Реалити-Шоу (СИ) - Лятошинский Павел - Страница 11

***

Воскресное утро стало для Серёжи жестоким испытанием. Алкогольная интоксикация усугубилась куда более беспощадным недугом, который я называю словесным похмельем. Чувство меры в пьяных разговорах важнее умеренности в употреблении алкоголя. Да-да, именно так, лишнее сказанное аспирином не вылечить. С потухшим взглядом, он вспоминает всё, что мы вчера обсуждали. Должно быть, ему уже приходилось слышать, что грустные истории о бывших пассиях не созданы для девичьих ушей. С ребятами — пожалуйста, собирайтесь, полощите их кости до сияющей белизны, но только не с любимыми девушками. Это универсальное правило касается всех.

— Серёж, ты в порядке? — искренне волнуюсь.

— Как-то не очень, — отвечает он подавленно.

— Что тебя беспокоит? Может таблеточку от головы дать?

— А яду нет? — пытается он шутить.

— Закончился буквально на днях, — смеюсь в ответ. Серёжа собирает мысли в кучу, вертит на языке что-нибудь такое: «Прости, я наговорил лишнего, забудь, ничего не было, всё это неправда», но не скажет, да и мне не очень-то нужны его оправдания.

— Чудесно выглядишь, — роняет он, глядя в пол.

— С паркетом разговариваешь?

— Нет с тобой, — переводит он взгляд на мои коленки.

— А тебя словно грузовик переехал. Топай в душ, взбодрись немного.

В ответ он вяло кивает.

— Давай, же, Серёж, соберись, мой хороший, — глажу его по затылку, прижимаю к груди. Терапевтический эффект налицо. Сознание, мало помалу, возвращается, руки гладят мои ножки до ягодичек, целует живот через ночную рубашку. Оцениваю наше отражение в экране выключенного телевизора. Неплохо. Зрители захотят продолжения? Однозначно — да. Я тоже хочу, но не сразу. Интрига — мое оружие. Всё идёт хорошо. Всё по плану. Важно соблюдать дозировку. От эффективного до токсичного одна капля, один эпизод, один кадр. Накалить и отпустить, накалить и отпустить, повторять до результата. Работаем, Серёжа, публика требует зрелищ.

— Ты что-то сказала? — вздрагивает он.

— В душ, сказала. Пойди в душ, умойся. У нас впереди целый день, а ты вялый, как… в общем вялый. Ты же не собираешься сбежать? — лукаво улыбаюсь.

— Сбежать? Никогда!

— Давай, котик, — целую его в макушку, небрежно отталкиваю, он падает на подушку и улыбается.

— Мне в машину нужно сходить, вещи кое-какие взять.

— Отлично! Мусор по дороге выброси, а то Люцифер вскрыл скотомогильник почившей курицы. По всей кухне кости собирала.

— Курицы или Люцифера?

— Пока только курицы, но кое-кто сейчас договорится. Ну-ка бегом в душ, или в машину, или куда ты там собирался, только мусор не забудь.

— Бегу, — бодро отозвался Серёжа, обернул бедра пледом, наподобие килта, и в таком нелепом наряде, спотыкаясь, бросился к стулу, с висящими на спинке джинсами. Я ушла на кухню, не в силах сдерживать смех. Через минуту пришел Серёжа, деловито взял под раковиной мусорный пакет. Щелкнул засов железной двери, слышно было, как он поздоровался с соседкой на лестничной площадке, дверь захлопнулась, я облегчено выдохнула.

Из машины Серёжа притащил большую спортивную сумку с одеждой и завернутые в пергаментную бумагу пирожки, которые пекла моя мама.

— Как думаешь, не пропали? — сунул он сверток мне под нос.

— Думаю, не пропали. Они же сладкие, с повидлом.

Позавтракали, повалялись на диване, пообедали, посмотрели телевизор. Время замерло, как бывает, если приехал куда-нибудь раньше назначенного времени, ждёшь, и полчаса растягиваются в вечность. Нам не о чем поговорить. От его школьных воспоминаний тошнит, а больше нас не связывает ни-че-го.

Серёжа уехал в пять. Мы не стали обсуждали совместных планов на вечер, мы даже не договорились, что ещё хоть когда-нибудь увидимся. С тоской и облегчением одновременно наблюдала, как он завязывает шнурки, натягивает на плечо спортивную сумку с вещами.

— Ну, я поехал, — сказал он на прощание.

