Трилогия Мёрдстоуна - Пит Мэл - Страница 34

Лиричный отчет о странствии Покета через Равнину Гнева в Лес Морт-А’Дора. После всех недавних ужасов и зверств — практически пасторальная идиллия: золотой свет пронизывает полог листвы, тенью мелькает вспугнутый олень, закатный луч румянит свисающие лозы. Покет выезжает на прогалину и тихим тпруканьем останавливает запряженную в повозку лошадку. И он, и лошадка — оба устали. Он неуклюже спрыгивает на землю и собирает хворост для костра. Пока тот потрескивает, разгораясь, Покет угощает лошадку слипшимися комками орехов из своей дорожной котомки, а потом отпускает попастись. Над деревьями восходит луна — сегодня она в зеленой фазе. Звезды выбирают себе созвездия и складываются в них на ночь. Покет жарит кролика на вертеле и запивает двумя порциями ячменного эля из дорожной фляжки. Позевывая, заползает под телегу и заворачивается в одеяло. Засыпает, мурлыча сам себе нежный припев старинной гремовской колыбельной.

И больше уже не просыпается, потому что ему перерезали горло.

Филип отшатнулся.

Что-что-что-на-хрен-что?

Перечел заново.

О боже, все так и есть. Покет вырезал себя из повествования. Маленькое бледное тело в первых лучах рассвета. Струящаяся на палую листву кровь. Синегрудая пеночка-мертвянка, примостившаяся на окоченелых пальцах левой руки убитого. Тележка разбита в щепы. Четвертое устройство похищено.

Кто его убил? Без понятия. Просто вот взяло и случилось — как гром с ясного неба.

Конец главы.

Слезы христовы! Филип таращился на экран, словно надеясь, что его мертвые письмена обретут жизнь и передумают.

Но нет.

Он сидел, встревоженно пощипывая себя за остатки растительности на лице. Вот уж чего он совершенно не ожидал. Покет — незаменимый, необходимый персонаж! Успех «Темной энтропии» в очень многом обусловлен его голосом. То, что он уступил повествование этому новому типу — уже изрядно эксцентрично; но чтобы он добровольно и радостно вычеркнул себя из всего дальнейшего действия… извращение какое-то. Полнейший шок. Но, заметим, какой мастерски сильный ход! Филип так и видел, как миллионы читателей точно так же, как он только что, ошарашенно замирают над страницей и сдавленно матерятся. Этакий поворотец кого угодно наскипидарит.

(Как оно и вышло. Через несколько месяцев Аделаида Пинкер на страницах «Гардиан» напишет: «Вместе со всеми почитателями „Темной энтропии“ я оплакиваю гибель красноречивого грема. Признаюсь, читая бесстрастное описание его кончины, я испытывала гнев, мне казалось, что меня чуть ли не предали. Но какой ход со стороны Мёрдстоуна! Убить рассказчика на середине трилогии — ибо теперь мы уже не сомневаемся, что нас ждет именно трилогия. Все равно как если бы Диккенс убил Дэвида Копперфильда через каких-нибудь триста страниц. Или на полпути через „Над пропастью во ржи“ Холден Колфилд попал бы под грузовик, переходя Парк-авеню. Чуть ли не самодеструкция чудится нам в этом риске. Но, может быть, подобно всем великим писателям, Мёрдстоун испытывает потребность отбросить одну персоналию, чтобы как следует изучить другую. Манера повествования, найденная им во второй части „Хмеля чернокнижника“, потрясает. Принадлежит ли этот голос самому автору или очередному персонажу его неизменно поражающей истории Королевства — остается одним из тех восхитительно волнующих вопросов, заставляющих нас жадно ждать заключительной части трилогии Мёрдстоуна».

В те же выходные «Мейл-он-сандей» начнет серию очерков о спровоцированных злоупотреблением выпивкой или наркотиками злоключениях Маркуса Даллоуэя, низкорослого актера, сыгравшего Покета в телеадаптации «Темной энтропии».)

Филип читал дальше. Его не переставало поражать, что он переводил эту сагу столько долгих ночных часов, но решительно ничего не запомнил. Поэтому он искренне удивился, когда страниц за восемьдесят до конца повествование устремилось в совершенно неожиданном направлении. Ну, на самом деле, не совсем совершенно: Филип правильно считал предыдущие намеки Покета. В финале «Хмель чернокнижника» фокусируется именно на спивающемся, дикарском захолустье Ведно.

