Орудия войны (СИ) - Каляева Яна - Страница 69

Щербатов собрался уже перейти к приказу, когда приметил одинокий конверт в обыкновенно пустой корзине для личной корреспонденции. С сестрой он жил в одном доме, а других родных у него не было. Личные письма приходили изредка от людей, которых он едва мог припомнить; они просили протекций, разного рода помощи, иногда — защиты от ОГП. Щербатов им не отвечал. Взял конверт в руки, чтоб глянуть на адресата и сразу, скорее всего, выкинуть письмо в мусорную корзину.

На конверте — летящий почерк Софи. Марка с изображением базилики Сакре-Кер. Парижский штемпель.

Щербатов, как обычно, вскрыл конверт ножом для разрезания бумаг. Рука чуть дрогнула, нож прорезал штемпель и чуть зацепил само письмо.

Дорогой Андрей!

Пишу тебе из маленького кафе на Монмартре. Пожилой негр играет на саксофоне, и люди вокруг разговаривают и смеются так легко и свободно, словно и не было никакой войны с ее горестями. У нас небольшая уютная квартира неподалеку, и дети уже устроены в прекрасные школы. Не стану утомлять тебя рассказом о своих делах, напишу то лишь, что теперь важно: в Россию я не вернусь.

В мрачные годы смуты многие мои друзья сочли за лучшее отправиться в эмиграцию. Я же твердо верила, что все эти ужасные революционеры с их трескучими лозунгами и бесконечным террором растают, как воск под огнем, потому что им противостоит все самое лучшее, светлое и благородное, что только есть в России. Но Новый порядок, в который я верила всей душой, стал превращаться в царство насилия и лжи. Андрей, я по-прежнему глубоко убеждена, что ты — умнейший и достойнейший человек из всех, кого я знала. Но я наблюдала день за днем, как то, что ты вынужден делать ради России, меняет тебя, и поняла, что не имею более сил оставаться частью твоей жизни. Не каждой женщине выпадает встретить великого человека; и тем более не каждая способна это вынести.

Мне, должно быть, следует чувствовать себя виноватой за то, что у меня недостало мужества сказать тебе об этом, глядя в лицо. Однако вины я не испытываю, поскольку я — мать прежде всего и несу ответственность за будущность детей. Низко, возможно, ожидать, что ты стал бы каким-то образом мстить мне или моей семье за наше расставание; но рисковать я права не имела. Я хочу сохранить светлые воспоминания о нашем коротком романе. Надеюсь, однажды и ты простишь мне мое малодушие и станешь вспоминать меня тепло.

От всей души желаю тебе повстречать женщину, которая сможет не только понимать тебя, но и выносить это понимание.

А я буду молиться за тебя.

Софи.

Щербатов перечел письмо несколько раз. Начал писать ответ:

Дорогая Софи!

Известие о том, что ты желаешь прервать наши отношения, стало тяжким ударом. Но способ, которым ты сообщила об этом, поверг меня в глубокое изумление. Неужто ты, с твоим умом и проницательностью, могла заподозрить меня в намерении…

Разорвал черновик и бросил обрывки в корзину.

Ни к чему.

Пора было переходить к делу. Щербатов взял чистый лист. Стал писать быстро и четко, без помарок.

В целях внедрения решительных мер по борьбе с бандитизмом и быстрому успокоению Тамбовского края приказываю:

1. Во всех селениях Тамбовской губернии властью ОГП объявлять приказы об изъятии из каждой семьи заложников. Заложников поместить в концентрационные лагеря.

2. Установить родственников лиц, состоящих в бандитских шайках, и поместить в концентрационные лагеря.

3. Лицам, состоящим в бандитских шайках, приказать сложить оружие и сдаться не позднее 1 февраля. В противном случае начать расстрелы заложников из числа их родственников и односельчан.

4. В селениях, в которых скрывается оружие, расстреливать заложников в случае несдачи оружия. В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда взятых заложников и старшего работника в семье.

