Иду на свет (СИ) - Акулова Мария - Страница 50

Они снова должны стоять, как когда-то, плечом к плечу.

Её мутит, есть не хочется совершенно, но если руки не занять — они будут откровенно дрожать, поэтому она пытается работать, чисто механически.

— Помочь чем-то? — углубившись в себя, Санта проворонила приближение Дани. Нарезавший перец нож выскочил из пальцев вместе с тем, как сама девушка вздрогнула.

Будто током ударило, хотя он просто сзади подошел. Положил на бедра руки, прижался…

— Нет, спасибо…

Когда Санта снова схватила нож, оглянулась, улыбнулась натянуто, смотрел на доску чуть хмуро.

Конечно, у него были вопросы. Конечно, она странно себя вела. Просто говорить не готова. Надо пережить, принять, потом…

— Всё нормально? — Данила переспросил, отрывая взгляд от доски, всматриваясь в повернутое к нему лицо. Попытался глаза поймать, но Санта не дала — свои опустила. Кивнула, потом снова на доску…

Как сторонний наблюдатель отметила, что зачем-то закусывает нижнюю губу и напрягается. Ждет, когда он отойдет…

А он — нет.

— По учебе всё сделала?

Задает новый вопрос. Получает в ответ новый лживый кивок, но видит только затылок. А ещё слышит частый стук ножа по доске.

— Сант…

Окликает чуть уставшим голосом и старается ее развернуть, сильнее сжимая бедра. Она же мотает головой и сопротивляется, ускоряя движения кистью…

— Ты не голодный, что ли? — спрашивает притворно легкомысленно, так же притворно улыбнувшись через плечо.

Мазнула взглядом по лицу, но тут же съехала.

И сама знала, что не голодный. А даже если да — куда больше голода его волнует нетипичное поведение. Просто сейчас её максимум — это расплакаться. Вылить на ни в чем не виноватого, ничего не подозревающего и ничего не способного сделать ушат своей шоковой боли. А зачем? Чтобы прочитать в его взгляде сожаление?

— Мне чая хватило бы…

Данила ответил честно. Спокойно, негромко. У Санты сердце сжалось.

Она снова отвернулась. Дорезала. Сделала шаг в сторону, чувствуя, что мужчина позволяет.

А потом сам прижимается бедром к столешнице и смотрит, как она двигается.

— Всё нормально, — хмурится в ответ на обращенное к нему заверение. Не верит. Правильно делает.

— Ты с матерью поругалась? — А потом предполагает абсолютно невпопад, пусть и вполне логично.

Заставляет Санту замереть. Её саму и сердце. Они в жизни не ругались почти ни разу. С Леной невозможно ругаться. Это она святая… Она светлая… Она не заслужила, чтобы так…

На глаза наворачиваются слезы, которые могут пролиться. Санта запрокидывает голову и смотрит в потолок, моргая…

— Сант… — Данила окликает, делает шаг к ней, а она выставляет в сторону руку.

— Лук, Дань. Не надо…

Врет сдавлено, привычно пытаясь проморгаться. Внутри адски больно. Снаружи — притворное спокойствие.

И только глаза — две дырки, через которые пытается плакать перепуганная душа. Но кто же ей даст…

— Посмотри на меня.

Данила вроде бы просит, но Санта хорошо его знает — голос не так спокоен, как мог бы быть.

Она несколько раз моргает, непроизвольно спину выпрямляет, собирается…

Исполняет просьбу. Смотрит. Только так, как хочет сама, — через стекло. Немного гордится собой — смогла. Видит, что Данила реагирует иначе — скулы напряжены.

Несколько секунд смотрит просто. Дышит так, что можно уловить движения грудной клетки. Потом закрывает глаза, выдыхает, трет лицо, снова вскидывает на неё.

— Опять? — и задает вопрос, понять смысл которого сходу у Санты не получается.

— Что «опять»? — она шепчет, а в ответ получает не веселую, но усмешку.

— Заход по кругу? Всё же хорошо было там. Почему так же хорошо тут быть не может? Что опять не так?

Данила задает череду вопросов, и пусть Санта понимает, что они, наверное, закономерны… Но на душе становится гадко… И говорить не хочется.

— Опять с жиру бешусь…

Но зачем-то хочется делать больнее себе же.

Санта произносит, Данила кривится. Это не тот ответ, который он хотел бы получить после дня подозрительной молчанки.

Но и в том, что сам сделал поспешные выводы, Санта не виновата.

Они оба не безгрешны. Он мог бы не колупать вот сейчас…

Хотя и она ведь могла поделиться…

Если бы не то, что на сковороде трещат овощи, на кухне было бы совсем тихо, а так…

Данила смотрел с сожалением и приглушенной злостью. Санта — неправдоподобно равнодушно, позволяя душе тонуть в болоте…

— Ладно… Захочешь поговорить — давай. Я понял, что сейчас не настроена. Ужинать не буду. На встречу съезжу.

Вот так стоять можно веками. Но это — неконструктивно. И сторону разума привычно принимает Данила.

Отталкивается от столешницы. Предупреждает, ответа не ждет. Разворачивается и идет из кухни.

Санта слушает, как обувается, берет ключи, открывает квартиру…

Смотрит, как на не выключенной сковороде, содержимое которой она отправит в мусор, подгорают ломтики, чувствуя себя одним из них.

Что же за манера такая?

Наверное, сейчас ей нужна его поддержка больше, чем когда-либо, а она сама его отталкивает.

Глава 26

— Алло…

— Привет, — голос Санту звучал тихо и превентивно извинительно. Только одно слово, а Данила там уже, кажется, знает, что будет дальше.

— Привет…

Отвечает на выдохе, после чело молчит. Ждет.

А Санта, которая всё это время смотрела на мозаичную плитку в одной из ванных отчего дома, жмурится. Собирается. Распахивает глаза.

— Я сегодня у мамы останусь.

И предупреждает, наперед зная, какой будет реакция.

Недолгая тишина, в которую Данила злится… И черт возьми, Санта его понимает даже… Но и себя тоже понимает.

— Почему? — короткий вопрос и ожидание её ответа. Дежурного. Отчасти бессмысленного, отчасти лживого.

— Хочу дома побыть…

Голос Санты — будто надломленный. Она сама это слышит. У неё в последнее время часто глаза на мокром месте и горло сжимается.

— Я думал, у нас общий дом…

А после его слов — сильнее.

Санта снова жмурится, злясь и испытывая острую-острую горечь. Перед глазами тьма. На душе пустота.

Она так и не объяснилась с Данилой, но как-то так получилось, что отдалилась.

Оказалось, она не умеет делиться болью, а её замкнутость его раздражает. В отношениях кризис. У Данилы много работы, она херит всё — учебу, возможности провести время вместе с ним, чтобы посвятить себя максимально маме.

Которая не просила об этом. По её взгляду видно даже — она это не одобряет, но всю ласку и тепло своего ребенка, которые тот находит, принимает. Особенно больно делая тем, что Санта может предположить, почему.

Чтобы если вдруг… С Сантой осталось как можно больше теплых моментов.

— Зачем ты перекручиваешь? — Санта задает вопрос без обвинения, слышит, что в ответ Данила усмехается.

— Я не перекручиваю, малыш. — После чего говорит грустно. Устало… — Ладно. Спокойной ночи.

Сам сворачивает разговор. Скидывает сам. Что будет делать дальше — Санта не знает. У самой в грудной клетке становится тесно. Плохо. Свободная рука тянется туда, кулак с силой вжимается. Это немного глушит ощущения, но эффект временный, давно известно.

После нескольких минут, которых хватило, чтобы взять себя в руки хотя бы внешне, Санта вышла из ванной, расправив плечи и надев на лицо улыбку.

Спустилась на первый этаж, замерла в дверях кухни. Вся она — телом и душой. Смотрела во все глаза, как мама копошится у кухонного стола, её не замечая.

Внешне она сейчас — абсолютно здоровый человек. Бодрый. Позитивный. А внутри — бомба с часовым механизмом.

Почувствовав дочкино приближение, а может услышав, как спускалась, Лена оглядывается, улыбается…

— Ужинаем? — спрашивает с надеждой получить сначала воодушевленный кивок, а потом пустую тарелку. Но у Санты беда с аппетитом. Часто тошнит и ничего не лезет. У Лены тоже. Они больше колупают, чем едят. Это неправильно, но непобедимо.