Я Распутин. Книга третья (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 28

— Ну хорошо, слушаю…

— Обязать новых губернаторов лично отвечать за открытие новых предприятий в каждой волости. Спустить им план. Выполнил его? Молодца, вот тебе медаль. Нет? Пинком под зад. Особенное внимание к ентой, как ее… електрификации. На нее — отдельный план. Дать губернаторам налоговые льготы под новые заводы и фабрики, да электростанции.

— Пустое это все! — Столыпин покачал головой — Для воровства все будет использовано. Настроят потемкинских деревень, на налоговых льготах начнется покража.

— Лишь бы нужное строили. А воровать… пусть воруют, но с прибылей. А Комитет присмотрит. Проведем пару показательных порок — задумаются. Или Туркестанов совсем мышей не ловит??

— Ну ладно, что еще?

— Трудовые войска.

— ???

— Забривать, как в армию и направлять на стройки. Армейский распорядок, дисциплина, все, как в армии. Только вместо винтовки — лопата, кирка и тачка. Янжул приносил документы по Беломорканалу?

— Приносил.

Премьер задумался.

— Побегут

— Из армии не бегут, а там тяжеленько. Зато кормят лучше, чем в деревне, и грамоте учат. А в трудовых войсках обучение сделать обязательным, чтобы потом было кому на новопостроенных фабриках работать. И обязать частных промышленников нанимать приоритетно только из этих войск, ну, вроде как солдат “на вольные работы”. А левых надо отвлечь, дать им игрушку — пустить в Думу, пусть полощут правительство.

— Да они заберут всю Думу целиком!

— Через пять лет! А сейчас просто будут выпускать в ней пар. А за пять лет мы можем положение развернуть. Вон, вы за год с революцией справились, неужто за пять оплошаете?

Худо-бедно удалось убедить Столыпина не препятствовать легализации левых, не ставить палки в колеса.

*****

Вот так сидишь, государственные проблемы решаешь, страну к большой войне готовишь, а потом бац — и вторая смена. И тебя вызывают в КГБ на допрос.

Ну, не совсем на допрос, и не то, чтобы вызывают — так, позвонили и со всей вежливостью пригласили “на беседу”. Можно было и отказаться, но ведомство новое, если я начну манкировать — то и остальные следом, а это нехорошо, служба должна внушать шок и трепет.

Полковник Туркестанов раздражение свое скрывал весьма успешно, прорывалось оно только в излишне резких движениях да отрывистых приказаниях по телефону, несколько выбивавшихся из общепринятого ныне стиля общения.

Причиной же такого раздражения стали колонисты. Вернее, сорванная благодаря им операция.

— Три года! — выговаривал мне князь. — Три года разработки! Еще жандармы начинали, мы заканчивали. Подводили людей, понемногу отдавали информацию, приучали нам доверять! И когда все было готово, германский агент уже шел на встречу, где его ждала засада и перевербовка, ваши архаровцы устроили возмутительную драку, агент переменил решение!

Вот тоже новости хорошие — я-то надеялся, хоть первый слет колонистов сумеют без моего присутствия провести, а тут вон какой коленкор.

— Что драку устроили, это я разберусь как надо и накажу кого попало, не сомневайтесь, Василий Георгиевич. А что агент не пришел — что поделать, назначьте встречу еще раз.

— Да спугнули его, — страдальчески сморщился Туркестанов. — Заподозрил неладное, свернул деятельность и сидит тише воды, ниже травы. Не чем зацепить. Теперь опять три года выманивать.

— Погодите, он что, драки испугался? Никогда не видел, как мальчишки дерутся? — что-то было не так в рассказе полковника.

Так оно и оказалось — ведший операцию офицер удивился неявке агента и попытался форсировать события, вместо того, чтобы подождать и отдать ход противнику. Пришлось одной рукой обещать всевозможные кары колонистам, а другой потыкать свежеиспеченное КГБ в то, что не предусмотрели запасной план. А если вдруг извозчики подерутся, или там трамвай с рельс сойдет, что тогда, вся контрразведывательная работа насмарку?

