Властелин рек - Иутин Виктор - Страница 5

— Ведаешь ли ты, плешивая борода, что господин твой присягнул на верность королю польскому в плену? Слыхал, нет? — тихо спросил Петр, подставив свое ухо к лицу приказчика. Старик закусил губу, опустил глаза в пол. Петр схватил его за бороду и проговорил в самое лицо, багровея от ярости:

— Я, ежели захочу, сожгу тут все к чертям! Внял? А теперь убирайся в свою нору, старая крыса!

Он толкнул старика в стену, тот упал и, пряча голову, уполз куда-то за угол. Оправив ладонью свои волнистые русые локоны, Петр медленно зашагал во двор…

А снаружи вернувшаяся с богомолья жена Федора Васильевича, боярыня Ксения Ивановна, перепуганной курицей металась вокруг набитых рухлядью возов.

— Господи! Господи, что это? — причитала Ксения Ивановна. — Господи! Отдайте! Отдайте! Что же это?

Но, увидев спускающегося с крыльца Петра, побледнела вмиг и, пошатнувшись, едва не рухнула на землю.

— Ты? — вымолвила с придыханием она. Петр одарил ее лукавой улыбкой и вскочил на своего коня.

— Вор! Тать! Нет, хуже вора! Пока хозяина нет, все вынес, пес! Как ты…

— А ну-ка, замолчи, матушка, пока хуже не стало! — прервал ее Петр, все так же радостно улыбаясь. — Чай, не обеднеете!

— Ты же нас с голыми стенами оставил, гад! — выкрикнула боярыня, и слезы ручьем брызнули у нее из глаз.

— Скоро я это имение полностью заберу. Тогда и поглядим, как ты ножками топать будешь! — торжествующе бросил ей Петр. — Поехали, молодцы! Засиделись мы в гостях!

Ксения Ивановна упала без чувств тут же. Дворовые бросились к боярыне, захлопотали над ней, подняв тучное тело с земли, понесли в дом.

А Петр Никитич Шереметев был счастлив. То давнее чувство ненависти, которое годами испытывал он к дяде, наконец начало отпускать Петра. Ему не нужна была вся эта рухлядь — хотелось уязвить ненавистного Федора Васильевича. Отчасти Петр надеялся, что дядя вернется однажды домой и увидит свое ограбленное имение. Вот где будет настоящая месть!

А ежели скоро Елена выйдет замуж за царевича… Ох, скорее бы! Скорее!

Едва было объявлено, что царевич Иван намерен жениться вновь, в слободу потянулись служилые люди со всех уголков, везти своих молодых сестер и дочерей на смотр невест. И все было пышно, торжественно и волнительно, толпы зевак встречали возки, в коих на погляд приезжали первые на Руси красавицы.

И выходил Иван в богатой сряде, сверкающей золотом, и проходил мимо вереницы склонившихся пред ним девиц, и каждой глядел в лицо с легкой любезной улыбкой, каждой дарил на память платок, который ему подавал незаметно идущий рядом слуга. Обряд надобно было соблюсти, хоть Иван уже знал, на кого падет его выбор. Ее глаза и улыбку искал он среди этих чужих ему лиц, боялся не отыскать, но вот из-под чуть наклоненной головы, укрытой сверкающим жемчугом кокошником, взглянули на него исподлобья уже родные ему карие очи. Он ничем не выдал своего счастья, как и прочим, подарил плат и двинулся медленно дальше…

Впервые он увидел ее, когда в окружении братьев Захарьиных верхом проезжал по Москве (на службу митрополита прибыл он тогда вместе с отцом, но государь расхворался в дороге, и Иван, освобожденный от вечного необходимого присутствия на приемах и службах рядом с отцом, решил навестить Никиту Романовича). Хоть и наступила осень, но все еще парило, Москва стояла в пыли. Поначалу показалось странным, зачем Федор Захарьин с братом Александром предложили ему проехать иным путем, мимо палат погибшего воеводы Ивана Шереметева Меньшого. Терем его утопал в садах, и проезжая мимо, Иван не сразу заметил стоявшую у ворот девичью фигуру. Федор Захарьин поворотил коня, поприветствовал девушку, как старую знакомую, попросил напиться. Она тут же исчезла и вскоре вышла с кувшином молока.