5. Семьи, укрывающие бандитов или их имущество в своем доме, а также снабжающие бандитов продовольствием и припасами, рассматривать как бандитские. Взятых из этой семьи заложников расстреливать на месте без суда.

6. В случае бегства семьи бандита имущество таковой распределять между верными Новому порядку крестьянами, а оставленные дома разбирать или сжигать.

7. Лиц, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать на месте без суда.

Настоящие сведения и условия отпечатать типографским способом и максимально распространить по всей губернии, применяя авиацию для доставки их в труднодоступные районы. Информационные листки снабдить фотографиями заложников в концентрационных лагерях.

Подпись, дата. Щербатов глянул на часы: стрелки сошлись в верхнем положении. Можно с чистой совестью указывать 1 января 1920 года.

И последнее на начало нового года дело. Материалы по нему были отобраны в багровую папку. Сверху — фотография, сделанная точно так, как Щербатов распорядился. Свет выставлен правильно, дети смотрят в объектив, их лица видны отчетливо. Белобрысый мальчик обнимает брата и сестру за плечи, пытаясь защитить. Младший сын — вылитый Князев, в по-детски округлом лице уже проступает волчья порода. Девочка смотрит мрачно и яростно; уже видно, что черты лица слишком резкие, красавицей она никогда не будет. Дети стоят на фоне стены, где явственно видна эмблема ОГП — крест на фоне щита. Эмблема была учреждена после недавней реорганизации МВД. Пояснять, где и когда сделана фотография, не требуется.

Личные дела троих зачинщиков тамбовского мятежа хранились теперь в той же багровой папке. Щербатов взял чистый лист бумаги, чтоб написать текст обращения. Это не обязательно было делать самому, сотрудники справились бы. Но он считал правильным взять эту работу на себя.

Текст под фотографией должен быть простой и предельно ясный.

Зачинщикам тамбовского мятежа

Александру Антонову

Александре Гинзбург

Федору Князеву

приказывается явиться в любое отделение ОГП до 1 февраля 1920 года, чтоб предстать перед судом за совершенные преступления.

В противном случае за каждого из зачинщиков будет расстрелян один из заложников.

Этого довольно, прочее было бы лишним. Имена заложников Щербатов писать не стал. Князев и так прекрасно помнит их, а остальным нет дела. Что Князев свою жизнь отдаст за детей, сомнений не было; однако предлагалось ему другое. Федору придется решать, станет он выбирать, кому из его детей остаться в живых, или сдаст подельников — лучше живыми, но можно и мертвыми.

И что бы он ни решил, недоверие и раскол среди вождей восстания гарантированы.

Щербатов вызвал секретаря, отдал бумаги в производство. Аппарат ОГП работал быстро и слаженно, как стальной механизм. Воззвания сейчас же уйдут в печать и через три-четыре дня разойдутся по всей Тамбовщине.

Щербатов подошел к окну. Пока он работал, ударил мороз, это ощущалось даже через двойное стекло. Поднялась вьюга. Вихри колючего сухого снега приглушили белый свет газовых фонарей. Собор, построенный во имя того, кто принял на себя грехи мира, погружался во мрак.

Глава 32

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

31 декабря 1919 года — 1 января 1920 года

— Скажите, а на этих ваших ритуалах…

— Радениях, — поправила Матрона.

— Да, радениях… бичевание — обязательная часть? — Саша убрала волосы за ухо. — Со мной такое уже проделывали, вы видели следы. Можно это пойдет в зачет?

— Наслушалась поповских сказок, девонька…

Без охраны она теперь не ездила, но солдаты остались ждать в старом штабе. Робеспьера Саша передала на их попечение. К дому Матроны пришла пешком, одна — как в первые дни на Тамбовщине, когда ходила сюда христарадничать, выпрашивая немного хлеба для своей разбитой армии. Тропа, которую она хорошо помнила утопающей в зелени, а после усыпанной опавшими листьями, теперь едва проступала из-под снега. Следов на ней, кроме Сашиных, не было.