Голоса потерянных друзей - Уингейт Лиза - Страница 67

А теперь никто уже за мной не придет. Не представляю, где сейчас Джуно-Джейн, но она наверняка не знает, что с нами случилось. А если бы и знала, ничем нам не смогла бы помочь. Скорее всего, беда и до нее уже добралась.

— Да заткните уже этого полудурошного-о-о! — требует ирландский воришка. — Рот ему закройте, а не то я… я…

Усевшись рядом с мисси в темноте, я чувствую, как в животе все сжимается от нестерпимой вони.

— А ну цыц! Из-за тебя в еще большую беду попадем. Замолчи!

Я запрокидываю голову, приподнимаю пальцами кончик носа, чтобы уловить хоть глоточек ночного воздуха, и пытаюсь припомнить песню, которую пела та женщина с мальчиком у церкви в лесу. Слов я не знаю, только вполголоса вывожу мелодию, но в ушах звенит матушкин голос:

О, кто та Дева в наряде белом?

Войдите в воду.

То, верно, дети Израиля.

Господь вмиг воду сию возмутит…

Мисси сворачивается в клубочек и кладет голову мне на колени — точно так же она делала, когда мы были еще детьми, а я забиралась к ней в колыбельку, чтобы утешить ее посреди ночи. Она становилась ласковой лишь тогда, когда сильно пугалась и не хотела оставаться одна.

Я глажу ее по тонким волнистым волосам, закрываю глаза и напеваю себе под нос мелодию, пока и песня, и ночь не ускользают от меня…

Просыпаюсь я от собственного имени.

— Ханни! — зовет кто-то сиплым голосом. — Ханни!

Я резко сажусь. Прислушиваюсь. Мисси беспокойно ерзает, но потом снова разваливается у меня на коленях и засыпает. Ирландец тоже затих. Неужели голос мне почудился?

В окно сочится первый, слабый свет. Меня охватывает страх. Сколько нас тут продержат и что будет дальше? Страшно и подумать!

— Ханнибал! — снова зовет голос. И тут я его узнаю! Только один человек на всем свете мог меня так назвать. Но откуда ему тут взяться? Выходит, я и впрямь грежу наяву. Но все же я поднимаюсь с койки, хватаюсь за решетку руками, подтягиваю подбородок к окну, чтобы выглянуть наружу и узнать, что же это за сон такой.

Кто-то стоит в утреннем полумраке с веревкой в руках. К веревке привязан ослик, запряженный деревянной двухколесной повозкой.

— Гас Мак-Клатчи?! С корабля?

— А ну тихо! Не подымай шума! — шикает он на меня, вот только, кроме него, в моем сне нет больше ни души.

— У тебя для меня послание? Тебя Господь прислал?

— Сомневаюсь, все-таки религия — это не мое.

Неужто Гаса тоже бросили за борт вскоре после меня и винт разорвал его в клочья? Неужели сейчас передо мной, по колено в тумане, стоит призрак Гаса Мак-Клатчи в обносках и широкополой шляпе?

— Ты призрак, да?

— Впервые об этом слышу, — бросает Гас. Оглянувшись, он подводит осла поближе к стене, забирается ему на спину и приникает к окну.

— Что ты тут делаешь, Ханни? Уж и не думал тебя повстречать среди живых-то. Думал что, после того как этот мужлан, Мозес, тебя за борт швырнул, ты утоп в реке.

Я вся содрогаюсь от воспоминаний. Кажется, будто над головой снова смыкаются волны, а штанина опять цепляется за огромное утонувшее дерево и оно тянет меня на дно. Я снова чувствую на щеке дыхание Мозеса, а его губы вновь касаются моего уха. «Плавать умеешь?» — рычит он.

— Я не попал под винт и доплыл до берега. Пловец из меня не ахти, но мне повезло.

— Я, это, как увидел вчера, как тебя арестовывают, сразу же тебя узнал! Ты еще был с каким-то белым туповатым здоровяком. Я все в толк не мог взять: как такое может быть, ведь тебя же с корабля выкинули прямиком в Ред-Ривер! — шумно восклицает Гас, а потом озирается и понижает голос: — Но ты, между прочим, везунчик, каких поискать. На следующую ночь я видел, как какого-то парня ружейным прикладом избили, а потом перерезали горло и в воду швырнули! Слышал, что он из этих, из солдат-федералов, и пробрался на борт разнюхать про какие-то там дела. Экипаж-то корабельный весь сплошь из конфедератов, если смекаешь, о чем я. Дядьку с повязкой на глазу вообще Лейтенантом все звали, будто мы в армии. Будто им всем невдомек, что война уже десять лет как закончилась! В общем, прятался я аж до самого Техаса и рад был радехонек поскорей унести ноги с того корабля.

