Лицо ее закройте - Джеймс Филлис Дороти - Страница 6

– Да, конечно. Глаза навыкате, но личико смазливенькое и умненькое, она умнее, чем вам со Стивеном хотелось бы думать.

– Если она произвела на вас такое не­изгладимое впечатление, – парировала Дебора весело, – у вас есть шанс в этот свой приезд выразить ей свое восхищение, а Стивену устроить отставку. Он переборщил с ней, и теперь она липнет к нему как банный лист, а ему это уже осточертело.

– Невероятно, до чего хорошенькие жен­щины бывают жестоки, когда хотят кого-то унизить! А под «переборщил» вы имеете в виду, что он соблазнил ее? Да, как пра­вило, это ведет к осложнениям, но он сам должен найти выход из положения, как это сделал его более везучий предшественник. Я все равно приеду. Я люблю Мартингейл и ценю хорошую кухню. К тому же есть у меня подозрение, что нас ждет в эти вы­ходные сюрприз. Дом, переполненный не­навидящими друг друга людьми, грозит взор­ваться.

– Что вы, положение не столь катаст­рофично!

– Но на грани того Стивен не выно­сит меня. Он не удосуживается даже это скрывать. Вы не выносите Кэтрин Бауэрз. Она не выносит вас и, не исключе­но, эти же чувства испытывает и ко мне. Марта и вы не выносите Салли Джапп, а она, бедняжка, не исключено, прокли­нает вас всех. И это трогательное суще­ство мисс Лидделл будет там, а ее нена­видит ваша матушка. Предстоит шабаш подавляемых страстей.

– Можете не приезжать. Будет даже луч­ше, если вы не приедете.

– Но, Дебора, ваша матушка уже при­гласила меня, и я принял приглашение. Я послал ей на прошлой неделе в высшей степени учтивое письмо, – знаете, как я умею, – и сейчас помечу в своей черной записной книжке, что дело это – одно из самых важных.

И он наклонил гладкую светловолосую голову над записной книжкой. Его блед­ное лицо, такое бледное, что линия лба, где начинались волосы, была почти не­видимой, было повернуто к ней профи­лем. Она отметила, как выделяются на бледном лбу брови и сетки морщин вок­руг глаз. Должно быть, у него были кра­сивые руки, подумала Дебора, до того, как гестапо поиграло с ними. Ногти с тех пор не росли. Она попыталась предста­вить себе, как эти руки двигаются по при­кладу ружья, держатся за узлы парашюта, сжимаются в кулаки, когда он сопро­тивляется или упорствует. Не получилось. Казалось, не осталось ничего общего у Фе­ликса, пострадавшего за дело, которому верил, с этим уступчивым, искушенным, язвительным Феликсом Херном из семьи издателей Хернов и Иллингвортов, также как не было ничего общего между девчон­кой, вышедшей замуж за Эдварда Рискоу, и той женщиной, какой она теперь ста­ла. Внезапно на Дебору снова накатила ее malaise[5] – тоска и печаль. Она с тос­кой наблюдала, как Феликс записывает на субботу предстоящее свидание своей изуродованной рукой, ровным почерком, точно назначает свидание со смертью.

3

После чая Дебора решила навестить Сти­вена, отчасти потому что не хотела ехать домой в час пик, но главное, потому что она почти всегда во время своих приездов в Лондон посещала больницу св. Луки. Она предложила Феликсу составить ей компа­нию, но он отказался, объяснив, что от запахов лекарств ему становится плохо, и посадил ее в такси, как всегда рассыпавшись в благодарностях за встречу. Он был педантично постоянен в этом. Дебора то­ропилась отделаться от малоприятных по­дозрений, что его утомила ее болтовня; слава Богу, наконец-то она едет – машина удобная, быстрая, она повидает Стивена. К ее огор­чению, в больнице его не оказалось. Не­похоже на него. Колли, дежурный по вес­тибюлю, сказал, что мистеру Макси по­звонили и он вышел с кем-то повстречать­ся, предупредив, что отлучается ненадол­го. Его заменяет сейчас доктор Донвелл. Мистер Макси скоро должен вернуться. Его нет почти уже час. Может, миссис Рискоу пойдет в ординаторскую?

