Лицо ее закройте - Джеймс Филлис Дороти - Страница 12

– Мы готовы увезти ее, если она вам не нужна. С медицинской точки зрения все выглядит довольно просто. Ее задушил правой рукой человек, стоявший перед ней. Она умерла быстро, не исключено, что от по­вреждения блуждающего нерва. Я смогу сообщить вам и другие подробности после полудня. Следов полового акта я не обна­ружил, но это не значит, что секс тут не замешан. Думаю, это из тех самых слу­чаев – самый верный способ спастись от желания – обнаружить, что ты обнимаешь труп. А когда мы его поймаем, то услы­шим знакомую историю: «Я обвил ее шею руками, чтобы напугать, а она обмякла». Судя по всему, он залез в окно. На сточ­ной трубе следы пальцев, но не уверен, что обследование земли вокруг дома даст что-нибудь. Внизу – внутренний двор. Не мягкая земля с парой отчетливых следов от подошв.

Да и дождь прошлой ночью лил как из ведра, что вряд ли нам на руку. Я пойду приведу санитаров с носилками, если ваши люди уже закончили. Мерзкое занятие для вос­кресного утра.

Он вышел, а Далглиш обследовал ком­нату. Просторная, мебели мало, порази­тельное обилие солнечного света, уютно. Наверно, подумал он, раньше здесь была детская для дневных игр. Старомодный ка­мин у северной стены загораживала мас­сивная, в крупную сетку, решетка, за которой был подключен электрокамин. По обе стороны камина в глубоких проемах стояли книжные шкафы и низкие горки с чайной посудой. В комнате было два окна. То, что поменьше, – эркер, к ко­торому была прислонена лестница, смотрело на запад, оно выходило во внутренний двор, к старым конюшням. Почти во всю ши­рину южной стены было другое окно, в которое открывалась панорама лугов и садов. Стекло в нем было старое, украшенное медальонами. Только на верхних стеклах были фрамуги.

Под прямым углом к окну в эркере сто­яла кремового цвета кровать, с одной сто­роны – кресло, с другой – столик с ноч­ной лампой. Детская кроватка в противо­положном углу комнаты, полузакрытая ширмой. Такую ширму Далглиш запомнил еще с детства – на ней была уйма цветных картинок и открыток, наклеенных на ма­терию и застекленных. Перед камином ле­жал ковер, стояло низкое кресло-качалка. Около стены – простой бельевой шкаф и комод.

В комнате была какая-то необычная без­ликость. Воздух в ней хранил запахи дет­ских комнат – талька, детского мыла, теп­лых пеленок. Но сама девушка совсем не проявилась в том, что окружало ее. Нет обыч­ного беспорядка, как бывает в комнате жен­щины, на что он рассчитывал. Ее личные вещи лежали аккуратно по своим местам, но не несли никакой информации. Ком­ната эта была прежде всего детской со скром­ной постелью для матери малыша. На полках стояло несколько книжек – по уходу за ре­бенком. Полдюжины журналов – для ма­тери и домохозяек, а не для юных работ­ниц, чьи интересы, конечно же, более ро­мантичны и разнообразны. Он достал один журнал с полки, полистал. Из него выпал конверт с венесуэльской маркой. На нем значился адрес:

«Д. Пуллен, эскв.

Коттедж Роза, Нессингфорд-роуд,

Литтл Чадфлит. Эссекс, Англия».

На обратной стороне карандашом были написаны три даты – 18-е, среда; 23-е, по­недельник; 30-е, понедельник.

Перейдя от книжной полки к комоду, Далглиш выдвинул по очереди ящики и вни­мательно изучил содержимое, перебирая вещи привычными движениями. Все они были в безупречном порядке. В верхнем ящике лежали только детские вещи. Большин­ство – вязаные, чистые и выглаженные. Во втором лежало нижнее белье девушки, сложенное аккуратными стопками. В тре­тьем, нижнем ящике его ждал сюрприз.

– Что ты на это скажешь? – спросил он Мартина.

Сержант молча подошел к шефу с быс­тротой, неожиданной для его полноты. Ухватил своей лапищей одну вещицу:

– Похоже, ручная работа, сэр. Сама обшивала. Тут целый ящик. Сокровище про­сто!

– Конечно. И не только белье. Ска­терти, ручные полотенца, наволочки, – говоря, он перекладывал их.

– Довольно-таки трогательная рукодельница, Мартин. Месяцы работы, а результаты заточены в лавандовые пакеты и оберточную бумагу. Бедная крошка. Думаешь, это все было пред­назначено для Стивена Макси? Мне как-то трудно себе представить такие скромные салфетки на столе в Мартингейле.

Мартин взял одну салфетку и оценива­юще разглядел ее.