Василий Георгиевич огрызнулся и, похоже, разобиделся. Дескать, не надо лезть в тонкие материи сыска грубыми крестьянскими лапами — не иначе, нажал я на болевую точку. Ничего, я его обиды переживу, а контрразведка злее будет. Но тоже молодцы — сами прохлопали, а свалить решили на колонистов. Что я в нашем бурном разговоре и высказал, хотя надо было придержать язык за зубами. Что ж, сделанного не воротишь, откланялся и поехал на слет.

Термин “драка” описывал происшедшее слишком мягко, “поножовщина” — слишком жестко. Новенькие, набранные полгода тому назад в Москве, не поделили место с питерскими “старичками”, первыми колонистами первой колонии. Слово за слово, первые тумаки, высыпали на улицу, а там дело и до холодняка дошло. А потом вскрылись такие глубины…

Примчавшиеся воспитатели мордобой, конечно, прекратили, но вот двух питерских пришлось срочно перевязывать — порезали их москвичи не то, чтобы глубоко, но часто и кровищи натекло немало.

Дальше — хуже. Зачинщиками предполагались трое ребят постарше, но они дружно отпирались и показывали на мальца года на три младше. Что характерно, остальные москвичи тоже показали на мальца, но уже не так уверенно. И никого из педагогов это не насторожило до тех пор, пока ведомый в назначенную изолятором каморку приюта “зачинщик” не устроил форменную истерику — бросился с кулаками на воспитателя, а когда тот от неожиданности выпустил его, схватил стоявшую рядом с коридорной печкой кочергу. По счастью, воспитатель увернулся и сумел выхватить железяку, а то бы к двум порезанным добавился как бы не труп.

Вся эта история очень нехорошо пахла и мне пришлось бросить другие дела и учинять форменное дознание. Следователь из меня так себе, поэтому я попросту позвонил Филиппову и попросил прислать дознавателя потолковее. Владимир Гаврилович приехал самолично — ну да, одно дело непонятный мужик Гришка и совсем другое укротитель великих князей, дуайен депутатского корпуса, глава общероссийской партии, владелец заводов, газет, пароходов и прочая, прочая, прочая… Ну или у главного сыскаря просто выдался относительно спокойный денек и он решил рязмяться “на мякеньком”.

Что и говорить, любо-дорого смотреть, как профессионалы работают. А и то, пришел толстый добрый дяденька и, пофыркивая в моржовые усы, никого не пугал, ни на кого не кричал, только ласково улыбался и кивал головой на каждый ответ. И черкал в книжечку. Меньше, чем за час Филиппов опросил двадцать колонистов и выдал картинку — те самые трое старших москвичей. Они чем-то неуловимо отличались от остальных, только я никак не мог сообразить, чем. И на них дружно указывали питерские. А москвичи прятали глаза и в показаниях, что называется, путались. И только троица держалась уверенно, даже нагловато — ничего не знаем, никаких ножей нету, дрались пустыми руками, а то чо они!

Владимир Гаврилович покивал, мимоходом послал сторожа колонии за ситным и колбасой, велел сообразить чайку и продолжил опросы. Принесенное велел подать в комнату, где сидели опрошенные — дело долгое, придется по второму заходу опрашивать, уже подробно, отпускать на обед никого не будет. Ну и продолжил, а через пять минут позвал меня, вышел из кабинета и тихо открыл дверь в комнату. Трое главных подозреваемых сгребли все съестное себе и сидели в уголке, кромсая твердую колбасу и ситный ножами. Ага, теми самыми, которых не было.

А я вдруг понял, что в них не так — одежда заметно лучше, чем у прочих. Рубахи поновее, пиджаки, сапоги вместо ботинок. Причем сапоги понтовые, гармошкой, со скрипом. Ну чисто деловые! И похожи на тех лиговских, с кем я уже сталкивался…

Не знаю, что на меня нашло, но свет буквально померк в глазах. Ах вы, суки, сидите, жрете, товарищей обираете??? Я рванулся в угол, зацепив по дороге пустой стул и вознося его над головой.

Двое замерли а третий, наверное, вожак — у вожаков реакция быстрее, — кинулся навстречу с ножом. Почти одновременно он получил стулом по башке и вспорол мне сюртук. Вот не будь на мне шелкового броника — сидеть мне на полу, ловить кишки…

Меня оттащили, троих, по команде Филиппова, уже вязали подоспевшие служители и городовые.