Людоеды (СИ) - Mиxoнoв Cepгей - Страница 68

Вот и Ойё не устоял перед природными изъянами, трактующимися у людоедов изысканной красотой. Из-за чего даже щеки порозовели — в голову ударила кровь. Чего с ним давно не случалось. А тут такое…  Похоже, что палач положил глаз на Тушёнку. Про кличку той, как добыче людоедов, лучше было помалкивать, да и Беккеру не упоминать, а то неровен час…  окажется последним в её жизни.

— Выруч-Ай…  Юра-А-А…  — вскрикнула класука, когда Ойё прикоснулся к ней — лохмотьям изорванного сарафана иными людоедами, пока они её сюда тащили через дебри. И вдруг вспомнила: ничего не помнит из того, что там приключилось с ней — полезла руками туда, куда заинтересованно пялился нагловатого вида плешивый старикашка. Неожиданно выяснила — на ощупь — вроде бы ничего…  лишнего, а и страшного не произошло. Знать и впрямь обошлось тогда, когда тот сопливо-смазливый голодранец трахнул её исключительно дубинкой по голове. Поскольку саднило значительно выше, и там запеклась кровь на волосах.

— Ну и манеры здесь у вас…

Ещё и укорить сумела, а хватило ума — и это в её-то положении — добычи людоедов.

Некоторые из дикарей, чем и занимались — разводили костёр на родовом пепелище, искоса поглядывая на неё. Тушёнка давно не пользовалась таким успехом среди людей, пусть даже дикарей, а никогда и раньше не была избалована вниманием. А тут всё, чего не хватало ей там — в прежнем опостылевшем мире. Вот и затеяла кое-что, что сразу стало очевидно Беккеру — стремилась навести свои порядки у людоедов, расставив точки над «і».

Ням оскалился ехидно. Именноо так, а никак иначе трактовалась его улыбка дикарями. Те переняли её у него, чем и одаривали частенько друг друга. А те ещё мартышки были, и одно слово — приматы…  сродни примитивов.

— Кто так разводит огонь, а? — поспешила перехватить Неведомская инициативу у людоедов, силой отняв у какого-то щуплого дикаря палку и стала сама делать так, как казалось ей будет правильно, а непременно должно быть. Поскольку считала: только она знает, что надо делать, и как, а будет правильно. Все остальные мнения ни в счёт, и прочее не брала в расчёт, не обращая внимания на доступные знаки говорящие открытым текстом на диалекте дикарей: они — людоеды.

Вот и Тушёнка не заметив ничего такого, что можно было бы приготовить на открытом огне с углями, вопросительно уставилась на Беккера.

— А чё они-то жрать собираются, Юра, а? Случаем не знаешь? А не подскажешь?

— Конечно, класука…

— Что…  ты сказал? Как меня обозвал? А ну повтори! — поставила Неведомская руки в бока, подперев себя кулаками. А чесались у неё.

— Ты — пища, класука! Терь до тя это дошло? И то: мы среди людоедов!

Тушёнка резко переменилась. Её осанка изменилась и она осунулась. Былая удаль исчезла не только в поведении, но и с лица. Даже в глазах появился страх неизбежности перед смертью. А толком пожить не успела, как считала сама — и только собиралась по выходу на пеньсию. Да где там — лет десять оставалось, как женщине.

Недолго горевала. И как показалось: нашла возможность избежать участи быть съеденой людоедами.

— Ты это…  Юра…  скажи им, мол я…

— Типа — невкусная, да? — ехидно скалился Беккер — не переставая.

Тушёнка и сама поняла: этот номер не прокатит в её случае, ведь и тогда при пленении дикарём, он не внял словам, как вопиющемуму голосу разума. Но не торжествующему над тёмными людишками. Всё-таки дикари, и потом людоеды.

— Нет, лучше объясни им на их наречии: я очень больной человек! У меня столько болезней — целый букет!..

И стала вспоминать перечисляя их ещё с раннего детства, загибая пальцы каждой из рук по несколько раз, что даже у Беккера сложилось такое впечатление: она и впрямь больная, вот только на голову. Но это ничего — от мозга в случае чего людоеды могли ещё отказаться, преподнеся в дар зловещим духам-покровителям их рода-племени.

Да только переводить ничего не потребовалось, старик поднатарел в русском языке и теперь всё сам мотал на ус. Ням как переводчик давно уже не требовался ему при общении с чужаками. И не явись он со славной добычей — сам бы послужил ей людоедам и оказался на пепелище в кострище. А так всё больше заставлял верить дикарей: они нуждаются в нём, как в мессии ниспосланном им духами-покровителями для их защиты. Да объявился конкурент, чего не сразу уяснил Беккер и то: ещё достанет его здесь класука. А ведь как всё хорошо получилось для него — и начиналось. Да вечно, а всегда найдётся кому испоганить вроде бы установившуюся идилию.

Похоже, что Тушёнка — это его крест по жизни, а не только группы чужаков. С одной стороны студенты могли радоваться, что избавились от двух класук разом, поскольку и Валенок беследно исчезла. Да и прочие девчонки, что уже было практикантропам не с руки. А каждый человек — свой в доску. И хоронить их раньше времени не собирались. А что — идти войной на людоедов. Мих объявил едва ли не крестовый поход.

Но пока что дикари о том ничего не подозревали, считая: для начала чужаки востановят силы и придут в себя после их набега, но тогда вновь сами и нападут. Обычная в здешних краях практика. Рисковать тут не любили и действовали наверняка, стягивая силы рода в кулак. Как здесь и сейчас в самой отдалённой пещере древнего стойбища среди лабиринта скал и серпантина в уещелье. Да огонь — столб дыма от пепелища — являлся прекрасным ориентиром для геодезистов на местности, означавшим ничто иное как: там и пируют нынче дикари-людоеды после наглого набега среди бела дня на их лагерь.

Ойё аж заслушался Тушёнку. Впервые кто-то сумел заговорить зубы старейшему палачу рода людоедов. Он не сразу заметил, как и другие ссохшиеся костлявые мумии также смотрят не без интереса на неё.

Вывод направшивался сам собой и был прост: раз добычу нельзя использовать в качестве еды, то надо её поползовать иным образом. Поэтому и постановили на состявшемся тут же общем совете — так тому и быть.

— Ой-ё-о…  — снова показалось палачу: Тушёнка льстила ему, а на деле просто испугалась. И пыталась вызнать у Беккера, что ей в дальнейшем грозит со стороны людоедов.

— Ну как те сказать, класука…  — начал бывший студент издалека.

Та даже не обратила на то, как он её назвал — не это нынче было главным. Оно и понятно. Для начала хотелось жить, а точнее выжить — и даже за счастье, если получиться хотя бы из ума. А лиха беда начала. Людоеды, как ни крути и набивались в…

Беккер продолжил после непродолжительной паузы, которая показалась ему к месту и гросмейтерской как шахматисту испытывающему терпение противника в проигранном им уже партии ему.

— Даже и не знаю, а что…

— По существу! Режь правду-матку! Ой-ё-о…  Я хотела сказать: они меня не съедят?

— Нет, но поступят несколько иначе, точнее используют и…

— В качестве кого?

— Скорее чего…

— И чего же?!

— Потом сюприз будет, — не желал раскрывать истинной тайны Беккер.

— Юра!!!

— Ням — я здесь среди дикарей…

— Выходит: они и тебя пытались съесть, да…

— Людоеды они, класука, этим всё и сказано! А ничего больше и не добавишь, как и не отнимишь! А у них — и подавно! Сама ещё ни раз убедишься!

Ей было достаточно на данном этапе жизненного пути и того, что просто сохранили жизнь, а уж в каком качестве — прислуги или рабыни, да непростой, а сексуальной.

Дикари быстро указали ей на её место, загнав в дальний край пещеры, и Тушёнка было решила: Беккер обманул её, поскольку с ней остался знакомый на рожу дикарь и явно не в качестве надзирателя.

— Ты…  — не поверила она своим глазам, скрестив руки над головой, дабы смягчить очередной удар дубинкой по голове.

Тушёнка не заметила: людоед не был вооружён и явился к ней с пустыми руками. Дары ей пока что не полагались. Она сама оказалась им для тех кому не хватало женских ласк и любовный утех. Это она и поняла, когда дикарь сорвал с себя шкуру — обнажился, выставляя напоказ то, что скрывала она. А здесь также тьма.

Тушёнка всё ещё никак не могла понять, чего тому требуется от неё, кинулась на стену, стараясь вскарабкаться на отвестное препятствие, вдруг почувствовала: дикарь зашёл с тыла и взял её, что называется за задницу.