Новая надежда, старые обиды (ЛП) - Малком Энн - Страница 8

— Пошел ты, Броди Адамс, — выплюнула я, не в силах придумать ничего более оригинального.

А потом развернулась на каблуках и умчалась прочь, борясь со слезами гнева и стыда.

В последнее время я нарушила много обещаний, данных самой себе, но до этого момента я никогда не нарушала обещания, которое дала в восемнадцать лет.

ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

Хотя меня регулярно называли ботаником — видимо, они не могли придумать более оригинального оскорбления для девочки в очках, которая не была полной дурой и серьезно относилась к учебе, — у меня не было привычки задерживаться после школы из-за каких-либо внеклассных занятий. Я не любила внеклассные занятия. Несмотря на то, что это добавляло баллов для поступления в колледж.

Моих оценок хватало для приличного колледжа. У меня не было иллюзий относительно «Лиги Плюща», что, на мой взгляд, слишком дорого и бесполезно для будущего, которого я хотела. Я не очень-то желала учиться дальше, но папа хотел, чтобы я поступила, и это был самый быстрый способ покинуть Нью-Хоуп.

Поэтому я записалась на единственное внеклассное занятие, которое не требовало от меня какого-либо общения: шахматный клуб. Были только я и студент по обмену из Колумбии, Рико, и он присоединился случайно. Шахматный клуб долго не просуществовал.

Я не грустила из-за этого. Говорила себе: ну ты попыталась, просто не получилось.

Подавала заявления во все колледжи, в какие только могла, использовала все шансы.

Мне было плевать, куда поступать, главное выбраться отсюда.

Я шла в обход через футбольное поле, чтобы добраться до парковки. За мной должна была заехать мама. Хотя к тому времени занятия уже закончились, я не хотела, чтобы кто-нибудь случайно увидел, как она заезжает за мной на своей шумной, отвратительной машине, из-за этого у людей было бы больше поводов дразнить меня. У них и так было достаточно поводов.

— Ты позоришь меня! — громкий и сердитый голос разнесся по полю.

Я находилась за трибунами, вне поля зрения владельца голоса.

Он показался мне смутно знакомым. Я не из любопытных, но все равно старалась не выдать себя.

И потом увидела Броди и его отца, доктора Адамса. Броди совсем не походил на того самоуверенного засранца, который прогуливался по коридорам школы, обнимая за плечи чирлидершу, и с ухмылкой на лице, как будто ему принадлежал весь мир.

Нет, он сидел на трибуне, в позе эмбриона опустив голову между колен.

— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — потребовал доктор Адамс.

Я удивилась. Очень. Доктор Адамс был моим врачом. Он был врачом практически для всех. Это маленький городок, и его очень уважали. Он был добрым, всегда улыбался, с ним было комфортно. Хотя моя мама однажды пыталась проверить эту теорию… Придя со мной к нему, чтобы поговорить о таблетках от прыщей и обильных месячных, и в конце концов она спросила, как это повлияет на мое либидо.

Моя мама была против большинства современных лекарств и категорически против того, чтобы я «портила свои гормоны» таблетками. Я же была категорически против того, чтобы в свои почти восемнадцать лет ходить прыщавой. Мне потребовалось много времени, чтобы убедить маму проконсультироваться в этом вопросе; она годами твердила, что я перерасту, что это естественно, и я по-прежнему привлекательна.

Она ошибалась по всем пунктам.

И я была бесконечно благодарна доктору Адамсу за то, что он нашел способ обойти все вопросы и опасения моей матери и прописал то, что поможет.

Я никогда не видела его красивое лицо таким покрасневшим, таким сердитым, особенно по отношению к сыну. Не то чтобы я наблюдала за ними. По понятным причинам я не посещала футбольные матчи. Но, к сожалению, я жила в маленьком городке, и мне время от времени доводилось видеть их, когда мы ужинали с семьей, когда я ходила в кафе с мамой.

Доктор Адамс всегда улыбался, с теплотой относился к сыну, который, по моему мнению, не заслуживал такого хорошего отца, и я всегда считала, что добрый человек, воспитавший такого засранца, был отличным объяснением термина «против природы не попрешь».

Броди вскинул голову, услышав слова отца.

— Ты ленивый, — выплюнул доктор Адамс. — Ты слишком много времени проводишь на поле, думаешь, что ты самый крутой, важный такой. Но нет. Твои оценки ужасны, и ты далеко не так хорош в футболе, как тебе кажется. Такими темпами ты станешь страховым агентом, полысеешь, твоя жена будет жирной, и ты станешь разочарованием для меня и памяти своей матери.

Я моргнула, не в силах осознать, сколько яда этот человек выплескивает на собственного сына. На мгновение я забыла, что желала Броди Адамсу самого худшего. Хотя, это не он был главным зачинщиком буллинга, а его приятель Сэм Нортон, но он смеялся с остальными. Он воплощал в себе все плохое. Может быть, я злилась на него больше, чем на других, потому что всегда была немного влюблена в него. До тех пор, пока они с приятелями не придумали прозвище «Чудачка Уотсон».

— Пап…

Шлепок.

Звук эхом разнесся по футбольному полю. Я прикрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть, когда доктор Адамс ударил своего сына еще раз.

— Не смей мне перечить, — прошипел он, схватив Броди за воротник и потянув вверх. — Не возвращайся домой, пока не пробежишь еще двадцать кругов. Не могу даже смотреть на тебя, — он отпустил сына, который упал на сиденье трибуны.

— Да, сэр, — сказал Броди, опустив голову.

Доктор Адамс бросил на него последний неприязненный взгляд, прежде чем уйти, к счастью, в противоположном направлении от моего укрытия.

Я не знала, что заставило меня сделать то, что я сделала дальше. Временное помешательство? Внезапная волна сочувствия, которую я унаследовала от мамы? Голос отца в голове, который всегда твердил поступать правильно.

Вместо того, чтобы уйти и забыть увиденное, я подошла к Броди, который опустил голову на колени. Не говоря ни слова, я села рядом с ним.

Он резко выпрямился, очевидно, не заметив моего приближения.

Быстро потер покрасневшие глаза, пытаясь смахнуть слезы.

Я посмотрела в сторону футбольного поля, чтобы он не подумал, будто я пялюсь на него.

— Твой отец — мудак, — сказала я через несколько секунд.

Он повернул голову в мою сторону, но я по-прежнему не смотрела на него. Затаила дыхание, ожидая, что он пошлет «Чудачку Уотсон» к черту.

— Да, — согласился он.

Я повернулась. У него было робкое, смущенное и печальное выражение лица.

— Знаешь, он не прав, — сказала я ему, встретившись с ним взглядом. — Насчет того, что твоя мама разочаровалась бы в тебе. Я ее не знала, но моя мама знала. И она очень высокого мнения о ней. Думаю, она была из тех людей, которые всегда гордятся своим сыном, и единственное разочарование, которое она испытает, — это то, что оставила тебя разбираться с этим в одиночку.

Я кивнула в ту сторону, куда ушел его отец. А потом, не раздумывая, потянулась, чтобы сжать его руку.

Броди дернулся от прикосновения, и я тут же пожалела об этом, попытавшись отдернуть руку. Но он крепче сжал мою ладонь.

Он посмотрел на меня нежным взглядом, в котором не было того мальчишеского высокомерия, которое я видела раньше. Он выглядел как ребенок. Ранимым. Уголок его губ приподнялся в грустной улыбке, затем он открыл рот, чтобы что-то сказать.

— Что здесь происходит?

Я вздрогнула, услышав этот голос, и Броди отдернул руку, когда Сэм Нортон и еще несколько парней из футбольной команды подошли к нам.

— Чудачка Уотсон пристает к тебе, братан? — Сэм усмехнулся.

Броди тоже.

— Нет, она просто испытывает судьбу, — он встал, повернувшись ко мне спиной. — Нельзя же винить ее за попытки. Даже если она заблуждается.

Мое лицо покраснело, когда остальные парни тоже рассмеялись.

— Ты думаешь, что Броди захочет быть рядом с тобой? — насмехался Сэм, глаза его горели жестокостью.

Я встала, забирая свою сумку, но в спешке споткнулась, уронив книги. Броди оглянулся, но не двинулся с места, чтобы помочь мне, не проявил доброту.