Дебора поболтала немного с Колли, ко­торому симпатизировала, и поехала в лифте на четвертый этаж. Мистер Донвелл, робкий прыщеватый молодой регистратор, про­бормотал слова приветствия и тут же ре­тировался в палаты, оставив Дебору на­едине с четырьмя грязными креслами, не­аккуратной кипой медицинских газет и неубранной после чая посудой. Похоже, они снова ели швейцарские булочки и, как обычно, под пепельницу пустили блюд­це. Дебора начала было собирать тарел­ки, но, сообразив, что занятие это пус­тое, ведь она не знает, куда их девать, взяла газету и подошла к окну, решив возле него поджидать Стивена и почитать что-нибудь интересное и доступное из меди­цинских статей. Из окна были видны цен­тральный вход в больницу и улица, веду­щая к ней. Вдали блестела излучина реки и башни Вестминстера. Непрерывный гул машин, здесь не такой навязчивый, слу­жил приглушенным фоном больничных звуков – хлопали дверью лифта, звони­ли телефоны, кто-то торопливо шел по коридору. К входным дверям поликлиники вели пожилую женщину. С высоты чет­вертого этажа фигуры внизу казались уко­роченными. Дверь в поликлинику беззвучно закрылась и так же беззвучно открылась. И вдруг она увидала их. Сначала – Сти­вена, потом огненно-рыжую голову на уров­не его плеча. Она^ не могла ошибиться. Они остановились возле угла здания. По­хоже, разговаривали. Темноволосая голова наклонилась к рыжей. Минуту спустя они попрощались за руку, потом Салли повер­нулась в сиянии солнечных лучей и быст­ро двинулась прочь, даже не оглянувшись. Дебора ничего не упустила. На Салли был ее серый костюм. Ширпотреб, конечно, небось на распродаже купила, но сидит на ней превосходно и прекрасно оттеняет сияющий каскад волос, свободных от на­колки и шпилек.

«Она не глупа, – думала Дебора. – Соображает, что надо носить скромное платье, если хочешь так распустить волосы. Соображает, что не надо носить зеленое, как большинство рыжих делают. Соображает, что лучше попрощаться, не заходя в боль­ницу отказавшись от приглашения на ужин, во время которого непременно получится ка­кая-нибудь накладка». Потом Дебора удив­лялась, как это она запомнила, в чем Салли была одета. Словно впервые глянула на нее глазами Стивена, и увиденное напугало ее. Вечность прошла, пока она услышала стук дверцы лифта и его быстрые шаги по ко­ридору. И вот он рядом. Она не отошла от окна, пусть знает, что она их видела. Ужасно, если он ей ничего не объяснит, даже хорошо, что так все вышло. Она не знала, каких ждет от него объяснении, но его слова поразили ее.

– Ты видела это раньше? – спросил он. На его протянутой ладони лежал мешо­чек сделанный из мужского носового платка, углы которого были завязаны в узел. Он выс­вободил один уголок, встряхнул, из мешочка высыпались три-четыре крошечные таблет­ки Серо-коричневые, не спутаешь ни с чем.

– Это папины таблетки? – Такое впе­чатление, что он ее в чем-то обвиняет. – Откуда они у тебя?

– Салли нашла и принесла мне. На­верно, ты нас видела из окна.

– Кому она ребенка пристроила? – Глу­пый, не относящийся к делу вопрос выр­вался раньше, чем она успела подумать.

– Ребенка? Ах, Джимми! Не знаю. Ос­тавила у кого-нибудь в деревне, или с ма­мой, или с Мартой. Она приехала пока­зать мне таблетки, позвонила с Ливерпул-стрит и попросила о встрече. Нашла их в постели отца.

– Как это в постели?

– Под прокладкой на матрасе. Внизу, сбоку. У него сбилась простыня, она ста­ла ее расправлять, принялась натягивать прокладку, тут и заметила маленький сверток в углу матраса. Отец, наверно, несколько недель их собирал, а может, и месяцев. Догадываюсь о причине.

– Он знает, что она их нашла?

– Салли думает, что не знает. Он ле­жал на боку, спиной к ней, пока она по­правляла постель. Она положила платок с таблетками в карман и продолжала свое дело как ни в чем не бывало. Конечно, они могли там давным-давно лежать, он ведь на снот­ворных уже полтора года, а то и больше, не исключено, что он забыл о них. Мо­жет, он потерял даже силы и желание пить их. Мы же не знаем, что у него на уме. Беда в том, что не хотим даже попытаться узнать. Исключение составляет Салли.

– Стивен, это неправда! Мы пытаем­ся. Мы сидим с ним, ухаживаем, дела­ем все, чтобы он чувствовал, что мы ря­дом. Но он лежит без движения, ничего не говорит, похоже, не замечает нико­го. Это уже не отец. Контакт с ним по­терян. Я пыталась, клянусь, пыталась, но бесполезно. Нет, он этого не сделает! Не представляю, как он собрал их, как решился на такое.