Кивнула, поцеловала его в щёку, он развернулся и ушел. Стало тихо, слишком пусто и грустно. Плюхнулась на диван, запрокинула голову, зажмурилась. Во рту странная горечь и соленый вкус слёз. С чего бы? Не случилось же ничего. Да разве в этом дело? Разве нужен повод, чтоб поплакать? Нет, не нужен, ни повод, ни Серёжа, ничего не нужно. Ушёл и чёрт с ним. Просто встал, ушёл и будто никогда тут не был.

Солнце садится. Не включаю свет. Чего-то хочется, сама не знаю чего. Кофе? Пожалуй, да, натурального кофе с корицей и густой молочной пеной. Умываюсь холодной водой, краситься не буду, наряжаться тоже. Шортики, маечка, низкие кеды. За углом кофейный магазинчик, сбегаю туда — обратно, почитаю книжку и спать.

Магазинчик маленький, сразу за дверью прилавок. Тесно, двоим не развернуться. Тянусь к дверной ручке. Дверь распахивается быстрее, чем её касаюсь, и больно ударяет по пальцу. Непроизвольно одергиваю руку и встречаюсь взглядом со своим обидчиком. Высокий парень с легкой щетиной смотрит на меня в упор, быстро отворачивается, извиняется, придерживает дверь, и решительным жестом буквально заставляет меня идти внутрь. Перед такой энергией невозможно устоять, я повинуюсь. Исчез он также внезапно, как появился. Опомнилась перед прилавком. Аромат кофе перебивает запах духов. Клянусь, я знаю этот запах, и мурашки по коже тому доказательство, но он исчезает полностью, так и не раскрывшись до конца.

— Кофе? — слышу голос из-за прилавка.

— Ага. Крепкий кофе. Очень крепкий и очень чёрный, такой, чтоб, наконец, проснуться.

Глава пятая

— Надежда Михайловна, как считаете, можно нас называть работниками сельскохозяйственной отрасли? — спрашиваю свою соседку по кабинету. Настроение совсем не рабочее. Не выспалась. Половину ночи задавалась этим вопросом. Коварная штука бессонница. Часть мозга, в которой вопросы, бурлит, как горная река, а та часть, где ответы, отключается намертво.

— Нет, — отвечает она в тягостном раздумье, — ну, какие же из нас сельхозработники? Ещё крестьянкой назвалась бы. Одно дело пахать, сеять, а совсем другое — про это писать.

— Не соглашусь. Пашем мы, как проклятые, сеем сомнения на информационной ниве. Крестьяне мы. Да ещё какие! Черносошные!

— Балаболка ты, а не крестьянка.

— Снова посмею с вами не согласиться. Бывают же военкоры, а мы сельскохозяйственные корреспонденты — сельхозкоры сокращенно. Так-то, Михайловна, шах и мат.

— Так-то оно так, только вот не пойму, к чему ты этот разговор завела.

— А вам, прям, смысл во всем подавай.

Она сморщилась, напялив брезгливую гримасу.

— Надежда Михайловна, скажите, как старший товарищ, как мудрая женщина, легенда советской публицистики, корифей отечественной журналистики, — сыпала я комплиментами, попутно формулируя второй вопрос, который со вчерашнего вечера не дает мне покоя, — я нормальная баба?

— Что? Нет, конечно, нет, — прыснула она ядовито.

— Почему?

— Потому что. Откуда я знаю?! Тебе совсем заняться нечем?

В открытую дверь заглянул Стасик. Ответственный секретарь нашей редакции. Маленький, щупленький, неопределенного возраста. На вид не дала бы ему и пятнадцати лет, если бы не седина на всю голову, эдакий мышонок, а выпирающие желтые зубы усиливают сходство с грызуном.

— Стасик, я нормальная баба? — кидаю в него неожиданный вопрос.

— Нормальная, — отвечает он ни секунды не медля.

— А Надежда Михайловна говорит, что нет.

— Весомый аргумент, против такого не попрешь.

— Вот вы мужики, — возмущаюсь, — на ходу переобуваетесь.

— И ты тоже переобуться не забудь, — кивает он на мои босоножки, — в четверг едешь на выставку.

— Какую такую выставку?

— Ежегодную выставку сельскохозяйственной и строительной техники. Международную, между прочим.

— Надо же, — иронично улыбаюсь, — и какие будут страны-участники?

— Россия, Белоруссия, Казахстан.

— Тьфу ты, — вмешивается Надежда Михайловна в наш разговор, — такая же международная, как я балерина.

— В общем, я предупредил, с вопросами обращаться в бухгалтерию.