Реалити-Шоу (СИ) - Лятошинский Павел - Страница 42

— Ты здесь раньше что-нибудь ела?

— Бывало, — шутливо развела я руками, — когда времени на обед совсем мало, а денег ещё меньше — самое то, что доктор прописал.

— Боюсь, как бы мне этот доктор что-нибудь от язвы желудка не прописал, после таких-то яств, — он продолжил настороженно озираться. Лишенный привычной оболочки показного лоска, Геннадий явно чувствовал себя не в своей тарелке. Обычный для этого кафе посетитель только-только окончил среднюю школу. Старше моего спутника в зале была только одна старушка, которая, впрочем, ничего не ела, а с удовольствием наблюдала за пухлым внучком, заталкивающим в пасть котлету целиком.

— Риск, конечно, есть, — шепнула я в ответ, — но не попробуешь — не узнаешь.

— Что ж, риск дело благородное…

Половина булочки с котлетой с космической скоростью провалилась в желудок. Облизнулась, салфеткой вытерла каплю жира с подбородка, не переставая жевать, макнула картофельную дольку в соус, подняла глаза на Геннадия, брезгливо вертевшего в руках бургер на триста шестьдесят градусов, примеряя с какой стороны его лучше откусить, чтобы не порвать рот и не заляпаться майонезом.

— Оказывается, я была такая голодная, — удовлетворенно вздохнула, подкатив глаза к потолку и похлопав ресничками.

— А я что-то совсем не голоден…

— Здесь можно заказать салатик, если хочешь, или пирожное с чаем…

— Не сомневаюсь… — каждый новый звук получался у него минорней предыдущего, отчего картошечка вдруг стала пресной, а говядина постной.

«Ты всё испортишь», — отчитываю себя, — «не жрать же сюда пришла. Есть дела намного важнее. Давай, ещё один, последний кусочек и бегом на улицу. Прогулка под ручку, грустное личико, пухлые губки и ненавязчивый, но внятный рассказ о тягости безденежного бытия».

— Как прошла командировка? Ты обещал при встрече рассказать.

Он махнул рукой и не произнес ни звука.

— Совсем нечего вспомнить?

— Вспомнить-то есть что, да нечего рассказать.

— Ясно, — вздохнула я с досадой, — может, пойдем, прогуляемся?

— С превеликим удовольствием, — сказал он напыщенно, бросил скомканную салфетку перед собой на стол и, поднимаясь, окинул напоследок зал презрительным взглядом.

Стемнело. Один за другим зажглись фонари, раскидывая по сторонам длинные тени. Шаг у Геннадия быстрый, с трудом поспеваю. Ухватилась за локоть, слегка придерживаю, чтобы сбавить его темп. Всё равно отстаю. Стремительней его шагов несётся время, безвозвратно утекают драгоценные минуты, которым суждено изменить навсегда мою жизнь.

Чувствую запах застарелого пота. Не резкий, насыщенный, мужской. Геннадий смущается, идёт, перебирает губами, словно хочет что-то сказать, но никак не решится.

— Ген, всё хорошо?

Встряхнувшись, он резко остановился, как-то недобро улыбнулся.

— О чем ты задумался?

Пожимает плечами, не хочет говорить, угрюмо смотрит вдаль поверх моей головы. Сейчас было бы уместно прижаться к его груди, постоять молча в объятиях, но он настолько чужой, и ведет себя так неприветливо, что даже думать об этом не получается. Идём дальше.

— Я завтра уезжаю, — говорю негромко, с подчеркнутой грустью.

— Куда? — спрашивает он без особого интереса.

— В Касимов…

— Надолго?

Настал мой черёд помолчать. Ёжусь с обреченно-трагичным видом приговоренного к ссылке. Напрасно стараюсь, за плечом меня не видно.

— Надолго? — повторил он, раздражаясь.

— Думаю, надолго. Может даже навсегда.

Молчит, на меня не оглядывается.

— Это не мой выбор, — выдавливаю из себя продолжение мысли, ибо знаю, что всего через одно мгновение мы к этой теме уже не вернемся, — так сложились обстоятельства. Будь моя воля, осталась бы. Ладно, ещё в какой-нибудь большой многолюдный город уехать, но я там, где есть.

— И зачем тебе много людей?

