Трилогия Мёрдстоуна - Пит Мэл - Страница 22

Кроме того, при ближайшем рассмотрении в симметричном пространстве меж согнутых пальцев на обеих руках обнаружилось что-то еще — нечто вроде сплюснутой восьмерки. Внутри одной из петель стояла точка. Филип повернул ее к свету, чтобы рассмотреть получше, но она исчезла. Озадаченно моргая, он повернул медальон еще немного. Ничего. Попробовал снова и снова. Ничего и снова ничего.

Сдавшись, Филип выпрямился. Отвернулся от стола — и ему вдруг почудилось, что он не у себя дома, а в пещере.

Нашарив выключатель, он включил большой свет.

Потом повозился с настройками недавно установленного центрального отопления и услышал, как в глубинах дома запыхтел бойлер.

Отыскав пульт от нового телевизора с плоским экраном, он наугад нажал кнопку. Жуткого вида девицы, вместо одежды перетянутые ремнями, отплясывали под ужасную попсу. Филип выключил звук и добрую минуту дивился, как эротичны молча извивающиеся девушки, до которых нельзя дотянуться.

Потом он тронул автоответчик. ВЫ. ПОЛУЧИЛИ. ДЕСЯТЬ. НОВЫХ. СООБЩЕНИЙ. СООБЩЕНИЕ ПЕРВОЕ.

Остановив запись, он отправился на кухню и взял первую попавшуюся банку консервированного супа. Открыл, вывалил содержимое в кастрюльку и лизнул крышку, проверяя, сумеет ли на вкус определить, что это такое. Сделать тост к супу не вышло, потому что хлеб покрылся крохотными голубыми цветочками плесени, а Филип не помнил, нормально это или, наоборот, смертельно.

Немного не доев, он прервался на то, чтобы поставить набираться ванну, потому что не мог вынести мысли о пустом промежутке между двумя разными видами деятельности.

Покончив с супом, он налил себе большой стакан виски, пошел в ванную, плеснул в горячую воду клюквенного молочка для тела, разделся и опустился в розовую амниотическую жидкость.

Не прошло и минуты, как он выскочил из воды и ринулся вниз за Амулетом — в приступе паники, что оставил его валяться без присмотра. Когда он брал его со стола, зазвонил телефон. Филип застыл в нерешительности, из правой руки у него свисал Амулет, с пениса капала обогащенная витаминами пена. Автоответчик щелкнул, и Филип услышал сперва свой голос, а потом голос Минервы.

— Это всего лишь я, cheri[9]. Снова. Думала, уж теперь-то тебя застану. Ты как, окей? С утра вид у тебя был такой восхитительно встрепанный… Филип? Тебя все нет. Ты в том жутком пабе? Миленький, я не помню ничегошеньки, что говорила ночью, но нам совершенно необходимо обсудить одно маленькое дельце, окей? Так что позвони сию же минуту, как будешь compos mentis[10]. Ciao![11]

Филип поплелся наверх, повесил Амулет на крючок двери ванной комнаты и снова залез в воду. Отхлебнув виски, он закрыл глаза и попытался рационально обдумать то, в чем не было ни тени смысла.

Это Амулет Энейдоса. Без всяких сомнений. «Увидишь — узнаешь», — сказал Покет. И Филип узнал. Каким образом Амулет попал в руки доктора Парагус и ее жюри, он представить не мог — и даже гадать не собирался.

По словам Покета в «Темной энтропии», Амулет обладал способностью воплощать в жизнь самые сокровенные желания того, кто его носит. Что было хорошо. Ну то есть, конечно, это смотря кто именно его надевал. Кроме того, результаты порой бывали непредсказуемы. Например, если то, что обладатель считал своим заветнейшим желанием, не совпадало с тем, что таилось у него в сердце. Так целомудренный девственник Престер Нуллус, не проносив доверенный ему Амулет и недели, до смерти изнурил себя буйным бесчинством и борделе с ненасытными похотливыми гермафродитами. После череды подобных несчастий, во время правления Третьего и Четвертого Фрактусов Лаксов, Высшие Книжники изъяли Амулет и спрятали его, сковав надежными чарами, в скриптории под Фаррином.

