Пересмешник. Всегда такой был (СИ) - Романова Наталья Игоревна - Страница 11

Этот жаркий климат, запах дынь, наносимый с бахчи, плеск реки, нечаянные слова— всё это лишало контроля, лишало возможности систематизировать и строить планы, приводить к общему знаменателю.

Просыпаясь в мужских объятиях, Али перевернулась, позволив рукам, обхватившим её, на минуту расцепиться, а потом снова сойтись на ей теле. Она не спала, и он не спал, но они делали вид, что это не так. Вчера, разговаривая о чем-то, Али позволила себе уснуть рядом с Вадимом, он позволил себе провести ночь со спящей женщиной.

Али вдыхала запах Вадьки, его дыхание, его желание, её желание — такое острое, пронизывающее тело Али острой необходимостью. Она не знала, что делать с таким желанием, не знала, как управлять им. Ей хотелось прижаться всем телом, хотелось трения, жара, влажных губ, она просто лежала и контролировала дыхание, явственно ощущая то же самое контролируемое дыхание в груди мужчины.

От невозможности, от болезненного стягивания внизу живота, Али побежала в ванную комнату, под пересмешки в глазах, почти захлёбываясь в ощущениях. Переведя дыхание от горячей воды, которая, впрочем, не принесла облегчения, решаясь на что-то, Али медленным шагом направилась обратно в спальню Вадьки, где сам хозяин спальни и дома уже поднялся и сейчас сидел на кровати, рядом небрежно валялось полотенце, а по спине стекала вода…

Али молча смотрела на Вадьку, пытаясь найти слова или движения, или хоть что-то, что должно ей помочь прямо сейчас. Не такой и большой опыт с мужчинами у Али, и ещё никогда ей не приходилось проявлять инициативу.

Лёшкины головные боли не проходили. Порой у неё болела голова меньше, порой сильней, тогда она зашторивала окна и лежала в полной темноте, не подпуская к себе мысли и эмоции, но времени, когда голова не болела совсем — не было. Получив от компании, где по обмену проходила обучение Али, медицинскую страховку, она решилась пройти обследование. Немолодой врач задавал много вопросов, один из которых заставил Али покраснеть и признаться, что она не живёт половой жизнью.

После корректного, но настойчивого внушения, что это необходимый атрибут полноценной жизни молодой женщины, Али нашла себе этот атрибут. Не вызывающего лишних эмоций, приятной внешности, с хорошими манерами, такого же разносторонне развитого и согласного, что контролировать эмоции— не лишние в отношениях. Вот и весь опыт Али, который сводился к встречам дважды в неделю, регулярным, но спокойным, без излишней эмоциональности, в надежде, что это средство, наряду с медикаментозной терапией, ей поможет.

Али вдруг захотелось стать красивой, яркой, незабываемой, захотелось стать соблазнительной, но, стоя в дверях мужской спальни, в Вадькиной рубашке, с влажными волосами, с пластырем на внутренней стороне бедра — она не могла ощущать себя жар-птицей. Не умела.

Трясущимися руками она пыталась расстегнуть пуговицы на рубашке — они слишком мелкие, и их слишком много, губа была прикушена, кажется, до крови, глаза слезились, возможно, от желания, поглотившего Али, а скорей всего — от пересмешек, которые прожигали дыры в груди Али, которая уже была распахнута на обозрение, под вздох Вадьки.

Мужские руки медленно, с каким-то благоговением, раньше невиданным Али, прошлись по её телу, легко поднимая, потом опуская на светлые простыни огромной кровати. Нависая над Али, пересмешки смотрели прямо в глаза, только глубже, говоря ещё что-то помимо:

— Лина, я хочу тебя.

— Что? — Пересмешник. Всегда такой был.

— Хочу тебя.

— Я запуталась…

— Давай тебя распутаем, рыбка, — целуя шею, — мы распутаем тебя, — ключицу, — меня, — пробегаясь губами по животу, — нас, — останавливаясь у пупка, — мы распутаем всё, что случилось, — языком от одной бедренной косточки до другой, — я люблю тебя.

Али, вне всякого сомнения, была знакома с таким видом ласк, но она не предполагала, что вихрь, закрученный в кипятке, который разлился по её телу, способен на такой взрыв, а сама она способна на звуки, ничем не контролируемые крики и прикушенные губы, когда тело отделяется от души, в изнеможении падая на светлые простыни.

