Друг моего отца (СИ) - Чер Алекс - Страница 8

Мне покоя не будет.

Я помню, Зверев, всё помню. Я ничего не забыл. И никогда не забуду.

Глава 9. Яна

Три дня прошло с тех пор, как мы вернулись из клиники.

Три дня как я молчала и не выходила из своей комнаты. И только переворачивала страницы альбома, в котором рисовала целыми днями. Я всегда так, говорю редко, только по необходимости, не умею, а всё, что на душе, выплёскиваю на бумагу, а потом часто рву или сжигаю эти рисунки.

Три дня как Татьяна Владимировна развела такую бурную деятельность, что её бы как белку в колесо, и это колесо снабдило бы светом целый город.

С громким скандалом она выгнала Артурчика. Сначала наглядно продемонстрировала ему на огромном плоском телевизоре запись его «тренировки» с горничной (а она совсем неплохо знала своего мужа, раз именно там поставила камеру). Потом отхлестала по щекам брачным контрактом, согласно которому в случае «измены» он условно «с чем пришёл, от того и должен погибнуть (зачёркнуто) в том и должен уйти». А потом повышвыривала в подъезд пустые чемоданы, а следом его вещи. Разукрасила, на радость подглядывающей кухарке, яркими флагами его рубашек ступеньки и перила.

Но кухарка напрасно радовалась. Горничную, естественно, мать тоже уволила. И теперь агентство по найму прислуги сбилось с ног, разыскивая ей новую. А всю работу по дому мать взвалила на кухарку Агилю (так ей и надо!).

Особенно меня позабавило как на ночь глядя Агиля вдвоём с уборщицей Надей, вооружившись фонариками, рылись в мусорных баках, разыскивая мои злосчастные прокладки.

Окна моей комнаты выходят во двор. И я сбилась со счёта сколько выкинутых жильцами чёрных мешков с мусором им пришлось перетряхнуть, пока они нашли нужный. Но они нашли.

Что собиралась делать с этими «вещдоками» Татьяна Владимировна, мне было неизвестно. Я дала себе зарок больше никакие документы из её рук не подписывать. В полицию не идти. Ни на какие уговоры не поддаваться. Но как ни странно, она ничего и не просила.

Я с ней не разговаривала с того момента как села в машину, но она тоже не обмолвилась со мной ни словом. То ли поняла, что говорить я с ней всё равно не буду, то ли давала время остыть, то ли у неё был очередной план (а он у неё наверняка был), но обещанного в клинике разговора так и не случилось.

Молча по заведённому расписанию Татьяна Владимировна привозила на сервировочном столике в мою комнату еду. Сама лично забирала грязную посуду.

И сейчас, судя по времени, опять привезла ужин.

Я слышала, как она попрощалась с Агилёй. Значит, мы остались в квартире одни. Слышала её шаги, шуршание колёсиков тележки.

Она легонько постучалась. Но дверь открыла, как обычно, не дождавшись приглашения.

В тёмной комнате свет горел только у меня над головой. И я как обычно даже не подняла бы на мать глаза, но на столике, что она толкала перед собой стоял огромный торт с зажжёнными свечами.

– С Днём Рождения! – присела она на краешек моей постели.

– Что? Какого?… У меня День рождения в январе, – уставилась я на неё, ничего не понимая.

– Знаю. Но раз уж ты только что закончила со своей молчанкой, может, поговорим?

– Нет, – снова опустила я глаза в блокнот. Принялась сосредоточенно выводить простым карандашом линии. Растирать мягкий грифель мизинцем, создавая тени.

– Хорошо. Ты тогда помолчи, а я тебе кое-что расскажу, – она пододвинула столик ближе к кровати. – На самом деле ты родилась не в январе, а сегодня. И зовут тебя не Яна Нечаева, а Ульяна Зверева.

Я замерла, хоть глаза на неё так и не подняла. Ульяна? И видимо, губы мои невольно искривились, потому что она хмыкнула.

– Да, твоему отцу тоже не нравилось это имя. Но я настояла. И он единственный раз уступил. Из нас двоих он был намного настойчивее и умел добиваться своего. Всегда. В итоге всё равно ведь вышло как хотел он, даже с твоим именем.

– Сейчас про него рассказать можно что угодно, – посмотрела я на неё, – ведь он всё равно не подтвердит и не опровергнет.

– Не веришь? – усмехнулась она. – Тогда вот, держи.

