Книга камней - Джеймс Лэйна Дин - Страница 23

— Робин! — резко окликнула его мать.

— Но ведь это так, — закричал ребенок в свое оправдание. — Правда, Тейн?

Старший принц промолчал. Лилит действительно выглядела непривлекательно на его взгляд, но он понимал, что мать воспринимает ее совсем по-другому. Герцог Госни снял Робина с колен и стал покачивать его на носке ноги.

Колесо попало в выбоину, что снова вывело Дэви из себя.

— Миледи, — сказал он с серьезным выражением лица, — я очень сомневаюсь, что в таких условиях возможны уроки игры на лютне. В самом деле, я не могу понять, как в таких условиях вообще можно путешествовать.

Вагон опять подпрыгнул, и Дэви упал навзничь на жесткую скамейку.

— Кристаль я хотя бы доверяю. Когда дождь закончится, вам стоило бы прокатиться. Если хотите, я поведу ее.

Джессмин нахмурилась:

— Я не сидела на лошади с восьми лет.

— Почему, мама? — Тейн только сейчас понял, что когда придворные дамы выезжали на охоту, мать никогда не присоединялась к ним.

— Не имеет значения. — В глазах королевы мелькнула легкая печаль и тут же исчезла. Она улыбнулась: — Все равно благодарю вас, герцог.

— Что ж, предложение всегда остается в силе, — сказал Дэви. — Пойдем, Тейн. Посмотрим, насколько плохо мы сегодня сыграем.

Путешествие в кибитках было не только утомительным, но и медленным. Джессмин обнаружила, что живет только в ожидании вечера, когда наступят сумерки и процессия остановится на отдых. Дни тянулись однообразно. Сначала, чтобы укрыться от холодного ночного ветра, разбивали шатры, потом готовили ужин. Потом слушали музыку и пели, но недолго. Усталость заставляла их ложиться рано. И, вопреки ожиданиям королевы, Дэви и Сандаал продолжали избегать друг друга.

Ксенарские солдаты в любую погоду спали снаружи, под открытым небом, в то время как его королевское величество спал под вагоном королевы, в ее кровати не хватало места для них обоих. Герцог со своими людьми и слугами располагались под остальными вагонами.

Прошло не так много дней, и королева наконец в отчаянии решила принять предложение Дэви и прокатиться на его серой лошадке Кристаль. Сперва ей показалось, что земля очень далеко, но скоро Джессмин почти влюбилась в кроткое животное. К ней вернулись смутные воспоминания. В детстве лошади и верховая езда много значили для нее.

Сначала Джессмин подбирала юбку так, что та превращалась в подобие брюк, но потом она потребовала у Дэви пару бриджей, которые оказались немного велики, и отыскала у солдат лишнюю пару сапог, которые были ей впору. Пока она ехала верхом. Катина следила за ребенком. Джессмин ехала впереди на Кристаль, а за ней следовал Гэйлон верхом на большом мерине Тали. Она пускала лошадь медленным галопом, наслаждаясь грациозными движениями, ощущением контроля и власти, которые она чувствовала, сжимая в руках поводья.

Гэйлон был печален. Чем ближе они подъезжали к Морскому Проходу и границам Ксенары, тем глубже становилась его грусть. Хуже всего Джессмин переносила ночи без мужа. Иногда, когда дети крепко спали и лагерь затихал, она выскальзывала из кибитки и присоединялась к мужу, пытаясь рассеять его мрачные предчувствия. Его объятья успокаивали ее саму. Это было нелегким испытанием для них обоих.

Этой ночью Дэви не спалось, и в голубом свете полной луны он бродил, подыскивая уединенное место, чтобы поиграть на лютне. Его чувства требовали выхода. Три дня назад процессия миновала Ривербенд, и впервые с окончания войны он встретился со своей матерью. Хэбби все еще содержала трактир «Веселая Речка», но оба они постарели.

В ее длинных черных волосах прибавилось седины, и она располнела. Только ее отношение к сыну не изменилось. Она встретила его холодно, а за этой бесстрастностью он ощутил благодаря волшебному Камню ее жгучую злобу — злобу на жизнь, на судьбу, на весь мир за то, что они, подарив ей Дэрина на краткий миг, отняли его опять. Дэви чувствовал только жалость к ней и обрадовался, когда процессия двинулась дальше.

