Трилогия Мёрдстоуна - Пит Мэл - Страница 44

Монах, вручивший настоятелю книгу, вскинул руку. Дукханг мгновенно затих. Чтение возобновилось.

Через некоторое время до Филипа дошло, что настоятель читает на разные голоса. Это была какая-то история.

Вскоре чтение прервалось снова. Юный монах произнес короткую пылкую речь. Несколько его соседей тоже вскочили, салютуя сжатыми в кулаки руками. Один из них потряс связкой колокольчиков. Пожилой монах, сидевший неподалеку от Филипа, поднялся на ноги и тут же был встречен почтительным молчанием. Он говорил добрую минуту, а потом сел. Совершенно очевидно, он опроверг все, сказанное юным монахом. Что удивительно, похлопали и ему.

Настоятель возобновил чтение.

— Сдается мне, вы бы не прочь узнать, что происходит, — пробормотал Сэнди.

— Что? А, да. Признаться, я напрочь сбит с толку.

— Еще бы. Мы, видите ли, изучаем один западный текст, для нас это редкость. Отчасти поэтому молодые монахи так и взволнованы. Мудрость веков утверждает, что Западу нечего нам предложить. И после жизни в Глазго я склонен разделять это мнение. Однако один из членов нашей общины, вернувшись из Девона, с семинара в Дартингтоне, привез с собой… Йен, вы знаете Дартингтон?

— Да.

— По мне, славное местечко. Словом, он вернулся с книгой под названием «Темная энтропия», за авторством Филипа Мёрдстоуна. Вы ее читали, Йен?

Филип кое-как умудрился покачать головой.

— Жалко. И вправду хорошая книга. Если хотите, я вам одолжу свою. Очень легко читается. Но суть, основная причина, почему многие из нас так взбудоражены и впечатлены, в том, что, как вы знаете, нашему образу мышления необходима аллегория. В «Темной энтропии» описывается прекрасная страна под названием Королевство, а правитель этой страны, Кадрель, изгнан. Народ Королевства, живший прежде в гармонии с миром, терпит притеснения. Страну колонизирует злое существо по имени Морл, жаждущее присоединить ее к своим Фулам. Ему подчиняется огромная армия неразумных воинов под названием огнельты. Надежда Королевства состоит в Мудрецах, особенно в одном, по имени Премудрый. Он обладает Великой Мудростью, которую в книге именуют магикой, и она записана в Гроссбухах.

— Ну да, — сказал Филип.

— Но мы, разумеется, понимаем, что Королевство — это Тибет. В тексте имеются самые прямые указания на этот счет. Стоит только подставить названия. Совершенно очевидно, что Морловские Фулы — это Китай. Огнельты — это китайцы, а решетка, которую они строят, — это шоссе и железные дороги, которые возводят китайцы, чтобы ханьским иммигрантам легче было нас заполонить. Кадрель — это далай-лама, несмотря на меч. Премудрый — бессмертная реинкарнация пятого далай-ламы. И так далее.

Сэнди помолчал, пережидая тихий стон, облетевший по кругу весь дукханг.

— Вот почему эти дебаты — мы зовем их мёрдстоунскими — так популярны. Пылкая молодежь наслаждается возможностью наговорить гадостей про Морла, потому что на самом деле речь они говорят о Китае. Открыто себе этого позволить никто не может, ведь китайские шпионы — повсюду. Как ни жаль признавать, даже здесь. Старших моих коллег эта возможность, разумеется, тоже радует, но им интереснее разгадывать глубинный, духовный смысл книги.

Рот у Филипа наполнился слюной, имевшей привкус старых батареек. Он сглотнул.

— Я и не знал… То есть, выходит, эта «Темная энтропия» переведена и на тибетский.

— Нет. — Улыбка Сэнди выражала сожаление и, возможно, скорбное недовольство. — Настоятель сам переводит. Он окончил Оксфорд. Диплом первой степени по классическим наукам. Сент-Джонс-колледж, тысяча девятьсот шестидесятый.

Чтение снова прервалось. Короткую речь с пола встретил всплеск щебечущего смеха.

Когда настоятель продолжил, Сэнди прошептал:

— Мы все крайне взволнованы, потому что рассчитываем скоро получить второй том Мёрдстоуна. Две недели назад горстка братьев отправилась в Катманду, чтобы выпросить его у туристов в какой-нибудь гостинице. Вернутся со дня на день.

— Надеюсь, — слабо проговорил Филип, — вы не останетесь разочарованы.

— Крайне маловероятно. Мёрдстоун в ладу с Истиной. А Истина по природе своей не может разочаровать.