И прямо на мой рисунок она положила голубую бумагу с водяными знаками и гербовой печатью.

«Свидетельство о рождении», – прочитала я. И невольно заскользила дальше глазами. – Зверева Ульяна Андреевна. Родилась: сегодняшнее число, на год раньше моего. Место рождения: какое-то село Краснодарского края. Отец: Зверев Андрей Викторович. Мать: Легостаева Татьяна Владимировна. Место государственной регистрации: то же село.

– И что это доказывает? – вернула я ей бумагу.

– Это – ничего, – отложила она свидетельство в сторону. А из папки, что принесла, подала мне ещё один документ. – А вот это доказывает.

В этот раз это был анализ ДНК, согласно которого, я, Нечаева Яна Андреевна являюсь дочерью Легостаевой Татьяны Владимировны на 99,99998 %.

– Жаль, – отдала я ей результаты анализа. – Я всё же надеялась, что ты не моя мать. Матери так не поступают.

– Много ты знаешь о том, как поступают матери, – глянула она на оплывающие тонкие свечи. – Видишь, как они стоят?

Да, я видела. На первом верхнем ярусе свечек горело всего пять, а на втором – все остальные.

– А знаешь почему? – и она положила передо мной ещё одну бумагу, от цвета которой сердце сжалось. Такую же мне выдали, когда умерла бабаня. Свидельство о смерти. Бланк такой же как у «Свидетельства о рождении», только розовый.

Что? Я подняла её к глазам.

«Зверева Ульяна Андреевна, уже знакомой мне даты рождения, умерла…»

Я судорожно подсчитывала в уме. В пять? Ей было всего пять лет?

В пять, я знаю это, конечно, из рассказов бабани, мы приехали с ней жить в этот город, холодный и чужой. Очень-очень далеко от того, где жила бабаня, но согласно моего свидетельства о рождении, именно в нём я и родилась, и выросла. Сама я мало что помню. Чемоданы и какие-то тюки, на которых я почему-то спала. Облезные стены. Бабушку, что всё гладила меня по голове и зачем-то успокаивала: «Всё будет хорошо, Ляночка. Всё у нас будет хорошо!»

Она всю жизнь меня так и звала – Ляночка. Не Яночка. А сама иногда заговаривалась, и представлялась вместо Анна Ивановна, почему-то Анна Куприяновна.

Но этого же не может быть? Это же как в кино.

– Это точно я? – вернула я бумагу. – Я, Зверева Ульяна Андреевна? И я умерла в пять лет? То есть для всех умерла, а на самом деле мне дали другое имя и увезли в другой город?

– Да, моя девочка. Для меня вы обе, вместе с бабушкой сгорели в своём доме. А теперь загадывай желание. Задувай свечи. А я, пожалуй, налью себе чего-нибудь покрепче и расскажу кое-что о том, что такое мать, похоронившая своего ребёнка.

Я свесила ноги с кровати, склонилась над тортом.

– Как звали мою бабушку? По-настоящему?

– Зверева Анна Куприяновна, – вернула она на нижнюю полку столика бутылку. И подняла стакан с виски. – Давай, давай, загадывай!

«Хочу… Чёрт побери! – зажмурилась я, набирая в грудь воздух. Но это ведь глупость – задуть свечи? Полная ерунда. Так почему бы не помечтать? Я ведь правда этого хочу. И всегда хотела. – Хочу быть женой Армана Чекаева!»

От сильной струи воздуха, что вырвалась из лёгких, все свечи погасли.

И вдруг зазвонил телефон.

Я смотрела на мать, не понимая, почему она не берёт трубку.

– Это твой, – в ответ пожала она плечами.

И я с недоумением уставилась на незнакомый номер.

Глава 10. Арман

«Ну давай же, Зверёк! – уговаривал я телефон. – Ответь, девочка!»

Понятия не имею, что я ей скажу. Понятия не имею, зачем звоню.

Но я третий день места себе не нахожу. И никакие вековые леса, горные пики и альпийские луга без кенгуру меня не успокаивают. А с того момента как Валентиныч скинул мне её номер, я уже раз десять открыл телефон, пока всё же решился.

Я машинально чертил пальцем по шершавой плитке бортика бассейна и слушал длинные гудки. Долго, пока механический голос не сообщил, что «абонент не отвечает». Как будто я сам не понял. Но перезванивать не стал – вернулся Эбнер.