Исправительная академия (СИ) - Хай Алекс - Страница 6

Я слушал рассказ брата, молча глядя на складки одеяла. Да уж, ничего себе поездочка. Этот Володя Оболенский явно был полным отморозком.

— Слушай, Алексей… А у меня права-то на вождение есть? Или как это называется… Ну разрешение водить, в общем.

— Нет. Но тебя это никогда не смущало. Причем, надо сказать, водил ты с детства очень неплохо. Уверенно. Лихачил порой, конечно. За это дед и приказал больше тебе кататься не давать. Но ты все равно изворачивался. Любил ты быструю езду.

— Как и всякий русский, — отозвался я, припомнив «Мертвые души».

Алексей снова удивленно моргнул.

— Когда это ты Гоголя успел прочитать?

Я замялся.

— Не знаю. Может память как-то фрагментарно возвращается, — отшутился я. — Гоголя помню, тебя — нет.

— Как бы то ни было, быстрая езда тебя едва не убила. И я очень зол на тебя, Владимир. Мне плевать, помнишь ты или нет, но ты совершил большую глупость. Своими выходками ты опозорил не только себя, но и весь наш род.

Я кивнул.

— Не спорю. Это перебор. Значит, понесу наказание. Изворачиваться не буду, выбора, чую, все равно нет.

Да уж, ситуация, как говорится, патовая. Интересный поворот сюжета в этом кино. Настоящий Володя, конечно, отжег напалмом. Надо умудриться так накосячить за один вечер. Может убейся он в самом деле, семья бы вздохнула с облегчением. Держать рядом с князем такое позорище себе дороже. Сплошные убытки — финансовые, репутационные. Да и нервы такой отпрыск наверняка выматывал.

Но только вот теперь вместо Володи был я, а я очень хотел жить, причем жить спокойно. Ну интересно мне стало, чем все это закончится! А ничем хорошим оно, судя по всему, заканчиваться не собиралось.

— Набил бы тебе лицо и переломал каждую кость, честное слово, — прошипел Алексей. — Да толку? Все равно залечишься, а делу это не поможет. Теперь отец с дедом будут умасливать чинуш, чтобы замять этот скандал. Но все равно слухи уже понеслись по городу, так что не жди, что на этот раз тебе все сойдет с рук…

Он не договорил — умолк, прислушавшись к шуму, доносившемуся с первого этажа.

— Приехали, — сказал он и поднялся с кровати. — Пойду встречу.

— А мне что делать?

— Молиться, чтобы радость деда от твоего возвращения к жизни перевесила его желание самолично тебя придушить.

Алексей расправил пиджак и торопливо вышел. Я сполз с кровати, нашел брошенную в угол книгу и сунул под подушку. Потом дочитаю, как все устаканится. Живот начал урчать от голода — видимо, усиленная регенерация требовала потребления многих тысяч калорий. Но звонить слугам не хотелось. Сперва бы понять, как себя вести, чтобы влетело с правом прощения.

Но подумать мне не дали.

В дверь робко постучали, словно спрашивали разрешения войти. Ну хоть кто-то проявил уважение к болезному.

— Заходите! — крикнул я и натянул одеяло по самые подмышки. Хорошо бы раздобыть одежду и облачиться самому. Чем меньше народу увидит печать, тем лучше.

Створки заскрипели и медленно отворились. Пожилой мужчина в ливрее слуги — больно уж он походил на ряженного в униформу швейцара в каком-нибудь дорогом отеле — катил перед собой пустое кресло.

— Владимир Андреевич, с возвращением, — добродушно улыбнулся мужчина. — Вижу, дар родовой работает — вон, уже и раны затягиваются…

— Простите, я не помню, как вас зовут. Головой ударился.

— Лука я, ваше сиятельство. Лука Афанасьевич, — старичок подкатил кресло ближе. — Их сиятельства Николай Валерианович и Андрей Николаевич требуют вас к себе.

— А это еще зачем? — я указал на кресло-каталку.

— Так вы ж раненый у нас…

— Бросьте, Лука Афанасьевич, — я встал, прикрываясь одеялом. — Сам пойду, своими ногами. Что мне сейчас по-настоящему нужно, так это одежда.

