Война с Котиром - Джейкс Брайан - Страница 2

Трясясь от сдерживаемого смеха, Гонф вложил кинжал в ножны, открыл защелку ставня и по снегу ускользнул прочь, в сторону леса.

Эй, давай, разъярясь, Кулаком в морду — хрясь! Ну а Гонф в вашу честь будет дома пить и есть!

Мартин уперся каблуками в снег, когда его потащили в ворота мрачной громады. Солдаты в доспехах с лязгом и грохотом наталкивались друг на друга, так как связывавшие пленника веревки дергали их, но ни один не хотел оказаться слишком близко к этому воинственному мышонку.

Чернозуб и Ломонос заперли главные ворота, злобно грохоча створками. Один из солдат крикнул Ломоносу:

— Эй, Лом, лису там не видал?

— Ты про знахарку? Нет, как сквозь землю провалилась. Зато мышонка поймали. Посмотри, с чем он ходил!

Ломонос махнул в воздухе ржавым мечом Мартина. Чернозуб пригнулся:

— Перестань баловаться, еще полоснешь кого-нибудь! Значит, они снова лису ждут, а? Похоже, старому Зеленоглазу лучше не становится. Эй, натягивайте веревки как следует! Чтоб он тихо стоял, болваны!

Ласка, которой поручили нести реквизированный патрулем хлеб, прямиком отправилась в кладовую. Когда она проходила через зал, остальные солдаты задирали ее, бросая жадные взгляды на румяные буханки домашней выпечки. Эта зима была не особенно сытной, потому что сразу же после сбора урожая многие звери из соседнего с Котиром селения бежали, захватив с собой провизию, сколько могли унести. Подати и налоги тоже поступали туго. Прижав хлеб покрепче к себе, ласка устремилась вперед. В зале было неуютно и сыро, на низких окнах — деревянные ставни, пол был выложен темным, похожим на гранит, камнем, и лапы на нем мерзли. По углам ночная стража разводила костры, закоптившие стены. Длинные плащи соответственно званию позволялось носить только офицерам. Солдаты же кутались в старые мешки и одеяла, украденные в селении. Лестницы, спускавшиеся в нижние этажи, представляли собой неразбериху стертых каменных ступеней, шедших то винтом, то прямо, безо всякого ясного плана. Выгоревшие факелы на стенах меняли редко, и большие участки лестниц оставались в опасной темноте. Мох и плесень росли почти на всех стенах и лестницах нижних этажей.

Пробежав по узкому коридору, ласка громко застучала в дверь склада. В замке повернулся ключ.

— А, хлеб. Неси сюда.

Те два стражника, что недавно подрались, сидели на мешках с мукой. Один из них голодными глазами посмотрел на хлеб.

— Это все, что вы сегодня раздобыли? Да, доложу я тебе, дела идут все хуже и хуже. Кто тебя с этим прислал?

— Чернозуб.

— Ах вот кто. Он их считал?

— Не думаю.

— Тут пять буханок. Если каждый из нас возьмет по полбуханки, останется еще три с половиной. Никто и не заметит.

Они с жадностью принялись пожирать румяный хлеб Гуди Колючки.

А наверху Мартину удалось обернуть одну из веревок вокруг каменной колонны. Солдаты издевались над патрулем, пытавшимся втащить пленника вверх по лестнице:

— В чем дело, ребята? Боитесь вы его, что ли? Чернозуб обернулся к насмешникам:

— Может, кто-нибудь из вас хочет с ним сцепиться? Нет? Так я и думал.

Открылась входная дверь, впустив порыв холодного ветра. Мимо солдат просеменила лиса в дырявом плаще, по широким ступеням она двинулась на второй этаж. Появился новый повод для насмешек:

— Эй, лиса! Опоздала.

— Старый Зеленоглаз ждать не любит, хоть и приболел.

— На твоем месте я бы госпоже Цармине на глаза не показывался.

Не обращая на них внимания, лиса быстро побежала по лестнице.

Лисица Фортуната беспокойно ждала в продуваемой сквозняком приемной Котира. Гаснущее пламя бросало неровный свет на сырые стены, сложенные из песчаника. Склизкая плесень и лишаи облепили стену, на которой висели отсыревшие знамена, постепенно превращающиеся в вытертые лохмотья. Лисица не могла сдержать дрожь. Вскоре к ней подошли два хорька в тяжелых кольчугах. У обоих были щиты с эмблемой господ — тысяча злобных зеленых глаз, глядящих во все стороны. Стражники махнули копьями, давая понять, что лиса должна следовать за ними. Фортуната двинулась по длинному темному залу. Они остановились перед огромными дубовыми дверьми, которые широко отворились, едва хорьки ударили по полу своими копьями. Перед лисой открылось зрелище потускневшей былой роскоши.