— Великому князю изволь дать напиться сперва, сестрица, — хитро улыбаясь, молвил Федор. Девушка, словно ничуть не удивившись проезжающему мимо столь знатному гостю, но раскрасневшись от стеснения, поднесла ему кувшин. Бросив поводья, не отрывая от нее взгляд, Иван принял кувшин, отпил немного и протянул его обратно, вымолвив едва слышно:

— Благодарствую…

— На здоровье, великий князь, — вперив в него испуганнолюбопытный взгляд, ответила она и, опустив взор, попыталась скрыть улыбку. Не сразу Иван понял, что посмеялась она с того, что все усы у него под носом побелели от молока…

Напоив Федора, она тут же скрылась за воротами имения. А Иван так и глядел ей вслед, словно оглушенный…

— Великий князь, едем же дальше? — вопросил подъехавший тут же Федор, а затем начал говорить, что это была Елена, дочь покойного Ивана Шереметева Меньшого, что она ведет обширное хозяйство вместо матери, которая в последние годы очень хворает, и что дети Никиты Романовича знают ее с самого детства, ибо являются дальними родичами.

— Хорошая девка! — протянул Федор, заключая. — Незамужняя, красивая!

— Но-но! — возмущенно возразил Иван. — Девки на подворье порты стирают! А это…

И замолк. А затем сам устыдился с того, что позволил выдать нахлынувшие на него внезапно чувства. Федор ехал рядом с ним и чуть улыбался, глядя перед собой.

С тех пор думать ни о ком не мог более, кроме как о ней. И, находясь в слободе вместе с отцом, присутствуя на приемах и заседаниях думы, тосковал, думая о Елене и страдая. Ежели ему удавалось бывать в Москве, он не упускал случая проехать мимо имения Шереметевых и дважды даже встречался взглядом с Еленой, которая случайно оказывалась во дворе, где решала хозяйские свои дела. Но едва царевич покидал Москву, тоска снова накатывала черной тучей.

На выручку снова пришел мудрый Никита Романович, прибывший в слободу на прием к государю. Не сразу, но Иван осмелился рассказать ему о своей зазнобе, и дядя, выслушав его, кивнул:

— Елена на моих глазах, почитай, росла, как дочерь мне! Ежели ты, сыне, жениться решил на ней, то разве может быть для меня более счастливого дня?

Иван едва сдержал слезы и с благодарностью обнял любимого дядю.

— Объявлю отцу, что намерен жениться, дабы объявил он о смотре невест.

— Среди прочих и она будет, Петр Никитич, брат ее сродный, должен будет ее на смотр привезти. Устроим, великий князь! — со счастливым блеском в глазах говорил Никита Романович.

И кончен смотр, и Иван объявил о своем выборе, и государь не стал противиться решению сына. Тут же начали готовиться к свадьбе, и отыграли ее столь же скромно, как и государеву свадьбу до того.

Сидевшие подле друг друга за столом молодые светились от счастья, смущаясь друг друга. Но ежели Елена замечала, что государь, сидевший по другую сторону длинного свадебного стола, смотрел на нее, она опускала глаза, отворачивалась — не могла выдержать этого тяжелого взгляда ненавистника их рода. Елена хоть и не помнила, как почти вся ее семья попала в опалу, а дядя ее, Никита Васильевич, погиб в темнице, но хорошо знала, что Иоанн не жалует Шереметевых, особенно после того, как другой ее дядя, Федор Васильевич, попал в плен к Стефану Баторию, коему, по слухам, присягнул на верность. Иван и сам видел, как столбенеет Елена от государевых коротких взглядов, и, отринув все приличия, находил под столом ее ладонь и крепко сжимал ее, успокаивая свою невесту.

Уходя с Еленой в спальные покои, где их уже ожидала брачная постель на снопах, Иван едва сдерживал волнение — будто впервые женился. Привычно он дал супруге разуть себя — в темноте глухо звякнули выкатившиеся на пол монеты.

— Не ведаю, что ты сотворила со мной, но в первый же день, как увидел тебя, — обратился Иван к возникшей перед его лицом жарко дышащей тени, но почувствовал, как Елена прикрыла пальцами его уста, дабы он замолчал, и сама начала стягивать с себя свадебный наряд…

Никита Романович в это время сидел за столом в числе почетных гостей. Важный, дородный, с уложенной и умасленной бородой, он восседал на своем месте и искоса поглядывал на присутствовавших тут же Нагих и Годуновых и прятал довольную ухмылку. Теперь, когда Шереметевы стали родней царевича и примкнули к партии Захарьиных, с ним сложно будет тягаться! Один раз их взгляды с Афанасием Нагим схлестнулись, и боярин, увидев, как недобро сверкнули очи государева любимца, любезно улыбнулся ему и, усмехаясь одними глазами, чинно отпил доброго фряжского вина из серебряного кубка…