Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович - Страница 56

— Теперь мне хочется идти туда еще меньше, — вздохнул журналист. — Держи меня за руку. Ты там бывал?

Он поставил ногу на землистый пол.

— Один раз, — ответил Роман, осторожно следуя за Никасом. — Я много путешествовал после того, как очнулся. Пытался понять, что я такое и как очутился там, где очутился. Как-то раз я пришел к Самооценке, надеясь, что мне удастся взобраться по ней и покинуть Дно. Я ошибся. Никому не под силу просто так подняться по великой метрике достоинства. Для этого нужно приложить массу сил и упорства. А я всего лишь слабый недописанный роман.

Никас скользил, чуть не падая на спину. Обдирал ладони об острые камни. Здесь было ничуть не теплее, чем снаружи. Но, хотя бы, не мучал ветер. Шахта была очень старой. Когда-то ее освещали факелы, но давно сгорели почти до основания. С потолка свисали короткие тупые сосульки. Кое-где из стен выпирали окаменелые полотенца для ног.

Шок и Трепет неожиданно замолкли. Аркас даже не понял когда именно. Теперь только эхо неосторожных шагов глухо отскакивало от стен. Клаустрофобия и приобретенные страхи зашевелились в своем зловещем измерении. Журналист похрипывал, напрягая мышцы. Это не она. Это не пещера. Он победил ее.

— Но я так же набрел на эту шахту, — продолжал Роман. — Мне стало интересно, кто ее выкопал и для чего. Кроме того, моя натура толкала меня исследовать это таинственное место. Я спускался по ней. Ниже и ниже, пока не…

— Мастер! — послышался голос Трепета. — Мастер, где вы?

— Я здесь! — отозвался Никас.

— Скорее сюда, Мастер. Чаек уже готов!

Никас моментально забыл об осторожности. Буквально проехав на заднице последние десятки метров, он спиной остановил Роман и поднялся в рост, оглядывая ровную площадку на которой Элен разбила крохотный лагерь. На ней красовался теплый жилет с нашивками из вяленных сердец.

— Так ты жива? — Никас приветливо кивнул ей.

В зале горел небольшой костерок, на котором позвякивал черный от копоти чайник с двумя носиками. Вокруг лежало таинственное тряпье, на котором, похоже, можно было подцепить чесотку или псориаз.

— Конечно она жива, — Шок отвлекся от консервной банки, из которой пил нечто буро-зеленоватое. — А что с ней могло случиться?

Он стоял на четвереньках. Очевидно, ползадницы ему все-таки отхватили.

— Я думал, что вы ее сожрали, — не стал скрывать Никас.

Элен издала гортанью булькающий звук, похожий на хихиканье. Она ласково подталкивала Роман к костру. Тот, не сопротивляясь, занял свое место у очага и принял из… рук Элен свою чашу. Ловко орудуя примитивными протезами, жена Шока подала ему половину резинового мяча, наполненную все тем же цветным напитком.

— Спасибо, — благодарно кивнул Роман.

Не дожидаясь, пока Элен вернется за ним, Аркас подошел к огню и уселся на самую чистую тряпку, на которой еще не успел поваляться Трепет. Тот увлеченно лакал из эмалированной больничной утки.

— Попахивает предрассудками, — обиженно фыркнул Шок. — Значит, если я псих, подонок, неуравновешенный маньяк и убийца, это значит, что я могу вот так запросто съесть свою жену?

— Что-то вроде того, — сдержано согласился Никас.

Ему Элен преподнесла самую чистую, самую приятную на вид посуду. Это была мятая железная кружка, от которой кто-то умудрился откусить.

Никас принюхался к содержимому.

«Я ведь неуязвим, так?».

— А вот и нет! — возмутился Шок. — Я люблю ее настолько, что скорее начну с себя. Я как-то раз обглодал себе пальцы. Но ее никогда не обижу! Мы вместе, сколько я себя помню, и всегда она была рядом. Только тепло, поддержка, понимание и забота. Неважно, что со мной происходило. Я мог плескаться в приливах вдохновения или ранить спину о камни разочарования. Элен всегда была рядом…

Художник всхлипнул. Жена нежно терлась о его плечо.

— Хотите посмотреть наши фотографии с медового месяца? — оживился Шок. — Мать, принеси!

Через минуту Аркас уже разглядывал старые, но любовно хранимые снимки.

