетчик!

– Что за бред несет Сашка, Иван Исаакиевич? Он свихнулся. Его надо остановить?

– Интересно, – хитро ухмыльнулся главред. – Кто мог остановить Леонардо, когда он брался за создание Джоконды, а? Говоришь, Калинин бредит? Пускай! Это замечательно! Пусть бредит! К бреду прислушиваются внимательнее, чем к исповеди. В бреду каждое слово может оказаться последним, это держит в напряжении, так? – Главред быстро кивал в такт собственным словам. – В бреду каждое слово важно. Ты гляди на счетчик! Ты гляди! Видишь, как растет рейтинг! Скоро все будут смотреть только наш Седьмой интернет-канал…