Наконец он устроился на небольшом пригорке, поросшем травой, на берегу ручейка, сверкавшего среди лунных теней. Шум голосов и огни лагеря пропали в туманной дымке. Герцог коснулся талисмана через складки одежды на груди, взгляд его блуждал по звездному небу. За время путешествия он еще ни разу не брал уроков магии. «Книга Камней» была тщательно спрятана. Никто, абсолютно никто не мог ее обнаружить. Орим благоразумно молчал, ничем не обнаруживая своего присутствия в Камне. Дэви ненавидел ложь, но Камень Черного Короля теперь принадлежал ему, а он — Камню. Когда-нибудь, в еще неведомом будущем, он покажет себя достойным талисмана. Тогда Гэйлон узнает и все поймет.

Он взял в руки лютню и начал играть… но тут же вспомнил, что это была любимая мелодия Келли. Музыка растаяла в ночи. Дэви хотелось излить свою боль в словах печальной баллады. Он стал наигрывать другую мелодию, которой научил его Гэйлон, затем запел низким и мягким голосом. Потом он услышал, как к его голосу присоединился другой — нежный и мягкий, доносившийся из темноты между деревьями.

— Кто здесь? — тихо спросил он, прижав рукой струны.

— Простите, — ответила Сандаал, возникая в лунном свете. — Я не хотела потревожить вас.

Дэви вгляделся в ее стройный силуэт.

— Нет, хотели, — сказал он, поднимаясь.

— Нет, пожалуйста, — остановила она его. — Я уйду…

Девушка пошла было прочь, но потом вернулась:

— Но сперва примите мои извинения за тот вечер, когда мы пели вместе. Я нагрубила вам.

— Я тоже. Забудьте об этом.

— Мне бы хотелось, — продолжала Сандаал, — возобновить наши занятия музыкой.

Эта внезапная перемена в ее поведении встревожила Дэви, и он стал подозрительным:

— Это ваша идея? Или королевы?

— Моя, но думаю, что королева не стала бы возражать. А вы?

Она решительно уселась на траву рядом с ним, и он увидел мандолину в ее руках.

— Никто не вправе навязывать мне, кого мне любить и за кого выходить замуж. Даже королева. Но я обнаружила, что для меня это единственная причина не любить вас. И это плохая причина. — Сандаал лениво перебирала струны мандолины. — Я думаю, мы сами должны разобраться, нравимся мы друг другу или нет.

Герцог Госни, колеблясь, хранил молчание. До этого он никогда не встречался с Сандаал наедине, и, за исключением пения, они не обменялись и парой слов.

— Это не значит, что мы должны стать друзьями или вроде того, — тихо произнесла она. — Я только хотела сказать, что вы лучший музыкант из всех, кого я когда-либо встречала, и мне было бы очень приятно играть с вами опять.

— Король играет намного лучше меня, — сказал Дэви, сопротивляясь удовольствию, которое доставил ему комплимент.

— Я никогда не слышала его.

— У него мало свободного времени.

Мелодия Сандаал становилась громче, сильнее. Каким-то образом она уловила его печальное настроение. К звукам мандолины присоединился ее голос. На этот раз это была не песня о любви, а баллада на ксенарском языке о тяжелой жизни бедной женщины. Дэви никогда не слышал ее раньше, но подобрал аккорды и присоединился к девушке. Слова песни тронули его, напоминая о его матери, о Келли. Его грудь стеснилась, и глаза наполнились слезами. Когда песня закончилась, он в смущении отвернулся.

После долгого молчания Сандаал заговорила:

— Мне очень жаль, милорд. Мне так жаль Келли и ребенка.

Ошеломленный Дэви повернулся к ней:

— Ребенка?

— Я… мы… все женщины знали, — запинаясь, произнесла Сандаал. — Келли была беременна три месяца. Она так гордилась тем, что носит ребенка герцога.

Дэви закрыл лицо руками. Почему же она ему не сказала? Жизненные обстоятельства никогда не позволили бы им пожениться, но он признал бы ребенка и хорошо позаботился бы о них обоих. Мучительно заныло сердце, и его Камень вспыхнул на груди ледяным жаром. Он уронил лютню и вскочил.

Сандаал схватила его за руку и крепко сжала: