Поворот винта - Джеймс Генри - Страница 10

Я убедилась в несомненной подлинности моего видения, как только маленькие часы моей храбрости правильно отстукали секунду, и, сделав над собой резкое до боли усилие, я тут же перевела глаза на маленькую Флору, которая сидела в десяти шагах от меня. Мое сердце замерло на миг от изумления и ужаса, я спрашивала себя, неужели и она видит; я боялась дышать, в ожидании, что она или вскрикнет, или иначе проявит простодушное изумление или тревогу. Я ждала, но никакого знака не было; тогда, во-первых, — и в этом, как я понимаю, есть что-то самое страшное — страшнее всего остального, о чем я рассказываю, — надо мною довлело чувство, что уже с минуту от нее не слышно ни звука; и, во-вторых, то, что, играя, она вдруг повернулась спиной к озеру. Такова была ее поза, когда я наконец посмотрела на нее — посмотрела с твердым убеждением, что за нами обеими все еще кто-то наблюдает. Флора подобрала небольшую дощечку с отверстием посередине,[6] и это, видимо, навело ее на мысль воткнуть туда веточку вместо мачты, чтобы получилась лодка. Я наблюдала, как она очень старательно пыталась укрепить веточку на месте. Мое подозрение, что она это делает нарочно, настолько укрепило меня, что спустя несколько секунд я уже почувствовала, что мне предстоит увидеть еще большее. Тогда я снова перевела глаза — и встретила лицом к лицу то, что должна была встретить.

VII

После этого я постаралась как можно скорее разыскать миссис Гроуз, и не в моих силах дать вразумительный ответ, что я перенесла за этот промежуток времени. Однако и до сих пор я слышу тот крик, с каким я бросилась прямо в ее объятия:

— Они знают… это просто чудовищно; они знают, знают!

— Но что же они знают?… — Она обняла меня, и я почувствовала, что она мне не верит.

— Да все, что и мы знаем… и бог ведает, что еще сверх того!

И тут, когда она выпустила меня из своих объятии, я объяснила ей, объяснила, быть может, и самой себе с полной связностью только теперь:

— Два часа тому назад, в саду, — я это выговорила с трудом, — Флора видела!

Миссис Гроуз приняла мои слова так, как приняла бы удар в грудь.

— Она вам сказала? — спросила миссис Гроуз, задыхаясь.

— Ни единого слова — в том-то и ужас. Она затаила все про себя! Ребенок восьми лет, такой маленький ребенок!

И все же я не могла выразить всей меры моего потрясения. Миссис Гроуз, само собой, могла только раскрыть рот еще шире.

— Так откуда же вы знаете?…

— Я была там… я видела собственными глазами: я поняла, что и Флора отлично видит.

— То есть вы хотите сказать, видит его?

— Нет — ее.

Говоря это, я понимала, что на мне лица нет, ибо это постепенно отражалось на моей товарке.

— В этот раз — не он, но совершенно такое же воплощение несомненного ужаса и зла: женщина в черном,[7] бледная и страшная… при этом с таким выражением, с таким ликом!.. на другом берегу озера. Я пробыла там с девочкой в тишине около часа; и вдруг среди этой тишины явилась она.

— Откуда явилась?

— Откуда все они являются! Неожиданно показалась и стала перед нами, но не так уж близко.

— И ближе не подходила?

— О, такое было чувство, словно она не дальше от меня, чем вы.

Моя товарка, повинуясь какому-то странному побуждению, сделала шаг назад.

— Это был кто-нибудь, кого вы никогда раньше не видели?

— Да, но кто-то такой, кого видела девочка. Кто-то, кого видели и вы. — И чтобы миссис Гроуз поняла, до чего я додумалась, я пояснила: — Моя предшественница — та, которая умерла.

— Мисс Джессел?

— Мисс Джессел. Вы мне не верите? — воскликнула я.

Она в отчаянии смотрела то вправо, то влево.

— Неужто вы уверены?…

Нервы мои были так натянуты, что это вызвало у меня взрыв раздражения:

— Ну так спросите Флору — она-то уверена!

Но не успела я произнести эти слова, как тут же спохватилась:

— Нет, ради бога, не спрашивайте! Она отопрется… она солжет!

Миссис Гроуз растерялась, но не настолько, чтобы не возразить инстинктивно:

— Ах, что вы, как это можно?

— Потому что мне все ясно. Флора не желает, чтобы я знала.

— Ведь это только жалеючи вас…

— Нет, нет… там такие дебри, такие дебри! Чем больше я раздумываю, тем больше вижу, и чем больше вижу, тем больше боюсь. Но чего только я не вижу… чего только не боюсь!

Миссис Гроуз напрасно силилась понять меня.

— То есть вы боитесь, что опять ее увидите?

— О, нет — это пустяки теперь! — И я объяснила: — Я боюсь, что не увижу ее.

Однако моя товарка только смотрела на меня растерянным взглядом.

— Я вас не понимаю.

— Ну как же: я боюсь, что девочка будет с ней видеться — а видеться с ней девочка несомненно будет — без моего ведома.

Представив себе такую возможность, миссис Гроуз на минуту пала духом, однако тут же вновь собралась с силами, как будто черпая их в сознании, что для нас отступить хотя бы на шаг — значит в самом деле сдаться.

— Боже мой, боже, только бы нам не потерять головы! Но в конце концов ведь если она сама не боится… — Миссис Гроуз попыталась даже невесело пошутить: — Может, ей это нравится!

— Нравится такое — нашей крошке!

— Разве это не доказывает всю ее святую невинность? — прямо спросила моя подруга. На мгновение она меня почти убедила.

— О, вот за что нам надо ухватиться… вот чего надо держаться! Если это не доказательство того, о чем вы говорите, тогда это доказывает… бог знает что! Ведь эта женщина ужас из ужасов.

Тут миссис Гроуз на минуту потупила глаза и наконец, подняв их, спросила:

— Скажите, откуда вы это узнали?

— Так вы допускаете, что она именно такая и есть? — воскликнула я.

— Скажите, как вы это узнали? — просто повторила моя подруга.

— Как узнала? Узнала, едва только увидела ее. По тому, как она смотрела.

— На вас… этак злобно, хотите вы сказать?

— Боже мой, нет — это я перенесла бы. На меня она ни разу не взглянула.

Она пристально смотрела только на девочку.

Миссис Гроуз попыталась вообразить себе это.

— Смотрела на Флору?

— Да, и еще такими страшными глазами.

Миссис Гроуз глядела мне в глаза так, словно они и в самом деле могли походить на те глаза.

— Вы хотите сказать, с неприязнью?

— Боже нас сохрани, нет. С чем-то гораздо худшим.

— Хуже, чем неприязнь? — Перед этим она действительно стала в тупик.

— С решимостью — с неописуемой решимостью. С каким-то злобным умыслом.

Я заставила миссис Гроуз побледнеть.

— С умыслом?

— Завладеть Флорой.

Миссис Гроуз, все еще не сводя с меня глаз, вздрогнула и отошла к окну; и пока она стояла там, глядя в сад, я закончила свою мысль:

— Вот это и знает Флора.

Немного спустя она обернулась ко мне.

— Вы говорите, эта особа была в черном?

— В трауре — довольно бедном, почти убогом. Да, но красоты она необычайной.

И тут мне стало понятно, что я убедила в конце концов жертву моей откровенности — ведь она явно задумалась над моими словами.

— Да, красива — очень, очень красива, — настаивала я, — поразительно красива. Но коварна.

Миссис Гроуз медленно подошла ко мне.

— Мисс Джессел и была такая… бесчестная. Она снова забрала мою руку в обе свои и крепко сжала ее, словно для того, чтобы укрепить меня в борьбе с нарастающей тревогой, которую принесло мне это открытие.

— Оба они были бесчестные, — заключила она. Так на краткое время мы с ней во второй раз оказались лицом к лицу все с тем же; и, несомненно, мне как-то помогло то, что я именно сейчас поняла это так ясно.

— Я ценю ту великую сдержанность, которая заставляла вас до сих пор молчать, — сказала я, — но теперь, конечно, пора поведать мне все.

Казалось, она была согласна со мной, но все же только молчанием и дала это понять, а потому я продолжала: