Темное дело (сборник) - Ямалеев Рамиль Кимович - Страница 2

И он снова уткнулся в свои бумаги, давая понять, что беседа окончена и редакционное задание я получил. Я разозлился.

— Меня не будет больше двух недель, — сказал я ему. — Как насчет командировочных?

Он посмотрел на меня с некоторой брезгливостью:

— Как вам не стыдно? Вы же будете на полном пансионе. Может быть, вы и квартирные потребуете?

— По закону — могу, — меня, кажется, несло.

— Я занят, Лапшин, — сказал он. — Приходите недельки через три.

Ну вот, другое дело. Мне сразу стало весело.

— Счастливо оставаться, — пожелал я ему.

— Взаимно, — несколько туманно ответил он мне.

Я кивнул и встал.

Галочка не смогла скрыть в глазах любопытство. Я пожалел ее и сказал просто, без выкрутасов:

— Можете меня поздравить. Отправляюсь на Северный полюс.

— Туда вам и дорога, — моментально отреагировала она.

Вот и делай людям хорошее. Мне сразу захотелось ответить достойно, чтобы ей было что вспоминать, пока меня не будет. Я уже открыл было рот, но…

Я вовремя понял, что в моем состоянии лучше лежать на тахте, пить пиво и есть воблу, чем вести светские беседы с женщиной, у которой популярностью ты не пользуешься.

Я закрыл рот, слабо помахал ей ручкой и вышел, и, наверное, привел ее в большее замешательство, чем если бы, по обыкновению, нахамил.

3

Слепой певец Стив Уандер оказался зрячим. Он смотрел на меня в упор и говорил, естественно, по-английски:

— Я только позвонил, чтобы сказать тебе, что я люблю тебя.

Английский я знаю на уровне шестого класса, но почему-то все было понятно.

— Вы к кому, собственно, — начал я, но он снова перебил меня.

— Я позвонил сказать, сколько раз я могу…

Этого я не понял, хотя слова, повторяю, каждое в отдельности, были понятны.

— Послушайте, — снова начал я, но он взмахнул неведомо откуда взявшейся в его руке битой не то от бейсбола, не то от лапты и огрел меня по голове.

Я взвыл, но не проснулся.

Он отбросил биту в сторону, подошел ко мне и обеими руками ударил меня по ушам. Голова взорвалась, разлетелась на миллиард осколков и, образовав паутину трещин, соединилась вновь.

— Старик, — сказал Стив Уандер голосом Кости Сюткина, — ты даже не представляешь, какой тебя ждет сюрприз.

Я закричал от страха и, слава Богу, проснулся.

Некоторое время я приходил в себя, тяжело дыша и всматриваясь в темноту. Дыхание медленно восстанавливалось. Я решил зажечь свет и уже отвел свою левую руку, чтобы дотянуться до лампы, стоявшей на тумбочке слева от моей тахты, но…

Но моя рука натолкнулась на стену.

Я чуть снова не взвыл — теперь уже от страха, а не боли. Слева у меня не стена, а тумбочка, господа! Я же не сошел с ума! Или…

Изо всех сил стараясь оставаться спокойным, я стал лихорадочно соображать, где и у кого могу находиться. Глаза тем временем быстро привыкали к темноте.

Так. Комната не моя, это мы уже выяснили. Комната, кстати, маленькая, и потолок, если я не ошибаюсь, низкий. Рядом кто-то сопит, и, судя по тембру, сопит женщина. Я посмотрел в ту сторону, откуда раздавалось сопенье, и смог различить кровать, на которой, видимо, и лежала эта женщина. Спя… Ну, в смысле, спящая женщина.

Где я ее подцепил? Было ли у меня с ней что-нибудь? Я сунул руку под одеяло. Трусы… Ну и что? Это ни о чем не говорит. Это могло быть и с тем же успехом не быть. Какой-то извращенный Гамлет, ей-богу.

Ладно, оставь в покое женщину, лучше подумай о том, где находишься, а то снова придет дяденька Стиви и голосом Кости Сюткина скажет тебе, что…

Стоп! Костя Сюткин, ну конечно же, как у тебя из башки могло выскочить самое главное!

Я уже знал, где я. Я, правда, не мог понять, при чем тут эта неизвестная женщина на соседней кровати, но был уже спокойней. Я знал, где нахожусь.

Я был на подводной лодке.

С Костей Сюткиным мы вместе приехали из Москвы в Мурманск, откуда начинала свой круиз до Северного полюса и обратно субмарина под подлым названием «Заря». Пить мы начали в поезде. И с тех пор практически не прекращали это дело.

Вел себя Костя странно. Меня не покидало ощущение, что он чего-то недоговаривает. Сначала меня это настораживало, но по мере поступления спиртного я перестал обращать на это внимание. А потом все это куда-то исчезло, и осталось только ощущение непрекращающегося кайфа. За что теперь и мучаюсь.

Костю я знаю давно. Друзьями мы не стали только потому, что оба слишком много работаем, и наша занятость на дает нам сблизиться настолько, чтобы называться друзьями в полном смысле этого слова. Но это нисколько не мешает нам быть нормальными приятелями.

Он классный профессионал, Костя. Когда Басаев захватил в Буденновске заложников, мне лично довелось наблюдать, как он работает. Я восхищался этим парнем, его бесстрашием и здоровым легкомыслием.

— Старик! — говорил я ему в поезде. — Помнишь Буденновск? Ты был тогда на высоте, старик, — это я тебе говорю.

— Ты тоже не отсиживался, — отвечал он мне. — Я помню, как ты женщин защищал. Тебя же чуть не убили, помнишь?

Я помнил, но то, что там делал я, было по сравнению с действиями Кости работой дилетанта. К тому же я там преследовал личные цели, а Костя — общественные. И хоть это немного и по-коммунистически, мне оно нравится больше.

Мы прибыли в Мурманск, и пьянка продолжилась. Нам и в голову не приходило, что вообще-то можно и остановиться. Короче, к лодке мы приехали готовые. Но кое-что я помню.

Помню, что была грандиознейшая презентация, словно не круиз это был вовсе, а по меньшей мере закрытие всех войн на земле всерьез и надолго. И еще я помню фейерверк. Это было зрелище, доложу я вам. Ничего подобного в жизни не видел. Московский салют в честь пятидесятилетия Победы по сравнению с этим фейерверком — полузапретные забавы школьников с пистонами — вот какой это был фейерверк.

И главное — для кого? Мурманчане, подозреваю, в это время уже спали. Фактически, на этой презентации не было привычных халявщиков. Кроме, разумеется, прессы, которая, впрочем, тоже была в числе участников, причем по праву. Ну вот. Запустили фейерверк, не уступавший Северному сиянию, а потом все, кто на него глазел, спустились на корабль — в лодку, если угодно.

Но перед этим, помню, я потерял Сюткина. Потому что он достал откуда-то бутылку коньяка, налил мне в пластиковый стакан граммов сто пятьдесят, не меньше, и сказал:

— За тебя, старик! Чтоб, как говорится, и отдохнуть тебе, и поработать.

Я был настолько пьян, что потерял бдительность и, несмотря на то, что обычно пью только водку, жахнул этот коньяк и даже не заметил клоповьего привкуса.

Но что-то в его словах меня насторожило:

— Почему только меня? — спросил я, еле ворочая языком. — А ты?

— Обо мне не спрашивай! — засмеявшись, пропел он. — Старик! Ты даже не представляешь, какой тебя ждет сюрприз!

То самое, что его голосом говорил мне во сне Стив Уандер. Я понимал все больше и больше.

Но одна проблема осталась. Я старался не смотреть в сторону женщины, находившейся рядом. Как мне себя с ней вести? Было что-то у нас или нет?

Я попытался взять себя в руки и сосредоточиться. Давай рассуждать логично, Лапшин, говорил я сам себе. Во-первых…

Мои логические построения закончились, не успев начаться. Женщина застонала, перевернулась и вдруг зажгла лампу, которая стояла на тумбочке около ее кровати.

Справа от моей кровати стояло то же самое, но я уже не обращал внимания на такие мелочи. Сказать, что я остолбенел, значит сказать ничтожную долю правды. Я окаменел. Я превратился в лежащий соляной столб.

В кровати напротив лежала единственная женщина в мире, с которой у меня ничего в ту ночь и быть не могло — Юлия Рябинина собственной персоной.

4

Долгое время мы в упор рассматривали друг друга. Первым нарушил молчание я.