Колдовской камень - Джеймс Лэйна Дин - Страница 64

— Сон?

— Это древнее искусство, которое называется транспозиция. С помощью этого заклятья маг может сокрушить своего противника, насылая на него ночные кошмары, столь вещественные и реалистичные, что невозможно бывает разобраться, где сон, а где явь. Именно это он проделывает с Гэйлоном. Не имея возможности обрести покой даже во сне, человек вскоре становится беспомощным и разбитым.

— И нет никакой защиты от этих снов?

— Никакой, кроме бодрствования или смерти.

Дэрин стиснул в руках свой посох.

— Тогда я должен немедленно последовать за ним. Я буду необходим ему как никогда.

— Необходим? Ты? — Сезран нетерпеливо щелкнул пальцами. — Посмотри сюда!

— и он указал на котел, держа свой Камень за цепочку так, чтобы осветить неподвижную, словно обсидиановую поверхность черной жидкости.

Шаркая ногами, Дэрин приблизился и наклонился над котлом. По поверхности метались отблески голубого света. Он ожидал увидеть какое-то видение, картину будущего или настоящего, но вместо этого он увидел там свое собственное лицо, словно в зеркале. Это было лицо старика, изрезанное морщинами, усталое и озабоченное. Его волосы так сильно поседели, что седая прядка над левым глазом стала совершенно неразличима в густой массе спутанных волос. Увечья и утрата Камня состарили его сильнее, чем годы состарили бы обычного человека.

— Какую пользу может принести Гэйлону старый и немощный калека? — напрямую спросил Сезран и выпрямился. Его Камень перестал освещать поверхность жидкости, милосердно погрузив во мрак страшную картину, которую увидел Дэрин.

— Скажи мне, где Кингслэйер, и я помогу принцу вернуть трон отца.

Дэрин уловил фальшь за тем убедительным тоном, каким Сезран произнес эти слова. Поглядев в глаза магу, он увидел в них холодную правду.

— Нет, — осторожно ответил герцог. — Ты хочешь убить его.

Сезран вскочил и попятился, опрокинув скамейку. Ярость исказила его лицо, и он пинком ноги перевернул и котел. Черная жижа потекла по полу, пузырясь и паря.

— Тогда убирайся! Ступай за ним! Вы оба умрете, но сначала вам придется отдать меч Фейдиру. Пусть он возьмет в руки Кингслэйер и зальет весь континент кровью! Я ждал тысячу лет, и я подожду еще тысячу. Время не властно надо мной!

Дэрин вцепился в свой тисовый посох, словно черпая из него силы.

— Мне вдруг пришло в голову, — сказал он, — что ты вовсе не бессмертен, хотя многих ты заставил в это поверить. Может быть, вовсе не ты выстроил Сьюардский замок и выпустил Тень охранять его. Да, время тебя щадит, но пощадит ли тебя Фейдир, когда доберется до Наследия Орима? Не этого ли ты боишься?

Сезран побледнел и сжал в кулаке Камень. Камень светился так ярко, что ладонь мага стала полупрозрачно-красной, и Дэрин разглядел внутри неясные тени костей. В воздухе послышался треск, и волосы на руках и на голове герцога зашевелились. Волосы мага тоже встали на голове дыбом, и между ними засверкали крошечные молнии. Герцог повернулся и зашаркал к двери.

— Стой! — проревел Сезран.

Но Дэрин не остановился. Как ни странно, но он не боялся, и волшебник ничего не сделал, чтобы помешать ему уйти.

В своей спальне Дэрин собрал в небольшую котомку ту немногую одежду, которая была ему впору. Приняв решение, он неожиданно успокоился. Достав из угла башмаки, герцог смахнул с них пыль и, сражаясь с заскорузлой кожей, натянул их на ноги, задумчиво скользнув пальцем по старому разрезу, который он когда-то зашивал в маленьком домике Миск. Дратва потемнела от времени и теперь ничем не выделялась на черной коже башмака. В этой обуви его ногам было непривычно тяжело и неудобно, однако она, безусловно, лучше подходила для путешествия, чем его сандалии.

Перед самым уходом Дэрин в последний раз зашел в спальню Гэйлона и привязал за спину лютню. Смущенно подсмеиваясь над собственной глупой сентиментальностью, Дэрин смутно предвидел, что лютне еще предстоит сыграть в его жизни какую-то важную роль.