Сэнди придвинулся чуть ближе к уху Филипа.

— Но я очень тревожусь, Йен. Узнал сегодня с утра от американцев, что Филип Мёрдстоун пропал. По всей видимости — исчез без следа. Его друзья взывают об информации. Боюсь, его похитили китайские агенты. Лондон ими, знаете, так и кишит, притворяются официантами и акробатами. Раздираюсь теперь натрое, делиться ли этой информацией с братьями. Не хочется сеять уныние. Как вы думаете?

Филипа одолевало необоримое желание осесть, сложиться, рассыпаться. Дым благовоний начинал угнетать его. Глаза теряли фокус. Свечи расплывались яркими пятнами во мраке. Он повернулся к пылкому монаху, неожиданно похожему на Покета Доброчеста в очках.

— Не знаю. Возможно, это просто, ну знаете, трюк для общественности. Он еще вернется. Или, может, он где-нибудь прячется. Пишет новую книгу. Собирает материал. Где-нибудь в тиши.

Он знал, что речь его теряет четкость. Горная болезнь. Слишком высоко, ты слишком высоко… была такая песня.

— Вы так думаете?

— Уверен.

Филип поднялся на ноги.

— На вашем месте, Сэнди, я бы ни слова не сказал. Зачем всех обучать. То есть огорчать. Прекрасный вечер, крайне интересно, мне пора. Не привык ко всему. Очень устал.

— Час настал спешить в постель, — сказал Сэнди, улыбаясь ему улыбкой заправского шотландца.

— Бёрнс?

— Миссис Коэн, моя домовладелица, славная старушка.

5

Филип заковылял вдоль стеночки дукханга мимо рядов блаженно-внимательных лиц — и выбрался в тускло освещенный коридор. Но на полдороге колени у него превратились в кисель. Пришлось остановиться, привалившись на огромную колонну, крашеную черной и охряной красками. Филип судорожно втянул в себя воздух.

Через некоторое время он обратил внимание на то, что колонна, его поддерживающая, вместе со второй колонной караулит вход в Часовню Защитника. Медлительно повернувшись, он заглянул в слабо освещенное помещение. Во всю дальнюю стену шла роспись. В центре — какое-то божество. Красное. Вокруг — сплошной вихрь рук с оружием. Ожерелье из отрубленных голов. На лице покой и умиротворение. Со всех сторон синие демоны. Страшные, как смертный грех. Клыкастые, слюнявые, злобные. Вооруженные, беспощадные.

Огнельты.

Все как один повернулись к Филипу.

Одинокий монах, пишущий что-то за низким столиком, поднял голову. Из-под капюшона сверкнул единственный оранжевый глаз.

Огнельты пульсировали, набухали, силясь вырваться из двухмерного пространства росписи.

Монах улыбнулся.

— Et in Arcadia ego[17], Мёрдстоун.

Амулет на груди Филипа дернулся и зазудел. Филип развернулся и бросился прочь — безмолвным воплем на двух ногах — по каменным, холодным лабиринтам Пхунт-Кумбума.

Ему показалось, панические поиски заняли час, не меньше, но вот наконец он влетел в свою келью. Захлопнул за собой дверь. Задвинул засов. Прижался к толстым доскам лбом. Попытался подчинить себе сердце и легкие, унять бешеное копошение мозговых клеток. И даже слегка преуспел в этом, как вдруг сзади послышались какие-то звуки: короткий вздох, тихое звяканье, выдох. Он открыл глаза. В уголки их заструился тусклый свет лампы.

— Лопни моя мошонка, Мёрдстоун. Ты уж как дашь деру, так не враз остановишься, язви тебя.

О, нет. Только не это.

— Что застыл, Мёрдстоун? Забыл язык с собой прихватить? Или дверью прищемил и вытащить не можешь?

— Убирайся. Я не слушаю тебя. Ты не Покет. Покет мертв.

— Ого, Мёрдстоун, язви меня в бока. А я и не заметил. Мертв, да?

— Да.

— Елки. Это осложняет дело. Погоди, дай суну палец в зад, пощупаю, есть ли пульс. Ога. Вот он, тут. Бум-бибум. Бум-бибум. Чуть не перепугал меня, Мёрдстоун. Но, кажись, я все еще в земле живых. Не против, если я вытру палец о твою простынку? Спасибочки. Северо-западный уголок, чтоб ты знал. Ну что, так и будешь стоять тут дубиной стоеросовой до утра — или посмотришь мне в лицо, как мужчина грему? Я, конечно, всю ночь могу с твоей обвислой задницей беседовать, но капелька уважения мне бы не повредила.