Свечи и факелы едва освещали комнату, балки потолка и вовсе терялись в темноте. В одном углу стояли три изукрашенных кресла, на которых сидели две дикие кошки и куница. За креслами помещалась кровать с балдахином, скрытая плотно задернутыми занавесями из обветшавшего зеленого бархата. На подножии кровати была вырезана та же эмблема, что и на щитах стражи.

Куница, прихрамывая, подошла к Фортунате и обыскала ее котомку. Лиса старалась избежать прикосновения этого изуродованного зверя. Одна нога у куницы была деревянная, а все тело скрючено и скособочено. Чтобы скрыть уродство, Ясеневая Нога носил непомерно длинный красный плащ с отделкой из голубиных перьев. Ловким движением он высыпал на пол содержимое котомки — ворох разных трав, листьев и мха, какой обычно носят лисы-знахарки.

Подойдя к кровати, Ясеневая Нога гнусаво заголосил:

— О могучий Вердога, Владетель Страны Цветущих Мхов, Господин Тысячи Глаз, Сокрушитель врагов, правитель Котира…

— Дай отдохнуть своему языку, Ясеневая Нога. Лисица пришла? Отодвинь эти занавеси, душно.

Повелительный голос из-за зеленого бархата звучал хрипло, но это нисколько не скрадывало звучавшую в нем угрозу.

Цармина одним прыжком очутилась у кровати и резким движением отдернула занавеси:

— Фортуната пришла. Не утомляй себя, отец.

Лиса подошла к кровати и осмотрела грозного пациента. Вердога Тысячеглазый некогда был могущественным воеводой, но время это прошло. Теперь его сила и ловкость таяли. Голова дикого кота хранила следы множества сражений: остроконечные уши торчали над переплетением старых шрамов, украшавших голову от макушки до усов. Фортуната взглянула на страшные пожелтевшие клыки и жестокие зеленые глаза, еще светившиеся злобным огнем.

— Сегодня мой повелитель выглядит лучше, правда?

— Если и лучше, то не от твоего шарлатанства, лиса. Меньший из сидевших диких котов поднялся с кресла. На его кротком лице выражалось беспокойство.

— Не волнуйся, отец. Фортуната изо всех сил старается вернуть тебе здоровье.

Цармина с презрением оттолкнула его в сторону:

— Заткнись, Джиндживер, притвора этакий!

— Цармина! — Вердога с усилием присел в постели и протянул лапу к своевольной дочери. — Не смей так разговаривать со своим братом! — Господин Тысячи Глаз устало повернулся к единственному сыну. — Джиндживер, не давайся ей в обиду. Дай ей отпор.

Джиндживер только пожал плечами и продолжал молча стоять рядом, пока Фортуната растирала травы пестиком и смешивала их с темной жидкостью в чаше, сделанной из рога.

Вердога с подозрением наблюдал за лисицей:

— Не надо больше пиявок, лиса. Я не желаю, чтобы эти грязные слизняки сосали мою кровь. По мне уж лучше рана от меча, чем эта гадость. Что это за стряпня там у тебя?

Фортуната заискивающе улыбнулась:

— Господин, это безобидный напиток из травы, называемой крапива. Он поможет тебе уснуть. Господин Джиндживер, подайте питье своему отцу.

Когда Джиндживер поднес чашу Вердоге, никто не заметил, как Фортуната и Цармина обменялись многозначительными взглядами.

Вердога снова улегся, ожидая, когда подействует питье. Неожиданно тишину нарушил шум громкой возни за дверьми, и обе створки с грохотом отворились.

3

Бен Колючка едва не выскочил из своих иголок, когда Гонф неожиданно выступил из-за засыпанного снегом куста.

— Ууу! Бен, старина! Видел бы ты, товарищ, свое лицо. С чего это ты плутаешь тут в снегу?

Бен быстро пришел в себя:

— Гонф! Слушай, у меня нет сейчас времени болтать с тобой. Мы наконец-то покинули наше селение, и я разыскиваю хижину, которую Сосоп держит наготове для таких, как мы.