— Хм-м-м-м, — он отхлебнул из кружки. На вкус было как смесь вареного носка и лайма. — Но здесь везде только рвота крупным планом… А, нет. Вот чей-то сфинктер.

— Помнишь, а? — Шок локтем подталкивал жену. — Ох, и оторвались мы тогда!

Элен мечтательно клокотала.

Никас отложил снимки. В дальней части зала, он увидел тяжелые железные двери. Ими недавно пользовались, потому что иней на старой фурнитуре был потревожен, а лед — сколот.

Журналист поднялся на ноги.

Швыркая «чаем», он подошел к сведенным створкам и внимательно прислушался к тому, что происходило с другой стороны. Разумеется, он слышал в основном галдеж за спиной (кроме того, Трепет гонял пустую утку по земле), но…

«Чинк-чонк. Скри-и-ип. Чинк-чонк».

— Да, Мастер, нам туда!

Аркас вздрогнул и обернулся.

— Мы уже стучали, — Шок валялся на вшивом тряпье, сосредоточенно скребя в промежности. — Поднимается эта штуковина долго, но на это есть причины. Сами увидите.

— Они живут очень глубоко, — объяснил Роман. — Я сам сначала думал, что это посторонний шум. Можешь пока вздремнуть, отец.

Это было не слишком удобное предложение. Никас решил, что в присутствии Шока и Трепета, он заснул бы только запершись в клетке. С какой-нибудь футуристической пушкой, которые так любил Альфа. Интересно, что сейчас делает этот дверененавистник? Смог ли убежать от дедушки Жира? Наверняка. Возможно, уже идет по следу.

Однако сон подступал.

— Отец.

Аркас сдался и отошел от двери. Он понял, что ему не терпится покинуть Дно. И это было объяснимо, но, все равно, не очень-то честно.

Роман встревожено смотрел на создателя.

— Мне не хочется спать, — тепло ответил Никас.

Вдоволь наоравшись и опустошив чайник, Шок и Трепет уснули, прижавшись друг к другу. Элен следила за очагом, время от времени совершая какие-то почти магические пассы культями, от которых огонь разгорался ярче. Это было таинственно. Интересно, подумал Никас, кем она на самом деле является?

Время шло. Никас потер глаза. Я только немного полежу на этих ссохшихся гнойных бинтах, — подумал он слабовольно. Брезгливо примостился на один бок…

Сначала запах аммиака будил его. Будили шаги вокруг ямы. Подозрительное рычание собак, сующих носы между прутьев. Мусор падающий на голову. Несколько раз кто-то по ошибке или нарочно выливал к нему нечистоты.

Сухой пустынный кашель.

Потом даже ревматическая боль не могла ему помешать. Голод и жажда запропали где-то, сильно уступая тяжелой дремоте. Она серьёзно изменила его систему ценностей. Пирамида потребностей с угрожающе острой вершиной. Тяжелой дремотой. Бесконечный дзен тихого обморока.

Лязгающие двери.

Не удивительно, что он не заметил, как к нему подселили второго. Аркас не сразу заметил его. Точнее, он увидел человека, как только открыл глаза, но не смог достаточно сосредоточиться, чтобы отличить того от пустоты.

Новый пленник сидел слева. Углов у ямы не было, поэтому он просто нашел более покатую часть земляной стены и прислонился к ней. Аркас глядел на него урывками. Присутствие другого человека вызвало в нем какие-то вялые эмоции. Призраки чувств. От страха до оптимизма. На мгновенье ему даже померещилось, что его спасают.

Далекие крики и выстрелы.

Незнакомец не собирался его спасать. Он сидел не двигаясь. Молча. Над широким носом темнели глазные впадины.

Аркас приподнялся, слабо упираясь в соломенный настил. Встревоженно забегали жуки и тараканы. Он все еще выбирал между человеком и дремотой. Нужно вспомнить речь. Как же все чешется и болит. Солома во рту. Сжевать или выплюнуть? Интересно, приносили уже воды? А вдруг он все выпил? Эта мысль почти разбудила стянутое сознание журналиста. Он стал озираться в поисках драгоценного горшка, в котором ему спускали мутную воду. В ней, обычно, что-то варили. Эти непредсказуемые бульоны были, к тому же, значительной частью дневного рациона.

Горшка не было.