Слишком долго пробыв в вечном сером полумраке внутри стен Сьюардского замка, Дэрин оказался не готов к ярким краскам и ослепительному солнечному свету, которые встретили его сразу за восточными воротами. Постепенно его глаза привыкли к солнцу, и герцог с жадностью огляделся по сторонам. За все время он выходил из замка только дважды, но на короткое время и в самый разгар зимы. Ощущение новизны окружающего еще долго не покидало его; даже когда он отыскал оленью тропу и отправился по ней на север, он не уставал любоваться свежими, яркими красками уходящего лета.

Трава на лугу, по которому он шел, доходила ему до самых колен. Было еще рано, и трава была мокрой от росы, а вскоре мокрым оказался и подол его плаща. Небольшие птички и мыши-полевки спасались в этой траве от его длинной тени, и Дэрин чувствовал запах потревоженных стеблей даже сквозь соленое дыхание моря. Весь луг был расцвечен яркими пятнами поздних полевых цветов. Лето было жарким, и одуванчики зацвели во второй раз, подставляя солнцу свои мохнатые личики. Чуть реже встречались лимонные лютики, бледно-розовые чашечки водосбора, пурпурно-лиловые трубочки «королевской лилии» и белые маргаритки. Дальше ему встретилось небольшое стадо оленей, которые мирно паслись, и он приблизился к ним шагов на десять, прежде чем один из них — молодой самец-трехлетка с короной изящных рогов — поднял голову и с любопытством покосился в сторону герцога. Дэрин обошел стадо стороной и пошел дальше по тропе. В траве запел дрозд, и жаворонок звонко откликнулся из поднебесья.

После того как он так долго и страстно желал смерти, Дэрин с удивлением почувствовал радость от того, что остался жив. То, что шаг его больше не был быстр, а походка стала неровной и подпрыгивающей, не огорчало его. Он обернулся на замок всего один-единственный раз, чтобы увидеть его массивный силуэт на фоне светло-голубого утреннего неба, и взгляд его был столь невнимателен и скользящ, что даже непрерывное изменение его формы не бросилось ему в глаза. Он знал, что никогда не вернется в Сьюард. Дэрин Эмилсон был свободен, хотя и стал калекой. Это он привел Гэйлона сюда и теперь должен последовать за ним в Каслкип. Выиграют они или проиграют, но они должны быть вместе.

Вскоре герцог подошел к одному из многочисленных ручьев, которые пересекали луг на пути к морю. Дорога становилась слишком трудной и крутой для калеки, и Дэрин пошел медленнее. Он перешел вброд два ручья поменьше, и его башмаки наполнились холодной водой. Берега третьего были слишком круты, а течение — слишком быстрым, и он пошел вдоль потока. Он пересек его только возле устья, где вода разливалась широко, и оказался на черном песке побережья.

Было время отлива, и идти по плотному, влажному песку стало легче. То тут, то там попадались большие груды тяжелых камней, и герцог лавировал между ними, неуклонно продвигаясь все дальше на север. Постепенно он начал уставать и все тяжелее опирался на свой посох, однако старался не сбавлять скорости. Где-то впереди, на этом самом берегу, располагалась рыбацкая деревня, в которой они девять лет назад оставили лошадей.

К полудню, однако, Дэрин совсем выбился из сил и стал часто отдыхать. Сомнения снова одолевали его. Он не взял с собой еды, не взял теплой одежды, и — что было хуже всего — он взялся преследовать крепкого молодого парня на двух здоровых ногах, если, конечно, Гэйлон вообще пошел в эту деревню. Но герцог продолжал упрямо идти вперед. Начинался прилив, вода прибывала, и он боялся, что она снова загонит его в прибрежные холмы. Ему повезло: за следующим каменистым мысом он увидел деревню, а запах донесся до него еще раньше.

Дувший с севера холодный ветер донес до него омерзительную смесь запахов дыма, гниющей рыбы и свежей крови, звонкие голоса детей и пронзительные крики чаек. В деревне кипела работа. Крошечные парусные суденышки теснились в узкой, защищенной от ветра гавани. Часть из них выходила в море, часть причаливала и разгружалась. Худые, жилистые, голые до пояса рыбаки тащили тяжелые сети к самым домам, где впадал в бухту небольшой ручей с пресной водой. Женщины с длинными ножами тут же чистили ее, потрошили и складывали в корзины. Другие женщины, с завязанными платками лицами, подхватывали корзины и торопясь несли их в чадящие коптильни.