Комиссар. Порождения войны (СИ) - Каляева Яна - Страница 43

— Вы рассказываете мне не все, — укоризненно сказала Вера. Тонкая морщинка прорезала ее высокий лоб. — Вам, право же, не стоит меня расстраивать. Вы умеете воздействовать на людей, транслировать им свои идеи. Как вы делаете это?

— Для начала, надо очень хорошо знать, о чем говоришь, — Саша сконцентрировалась на том, чтоб ответить как можно полнее и правильнее; на лбу от усилия выступила испарина. — Важно при этом опираться на то, что слушатели уже знали раньше. Находить понятные слова и верные интонации для каждой аудитории, для любой ситуации. Со временем развивается интуиция, ты не то что управляешь народной массой… нет, она становится для тебя как море, ты можешь поймать волну и оседлать ее так, чтоб оказаться на гребне. Если не угадаешь с волной или просто не будет нужной — потонешь, и слова твои будут мертвы. Простите, я не могу объяснить лучше, это все очень прикладные вещи. Теорией я не владею, если она вообще существует.

— Все хорошо, Саша, не волнуйтесь, — успокоила ее Вера. — Вы, верно, устали. Скоро вы сможете отдохнуть. Расскажите, что вам известно о ритуальных оргиях, проводимых Глебом Бокием?

— Оргии? — Саша не сразу вспомнила, что означает это слово и, вспомнив, не смогла сдержать улыбку. — Слухи ходили по городу, но сильно сомневаюсь, что они были на чем-то основаны. Не в восемнадцатом, по крайней мере. Знаете, сколько у ПетроЧК работы было в восемнадцатом? Бывало, за целый день в уборную отлучиться некогда. Какие тут оргии, ей-богу…

Вера улыбнулась.

— Саша, вы знаете, что вы красивы? Не сейчас, разумеется, но это временно. Я видела фотографию в личном деле. На казенных фотографиях люди редко выглядят хорошо, но даже там вы весьма интересны.

— Вы очень добры. Но я некрасива.

— О, вы просто многого не знаете о возможностях современной моды — и о себе. Ваша красота неброская, нуждающаяся в раскрытии. Если вы когда-нибудь позволите, я помогу вам подчеркнуть ее. Брови, прическа, макияж, подходящий фасон платья… мы можем сделать из вас женщину, которая всюду вызовет интерес. У вас будет такая яркая биография: драматические ошибки молодости — и искупление. Великие святые нередко выходят из великих же грешников. Вы так стремитесь перестроить весь жизненный уклад, а меж тем совсем не знаете жизни. Что вы видели, кроме притеснений и бесконечной борьбы? Вы еще не жили, вам надо только начинать. У меня последний вопрос к вам. Что произошло между вами и Андреем в Петрограде год назад?

Задумываться о том, что случилось в Петрограде год назад, было нельзя. Саша знала, что если вспомнит это, то потеряет так тяжело обретенное равновесие. Там было что-то, от чего она сейчас всеми силами отгородилась.

— Я не помню, — ответила Саша. — Не важно, наверное. Мы можем вернуться после к этому разговору?

— Это важно, — настаивала Вера. — Вы должны вспомнить.

Саше стало неуютно под этим давлением. Она не могла вспомнить ответ, потому что не знала его. Но расстраивать Веру тоже было нельзя. И Саша вернулась мысленно в ту тревожную белую ночь, когда она встретила умирающего от тифа Щербатова… и когда был убит Моисей Соломонович.

В ее теплый бассейн словно опрокинули бак ледяной воды. Саша захлебнулась, принялась биться и хватать ртом воздух. Через секунду обрела равновесие снова и поплыла, уже сама.

Урицкий грустно улыбнулся ей из глубин памяти. Мертвый, он помог ей вспомнить то, чего она никогда им не простит. Она никогда не простит им его смерти. Всех этих смертей.

...Твое главное оружие — твой ум. Его никто у тебя никогда не отнимет… Они пытались отнять у нее то, чего отнимать нельзя, нельзя никому.

Хуже того, не просто отнять — обратить против нее самой.

Думать все еще было трудно, но пробудившаяся злость помогала.

Неважно, что там случилось с Щербатовым в Петрограде. А важно, почему Вера об этом спрашивает сейчас. И что она делает. Что вообще, черт возьми, происходит.