«Зачем тебе много людей, когда есть я?» — так, наверное, он хотел сказать? Или не хотел? Что это? Недосказанность или самообман? Начинаю злиться. Я ему тут, значит, про вынуждающие обстоятельства распинаюсь, а он совсем другое слышит, осёл старый. И куда мы так летим полчаса без остановок? Пятки уже горят играть с ним в догонялки. Оборачиваюсь, не сбавляя шаг. Место неизвестное. Пустырь какой-то. Глазу не за что зацепиться. Вдалеке скорбно покачиваются чёрные кроны деревьев. То там, то здесь, моргают синими и красными огоньками индикаторы сигнализации в припаркованных у обочины машинах. Жутковатое зрелище.

— Давай уйдём отсюда, я замерзла и устала, — трусливо дрожит голос.

— Уйдём? — бормочет он сипло. Раздувает ноздри, запыхался, но виду не подает. — Куда же нам теперь идти? Может, туда, где многолюдно?

Киваю много раз подряд, пытаюсь улыбнуться.

— Так и всё же, зачем же тебе много людей?

Вот зациклился: зачем да зачем…

— Понимаешь, важно не столько количество людей… Куда важнее, что это за люди, их качество, если хочешь. Я же журналист. Помнишь? А много интересных людей — много интересных статей, встреч, интервью. Я это имела в виду. А ты что подумал?

— Так и подумал, — отвечает он без малейшей тени эмоций. — Только с годами муравейники сильно надоедают, начинаешь ценить уединение…

— Я тоже люблю уединение, — тяжело вздыхаю, продолжая семенить за ним, как маленькая собачонка на привязи, — но, это когда деньги есть и квартира своя. А без того и другого на стенку лезу от этого самого уединения.

Пропустив мои слова мимо ушей, он идёт прямо уверенно-твердым шагом, с явным знанием местности.

— Куда мы идём?

— Гуляем… Пешие прогулки полезны для здоровья. Не знала?

— Знала, но мне тут как-то не по себе. Давай уйдём отсюда, — требовательно тяну его за рукав, чтоб развернуть в обратную сторону, он ускоряет шаг, сворачивает в темный проулок и останавливается как вкопанный. Не успеваю среагировать, двигаясь по инерции, врезаюсь лицом в потную спину, с трудом остаюсь на ногах.

— Сколько же в тебе прыти, — бормочет он со злой насмешкой.

— Не смешно, — огрызаюсь, потирая лоб, — пойдём уже, а лучше вызови такси, потому что обратную дорогу я точно не осилю.

— Ну, раз ты настаиваешь… — наклонившись ко мне, он несколько раз глубоко вдыхает волосы, протяжно выдыхает с хрипотцой.

— Перестань так делать, — говорю сердито, — ты меня пугаешь.

— Не бойся, я не причиню тебе вреда.

— Я ничего не боюсь, просто уже поздно и холодно.

Неприятно грубо сдавив мое запястье, глядя куда-то сквозь меня, он шепчет заискивающим тоном:

— Холодно, говоришь. Значит, поедем туда, где тепло. Да? В гостиницу, например. Там ты быстренько возьмешь у меня интервью…

— В гостиницу? Интервью?

— Да-да, я именно так и сказал, — ехидничает он, надрывисто дыша.

— Что, черт возьми, происходит? Подожди-ка… Это в каком ещё таком смысле? — возмущаюсь в надежде, что ослышалась и мне сейчас же станет стыдно за свои мысли.

— В самом банально-оральном смысле, — злобно цедит Геннадий сквозь зубы, — возьмешь быстренько ртом, а уже потом поговорим, я, знаешь ли, человек практичный, верю только в предоплату.

Стою, словно околела, безмозгло моргаю с раскрытым ртом. Он ведет пальцем по моей щеке, описывает дугу от середины верхней губы до нижней, и с плямкающим звуком «а-а-м» сует палец в рот, сразу одергивает. Ошарашенная, я вконец онемела.

— Не надо делать таких удивленных глаз, будто никогда раньше не занималась этим с мальчиками. Признайся, ты же это дело любишь. Денег захотелось? Квартиру? Или рассчитывала просто так за мой счет гулять? За всё нужно платить. Заруби на носу, девочка: богатый не значит глупый.

— Отпусти, — взревела я с отвращением, — ты делаешь мне больно.

— Расслабься, — шепчет он, распевая гласные.

Тщетно пытаюсь вырваться. Борьба лишь забавляет его, возбуждает. Больно сжав мою руку, он с силой тянет её к себе, поглаживает сжатым добела кулаком ширинку.

— Да-а-а-а, — брызжет слюнями прямо в ухо, так близко, что я чувствую жар несвежего дыхания, — умница. Расслабь ручку, будет небольно и быстро, тебе понравится.