Стоило закрыть глаза, и Али превратилась в ту Алёшку, с огромным любящим сердцем, отдающую себя, без стыда и без остатка, удивляющуюся изменениям в Вадьке, принимающей это как должное, с охотой, с желанием. Технически, всё было знакомо Лёшке, только движения Вадьки были глубже, настойчивей, ясней, руки сильней, словно отпускали в себе что-то.

Она с благодарностью принимала умелые ласки Вадьки, даря такие же в ответ, она забыла, что вовсе не жар-птица, под его руками — она становилась яркой, незабываемой, любимой.

Алёшка была убеждена в любви Вадьки, и занятия любовью с ним только подтверждали это. Она, Лёшка, всегда будет с Вадькой, потому что нет такого будущего на голубой планете, в котором не было бы их вместе.

Али не была уверена в Вадиме, в себе, в эмоциях, вдруг ставших слишком сильными и слишком честными. Она повисла в своей пугающей неизвестности и боялась открыть глаза, прислушиваясь к дыханию мужчины, который полчаса назад был её Вадькой… Она боялась открыть глаза и увидеть его, не Вадима.

— Лина…

— Что? — закрытыми глазами, шёпотом.

— Останься со мной…

— Сегодня?

— Всегда. Останься со мной, останься в моей жизни…

— Но как?

— Непросто. Лина, я всё думал, был ли в нашей жизни момент, когда наше с тобой уравнение было бы простым… Наверное был… но вряд ли. Никогда не будет просто. Но ведь возможен компромисс… Я много работаю, иногда пью, у меня бывшая жена и ребёнок, я хотел бы сказать, что она милый ребёнок, но она не милый ребёнок, она вьёт из меня верёвки, капризничает и требует внимания… У меня партнёр по бизнесу и даже Пуся… Останься со мной, останься в моей жизни — это моё третье желание, рыбка.

— Я не знаю, я запуталась.

— Мы будем распутывать тебя, меня, нас…

— Зачем я тебе? У меня часто болит голова, я быстро устаю, не очень-то люблю готовить… И у меня даже нет работы.

— Ты мечта, а не женщина, рыбка, — пересмешки резвились. Пересмешник, всегда такой был. — С головой — не знаю… возможно, придумаем что-нибудь, готовить я умею сам, в любом случае, всегда можно найти того, кто приготовит… А работа… У меня пять предприятий, уверен, мне нужен инженер… если у тебя, конечно, хорошие рекомендации. — Пересмешник. Всегда такой был. — Или хочешь, можно работать на цементном заводе, на погрузчике, Лина, хочешь на погрузчике работать?

— Не-ет, но я подумаю над другой частью твоего предложения.

Глава 4

Али убиралась в снятой ею квартире уже часа четыре, или больше, методично перемывая, расставляя, систематизируя собственные мысли и эмоции, которые шли в разнос, не давали покоя днями и ночами. Ночами, когда рядом не было Вадьки… Как сегодняшней, и предыдущие три ночи тоже. Всё было просто, когда он был в этой квартире, или она в его доме или квартире, что расположена относительно недалеко от этой.

Но всё путалось, смешивалось, било яркими всполохами воспоминаний, когда не было рядом пересмешек, которые овладевали неуверенностью Али, и от этого не становились спокойней — наоборот. Ненужная паника селилась в мыслях, и сколько бы Али не гнала её, не вымывала из самых отдалённых и труднодоступных уголков квартиры и памяти — ничего не выходило.

Проведя почти неделю в тереме, Али ехала в нерационально огромной машине Вадима, опасаясь смотреть на самого хозяина терема и машины. Всё было просто, когда его губы шептали: «Останься со мной», и всё стало невыносимым, когда мотор заглох и те же губы прошептали:

— Приехали.

— Я пойду — пересохшими вдруг губами.

— Подожди… подожди. Послушай, я просто хочу тебе сказать… останься со мной, останься. Дай мне второй шанс, вероятно, я его не заслуживаю, но… я люблю тебя, это должно иметь значение?

— Ты не можешь так говорить!

— Могу.

Вспышками памяти по закрытым векам. Болью. Ненужной. Зачем она поехала на реку? Зачем она села в автомобиль? Зачем она осталась? И для чего сейчас Али слушает Вадима? Всё это принесёт одно — эмоции. Боль. До мурашек. У Али практически закончились препараты от головной боли, а есть ли в России аналог? Боли душевной, от которой не бывает препаратов… Али это знала наверняка.