Вера, поняла Саша, сейчас гипнотизирует ее, пытаясь получить ответ. Неопытные месмеристы самоуверенны. Как сама Саша год назад в Петрограде.

Вера успела установить между ними хорошую, прочную связь, открыв себя полностью. Открыв себя противнику опытному, сильному, загнанному в угол и чертовски злому. Знала ли она, что месмерический транс работает в обе стороны?

Они дышали в одном ритме, и Саша перехватила над ним контроль. Замедлила дыхание, ослабляя их общий пульс. Глаза Веры расширились, взгляд застыл.

— Между мной и Андреем в Петрограде, — сказала Саша очень медленно, с давлением, впечатывая в сознание собеседницы каждое слово, — случилось именно то, что вы подозреваете. Я спасла ему жизнь. Особым способом. Вы знаете, что такие вещи всегда имеют цену и последствия. Теперь его жизнь — моя жизнь. Погибну я — погибнет и он. Уничтожая меня, вы уничтожаете и его. Он просил вас об этом? Почему?

— Я боюсь, что он ищет смерти, — Вера поделилась жгущим ее страхом, который она не могла, не хотела больше держать в себе.

— Он ведь всегда носит оружие? Даже когда нельзя?

— Да, браунинг в кармане френча.

— Вы знаете, что это значит. И меня он искал по той же причине. Покончить со мной — и с собой. Защитить меня от меня самой, да? А кто защитит его от него самого? Вы получили ответ, который искали, Вера. Ответ, который давно знали в глубине души. Теперь проснитесь.

Вера моргнула.

— Вы знаете, Саша, — сказала Вера после паузы, — вы, полагаю, запомните то состояние, в котором были сейчас. Если б я приняла решение продолжать, вы бы через неделю-другую изменились навсегда. Но я не стану продолжать, не теперь. Вами займется врач — обычный врач, который поставит вас на ноги. А потом Андрей вернется и решит, как быть с вами дальше.

Вера встала, подошла к двери, но вспомнила что-то и обернулась.

— Андрей приказал разрешить вам выходить во двор, когда вы сможете вставать. Он сказал — чтоб вы могли видеть небо.

Глава 21

Глава 21

Полковой комиссар Александра Гинзбург

Июль 1919 года

Небо было ярким, как ляпис-лазурь.

— И вот приходит этот бывший поручик на кухню, а повар ему и говорит: не серчай, товарищ начкоманды, обед у нас по расписанию и уж два часа как закончился. Могу вот разве что от дна котла пригарки отодрать. А поручик ему: да это тебя самого надо отодрать, как сидорову козу! — Повар отвечает: Здесь тебе не прежний режим, жрать приходи вовремя и на товарищей не залупайся!

Солдаты загоготали и Саша засмеялась вместе с ними. При смехе она немного запрокидывала голову так, чтоб они видели ее шею.

Саша провела в ОГП уже двадцать дней. Первую неделю она не могла подняться с постели. В это время за ней ухаживала медсестра — настоящая, не надушенная и неразговорчивая. Сейчас подвижность мышц восстановилась. Лицо стало почти прежним, только шрам над губой остался. Саша всегда была крепкой и быстро поправилась.

Кормили здесь от души — гораздо лучше, чем в пятьдесят первом. Каждый день приносили молоко и творог — лечащий врач настаивал, что в ее состоянии это необходимо.

На второй день ей передали пахнущую духами записку. Почерк у Веры был изящный, как и все в ней.

“Саша!

Наша небольшая беседа не причинила вам ни малейшего вреда, и я б хотела, чтоб так это оставалось и впредь. Здесь никто не желает вам зла. Война скоро закончится, нам с вами нет нужды враждовать. Надеюсь, однажды вы тоже поймете это. Я стану ждать столько, сколько потребуется.

Одежду и книги я вам подобрала на свой вкус. Если вам нужно что-то другое, пишите мне, я все устрою.

Вера”

Одежду ей принесли такую, какой у нее не было никогда прежде: тонкое белье, туфли на небольшом каблуке и платье, сшитое по ее мерке. Простого кроя, строгое темно-серое платье удивительно шло ей. Чулки из мягкой и нежной ткани… неужто шелк? Сколько же они должны стоить… Саша ловила себя на том, что в этой одежде ведет себя иначе: не размахивает руками при ходьбе, не садится, закинув ногу на ногу, машинально выпрямляет спину. Будто бы знание, что она теперь выглядит женственно, против воли заставило ее в самом деле стать женственнее.