Опять же, Амулет работал не для всех. На груди у некоторых он висел упрямо и бездейственно. Филип, впрочем, к их числу не относился. Совершенно точно. Амулет уже один раз спас его шкуру, выхватил с раскаленной адовой сковородки на церемонии Натвелла. Боже, а ведь катастрофа казалась неминуемой.

От воспоминания Филип так и похолодел. Сев прямее, он снова пустил в пену горячую воду.

А потом это… видение или что там была за чертовщина, кошмар да и только, у Сэнт-Дэвидса. Когда ремнем безопасности Амулет снова прижало ему к груди.

Но самое… самое интересное: это ведь новый… отрывок. В конце «Темной энтропии» Чародейский Университет оставался цел и невредим. Целехонек. А значит…

Филип открыл глаза. Вялый пульс его участился.

А значит, это сцена из следующего… тома. Из второй части! Каким-то образом Покет передавал — или пытался передать — «Мёрдстоун-номер-два» через Амулет. Силы небесные!

Имелся ли в этом хоть какой-то смысл? Ну, пожалуй. Более или менее.

Славный старина Покет. Милый старина Покет! Филип поднял запотевший стакан и выпил за здоровье грема.

Правда, признаться, то, что на этот раз он сам оказался внутри происходящего, немножко тревожило. Да что там — чертовски пугало. С чего бы вдруг Морлу видеть его, говорить с ним? А этим небесным огнельтам или как их там пикировать на него с вышины?

Скорее всего, волноваться не о чем. Максимальное жизнеподобие, только и всего. Наверняка причиной всему магика Амулета. В конце концов, мы ж тут имеем дело со всяким непостижимым.

Как бы там ни было, а в сухом остатке выходило, что Амулет его, Филипа, ну, любит. Принял его сторону. Потому что самым заветным, самым сокровенным желанием Филипа было — дописать треклятое продолжение «Темной энтропии».

Мёрдстоун услышал (а может, ему просто примерещилось) тихое поскребывание откуда-то от двери и повернул голову. Амулет болтался на крючке с таким видом, как будто только что замер.

Филип улыбнулся сам себе. Воображение разгулялось не на шутку. И спасибо всевышнему — или Покету, — что разгулялось.

Он бегло прикинул, не начать ли работать прямо в этот поздний час. Нацепить Амулет на грудь и устремиться навстречу неведомым чудесам, что проявятся на его мониторе. Но нет. Он взбудоражен, но совершенно вымотался. Лучше устроить себе каникулы — на все выходные. Сходить погулять, подольше, чтобы прочистить голову. Он допил виски и сполоснул пах. Перед мысленным взором у него снова предстала Минерва — такая же, как в воспоминаниях. Филип подумал, не передернуть ли по-быстрому. В конце концов, мастурбация — естественная составляющая творческого процесса. Неотъемлемая даже. Но что-то подсказывало: ресурсы пока лучше поберечь. Он с усилием вылез из ванны.

4

Несмотря на важность ритуалов в книге, которая принесла Филипу состояние, в повседневной жизни он их практически не соблюдал. Так что сам себе удивился, когда утро понедельника вышло у него почти церемониальным. Он снова забыл убавить на ночь отопление и, проснувшись, сбросил одеяло, чтобы чуть охладиться, и принял позу изваяния на средневековом надгробий. Когда же наконец оделся, то строго в черно-белое: белые трусы и носки от «Келвина Кляйна», черные брюки с добавлением лайкры и эластичным поясом, черные кроссовки и купленный в «Харродсе» белый свитер из шенили. Потом в отрешенно-благочестивом спокойствии дождался, пока закипит чайник и заварил себе чай из пакетика. С вдумчивостью авгура принюхался к молоку и отверг его, положил белого сахара и помешал двенадцать раз противосолонь. Обхватив чашку двумя ладонями, отнес ее к воротам и там принялся размеренно отхлебывать, устремив взор на отсыревший пейзаж, отрицавший какие бы то ни было надежды на весну.

Вопреки внешней безмятежности, он был не так уж уверен в себе. Скорее — осторожен. Как будто нес хрупкий выдутый из стекла шар с легковоспламеняющейся жидкостью. Как будто сам он и есть этот шар. Через некоторое время его пробрала легкая дрожь — должно быть, от порыва холодного ветра с пустоши. Тогда он осторожно внес себя обратно в дом, просунул голову в цепочку Амулета, заправил его под свитер и принялся зарабатывать свой миллион фунтов.