Амулетом и в самом деле завладел Громкобрёх. Это становится известно Морлу. Он обнаружил, что Тровер Меллуокс, похититель Амулета, не только жив, но и обладает тридцатью двумя, а не тридцатью одним воплощением.

Тридцать второе — крохотный розовый островок в Срединном Море. Морские огнельты Морла перерубают его якорные цепи и буксируют в Фулы, где он попадает на Внепространственный Вивисекционный Стол торопливо собранной заново Некромантской Лаборатории Морла. Два дня остров отражает попытки придать ему форму. На третий Морлу удается клонировать клетки из пальца, ставшего песчаной отмелью, и пропустить их через Морфопреобразователь, получив в результате нечто, с чем уже можно работать дальше.

Это девятнадцатое воплощение Меллуокса — юная девушка из народа морвен, лучащаяся невинностью своего племени. Хладнокровное и подробное описание пыток, которым она подвергается в руках Морла и огнельтов, растянуто на несколько страниц и достойно, подумал ослабевший Филип, во рту у которого пересохло, Луи де Берньера. Наконец мучения ее порождают изображение: как Громобрёх грубо овладевает ей сзади, грязные пальцы срывают с тоненькой бечевки Амулет, а она, зажмурив глаза и накрепко затворив все чувства, притворяется благодарной.

От всего этого Филипу сделалось не по себе. Несмотря на холодноватую сдержанность прозы, все же вряд ли этот материал подходил для юного читателя. Но тут он расхохотался — сам над собой. О чем он думает? У него теперь новый читатель, причем — хотя бы анатомически — взрослый. Можно не волноваться, что там почувствуют дети. Смешно — до сих пор он как-то этого не осознавал, не позволял себе этого восхитительного ликующего облегчения. Зато теперь позволил. И снова вернулся к тексту.

Последний кусок «Хмеля чернокнижника» был сделан в форме классической погони. Точнее, гонки. Гар-Беллон Премудрый тоже проведал местонахождение Амулета и вместе с Кадрелем, Месмирой и отрядом отважных, хоть и сварливых гремов и порлоков отправляется в опасную экспедицию к пустошам Ведно. По настоянию Гар-Беллона путь их лежит через Мутную Дыру — жуткое озеро, полное миражей и охраняемое ядовитыми Выползками, а оттуда — в дикую глушь веднодианских холмов, не отмеченных ни на одной карте.

Хотя напичканный бурными событиями мини-эпос Покета захватил Филипа целиком и полностью, все же он не мог не отметить, что характер Кадреля в этой второй части слегка изменился. Наследник трона стал гораздо жестче, порой до надменности. Менее эмпатичным. Это озадачивало. Хотя, возможно, оно и понятно — после всего, через что Кадрелю пришлось пройти. А может, подобно шекспировскому принцу Хэлу, он поневоле отказался от юношеского легкого добродушия, закаляясь духом для царствования. Да, жалко, но, может статься, необходимо.

Хм-м. Ложится на схему, даже чуть более интересным образом. Пусть редакторы разбираются.

Тем временем Морл во главе когорт боевых огнельтов приближается к Ведно с другой стороны, через Пустоши Шанд’р-Га и россыпи глаголящих камней в долинах, известных под названием Вилсельф.

И выигрывает эту гонку — Морл. Его армии вторгаются в извилистые лабиринты веднодианцев, пока гребцы Кадреля еще только налегают на весла в разветвленных протоках Дыры.

И вот, когда уже кажется, что Злодей неизбежно завладеет Амулетом, Покет разыгрывает виртуозную комбинацию.

После марш-броска в тяжелых доспехах огнельтов томит жажда. Не успевает Морл остановить их, они припадают к Источнику Зидора и напиваются вдосталь. Начинается оргия, в которой общая атмосфера слезливого товарищества перемежается вспышками спонтанного насилия и примитивными песнями. (Филипу вспомнилось, как однажды, довольно давно, в Вортинге он наткнулся (и быстро бежал) на толпу байкеров, нагрянувших на побережье Суссекса, чтобы накачаться пивом и волшебными грибочками до потери человеческого облика.)

Шум вакханалии огнельтов будит Громкобрёха, отсыпающегося после вчерашней попойки в своем грязном гроте над Источником. В ужасе обозрев царящий внизу кошмар, он обращается в бегство — но не прежде, чем Морл замечает его.