В горле встает ком. Мне не слишком-то нравится место, в котором я очутилась, но я рада, что мы с Гасом оба сбежали с того судна живыми.

— А я ведь могу тебя вытащить отсюда, Ханнибал, — говорит Гас.

— Расскажи как! Мы тут в такую историю вляпались… Хуже и не придумаешь.

Гас задумывается на минутку, потирает подбородок, густо усыпанный веснушками, и кивает:

— Я тут работенку нашел — грузы вожу через Гамильтон и Сан-Сабу до самого Мейнардвила. Дорога опасная: как-никак, там индейцы рыщут и всякое такое, но платят — дай бог всякому. Я прикинул: эдак мне даже проще будет попасть на Юг, где скот после войны так и скачет по улицам да размножается в ожидании, когда же кто-нибудь его соберет в стадо и разбогатеет. Можешь поехать со мной — будем работать вместе, как и хотели. Я попробую даже упросить хозяина, чтобы тебе вперед заплатили, а заодно забрали из тюрьмы под залог, чтобы ты мог со мной поехать. Им сейчас жутко не хватает погонщиков и охранников. Ты же справишься с упряжкой из четырех тяжеловозов?

— Само собой! — говорю я, обдумывая его предложение. Почему бы не оставить мисси Лавинию и Джуно-Джейн — пускай сами теперь выкручиваются — и не поехать с Гасом? Я смогу расспрашивать о родных на всех остановках. Гас рано или поздно поймет, что я вовсе не парень, но, может, ему это и не важно. Я сильная и ловкая. И запросто выполню мужскую работу. — Я умею ладить с мулами, лошадьми, быками, сохой. Знаю, как подковать лошадь, если она охромела, умею распознавать, что у нее начинаются колики, чинить упряжь тоже могу. Расскажи своему хозяину обо мне!

— По рукам. Только, как я уже сказал, дело это опасное, имей в виду. Там рыщут команчи, кайова и еще бог весть кто. Прибегают со своей индейской территории, грабят, убивают народ, а потом снова спешат на Север, где закон им уже не писан. Стрелять-то ты из ружья умеешь?

— Еще бы! — А как иначе, ведь я уже много лет добываю пропитание в болотистых лесах Госвуд-Гроув. Тати решила, что раз Джейсон и Джон сильнее меня, то пускай они лучше с урожаем возятся. — Я столько белок и опоссумов перестрелял, что тебе и не снилось!

— А в человека пальнуть сможешь, если надо будет?

— Пожалуй, смогу, — говорю я, но на самом деле не знаю, так ли это. Мне вспоминается война. Людские трупы с изуродованными лицами и оторванными конечностями, похожими на шматы разделанного мяса. Я видела, как они проплывали по реке или как их приносили приятели или рабы домой для захоронения. Пища для мух, червей и диких зверей.

— А если точнее? — не унимается Гас.

— Сделаю все, что нужно. Я на все готов, лишь бы убраться отсюда.

— В этом я тебе помогу, — обещает Гас, и в сердце моем просыпается благословенная надежда на то, что так или иначе я обрету свободу. — А еще у меня есть для тебя кое-что, — он лезет рукой в карман. — Сам не знаю, и чего я за них так схватился, ведь мы ж с тобой были только попутчиками да переговорили разок о том, как будем вместе скот ловить… Ну, пока тебя за борт не швырнули, само собой. А еще я тебе обещал, что буду повсюду расспрашивать о твоих родных.

Он протягивает мне ладонь, и я вижу на перепачканной белой коже шнурок с тремя маленькими кругляшками…

Бабушкины бусы! Как такое возможно?!

— Гас, но как же ты…

— Поднял их с палубы, когда тебя в воду кинули. Решил, что самое маленькое, что я только могу для тебя сделать, — это рассказать о тебе твоим близким. С тех пор я всех и расспрашиваю, не знают ли они кого по фамилии Госсетт, не видели ли на ком таких вот синих бус. Гас Мак-Клатчи слов на ветер не бросает! И уж точно не обманет того, кто скорее всего утонул и погиб. Но ты, насколько теперь можно судить, выжил, так что забирай-ка!