– Боюсь, не о нем она думала, когда вышивала. Он ведь только вчера сделал ей предложение, если верить Маннингу, а трудилась она над этим месяцами. Моя матушка тоже так вышивала. Заметит ды­рочку в материи, потом обошьет и выре­жет серединку. Ришелье или еще как-то называется. Очень красиво – если вам вообще рукоделие по душе, – добавил он, поскольку шеф явно не разделял его эн­тузиазма. Он склонился над салфетками в ностальгическом восторге, потом положил в ящик.

Далглиш подошел к окошку в эркере. Широкий подоконник был на высоте по­чти трех футов. На нем валялись осколки крошечных стеклянных животных: бескры­лый пингвин лежал набоку, а хрупкая так­са была расколота надвое. Один только си­амский кот уцелел в этой разрухе и посвер­кивал синими глазами.

Две самые большие, средние секции окна с щеколдой открывались наружу, водосточная труба огибала точно такое же окно шестью футами ниже, которое выходило на выло­женный плитками внутренний двор. Лю­бому, более или менее ловкому человеку не представляло особого труда спуститься вниз. Да и подняться вверх нетрудно. Дал­глиш еще раз отметил, что этот вход – или выход – был укрыт от посторонних глаз. Справа от него высокая кирпичная стена, почти невидимая за ветвями буков, уходила к подъездной аллее. Прямо пе­ред окном на расстоянии тридцати ярдов возвышались старые конюшни с симпатич­ными башенками. За окном можно сле­дить только из-под открытого навеса. Сле­ва – видна небольшая часть лужайки. Там кто-то копался. На пятачке, вокруг ко­торого натянута веревка, трава не то вы­топтана, не то подстрижена. Даже из окна Далглишу видны были куски дерна и ко­ричневая почва. Сержант Мартин подо­шел к нему и ответил на его молчаливый вопрос:

– Здесь доктор Эппс устраивал аттрак­цион «Шалаш сокровищ». Он его на од­ном и том же месте устраивает вот уже двадцать лет. Вчера здесь был церковный праздник. Почти все флажки сняли – викарий лю­бит, чтобы к воскресенью было прибрано, но еще день-два понадобится, пока полный порядок наведут.

Далглиш вспомнил, что сержант был из здешних мест.

– Вы здесь бывали? – спросил он.

– В этом году нет. Почти всю прошлую неделю дежурил. Никак не можем разобраться с тем убийством на границе. Теперь-то дело идет к концу, но я был просто при­кован. Мы с женой обычно приезжали сюда раз в год в день церковного праздника, но то было до войны. Тогда все по-друго­му было. Сейчас, думаю, и без нас об­ходятся. По-прежнему полно народу. Лю­бой мог познакомиться с девушкой и выз­нать у нее, где она спит. Так что нелегкая работенка предстоит тому, кто станет вы­яснять ее передвижения вчера днем и ве­чером.

По тону его ясно было, что он рад, что это предстоит не ему.

Далглиш никогда не строил теорий на основании собранных фактов. Но те, ко­торыми он сейчас располагал, не позволя­ли ему придерживаться столь утешительной версии о неизвестном случайном пришель­це. На теле не обнаружено следов.изнаси­лования, никаких примет ограбления в доме тоже нет. В мыслях он все время возвра­щался к запертой двери. Предполагается, что члены семейства Макси были в правом крыле дома в семь утра в тот день, но не исключено, что кто-то из них, равно как и незнакомец, мог слезть по водосточной трубе или спуститься по лестнице.

Труп увезли – покрытый белой простыней застывший округлый силуэт на носилках, теперь его предназначение – нож патоло­гоанатома и пробирки биохимика. Маннинг ушел позвонить в отделение. Далглиш и Мартин продолжали терпеливо осматривать дом. Рядом с комнатой Салли была ста­ринная ванная комната – глубокая ванна обшита красным деревом, вдоль одной стены тянется громадный сушильный шкаф с реб­ристыми перекладинами. Три другие сте­ны были выклеены изящными цветистыми обоями, пожелтевшими от старости, на полу лежал хотя тоже старый, но вполне подхо­дящий по рисунку и не очень протертый ковер. В этой комнате нигде не спрячешься. С лестничной площадки вниз спускались вы­стеленные грубыми половиками ступени, заканчиваясь коридором, обшитым панелями, одним концом» он упирался в кухню, а дру­гим – в главный холл. У самого подножия этой лестницы – тяжелая дверь, выходив­шая на юг. Она была приоткрыта, и Далг­лиш и Мартин после прохлады Мартингейла очутились в летнем зное. Церковные коло­кола вдали возвещали начало воскресной ут­рени. Звон, такой отчетливый и мелодич­ный, доносился из-за деревьев, он напом­нил Мартину воскресенья в деревне, где он провел детство, а Далглишу – что пред­стоит еще столько всего, а утро, можно сказать, на исходе.