— Владимир Андреевич, так то ж приказ…

— Что мне, в первый раз приказы нарушать? — я улыбнулся старику. — Да и вас заставлять катить такую тяжесть я ни за что не буду. Еще же и по лестнице, небось, придется спускаться…

— Не придется. Вас ожидают в верхней гостиной.

— Тогда еще проще. Лука Афанасьевич, поройтесь, пожалуйста, в платяном шкафу и дайте что-нибудь, что не будет раздражать их сиятельств.

Заставлять старика, да еще такого божьего одуванчика, здоровенного лба тащить, пусть и на колесах? Князь там с дуба рухнул?

Не знаю, обиделся или, наоборот, обрадовался Лука Афанасьевич, но бодро подвинул кресло-каталку к стене и принялся копошиться в массивном шкафу.

— Я бы выбрал это, — он положил передо мной простые коричневые брюки и хлопковую рубашку. — Дед ваш излишеств не любит. Все же военный человек, аскет…

— Прекрасно. Спасибо, Лука Афанасьевич. Вас не затруднит подать белье и обувь?

Через пару минут передо мной выросла стопка одежды, и я отпустил слугу за дверь. Старичок пытался возмущаться — дескать, всегда помогал мне одеваться, а тут я еще и калечный. Но я был непреклонен. Пусть думают, что сильно башкой треснулся. На травму головы можно списать любую прихоть.

По-хорошему, кое-какие привычки или особенности поведения этого отморозка Оболенского надо бы сохранить. Но я не знал, как именно он общался со слугами, каким тоном разговаривал и какие обороты речи использовал. Перемена будет слишком заметной.

С другой стороны, если это будет перемена к лучшему, может и прокатит?

— Готов, — сказал я дожидавшемуся у дверей Луке Афанасьевичу. — Проводите меня, пожалуйста, к их сиятельствам.

Дедок почему-то улыбнулся себе в усы, но ни слова не сказал. Мы шли по застеленному ковром коридору, лишь подтвердившему мою догадку о старинном доме. Точнее, зданию могло быть и меньше сотни лет, но убранство создавали явно под старину.

Стены на одну треть от высоты были убраны деревянными панелями, а выше их обили тканевыми обоями. Всю дорогу меня сопровождали картины в строгих деревянных рамах — пейзажи, сцены охоты, изысканные натюрморты и жанровые портреты. Освещение было электрическим, но бра стилизовали под старинные настенные подсвечники.

Наконец Лука Афанасьевич остановился перед широкими двустворчатыми дверями.

— Прошу, Владимир Андреевич, — слегка поклонился он. — С Богом.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я.

Казалось, во всем этом доме обо мне заботились лишь красавица-мать да этот старый слуга. Но Анастасия Павловна, раз уж была женой наследника князя, не была урожденной Оболенской. А Лука наверняка происходил из простого люда. Так что, выходило, что среди урожденных Оболенских у меня пока что друзей не было. Впрочем, неудивительно. Такого придурка-сына я бы сам хотел придушить.

Без стука я потянул дверную ручку на себя и вошел внутрь.

— Добрый день, ваши сиятельства.

Верхняя гостиная явно предназначалась для сбора членов семьи и самых близких друзей. Окна небольшой комнаты выходили на оживленную улицу, но от шума спасали высаженные перед домом деревья и кустарники. Сама гостиная показалась мне по-семейному уютной. Стены украшали портреты родственников, было много совместных фотографий.

В центре зала располагались два дивана, по краям поместили кресла. У дальней стены стояло фортепиано, а на стуле дремал пушистый сибирский кот. Когда я поздоровался с родней, усатый лениво приоткрыл один ярко-зеленый глаз, повел ухом, а затем демонстративно свернулся калачиком задницей ко мне.

Володю что, даже кошки местные не жаловали?

— Проходи, Владимир, — донесся властный голос из глубины комнаты.

Я прошел дальше и остановился, увидев князя. Это точно был дед, хотя со спины признать в нем старика было трудно. Высокий, широкоплечий, все еще подтянутый, с ровной спиной — он всматривался в один из групповых портретов на стене.

— Присаживайся, Владимир, — обернувшись, велел он.

Нет, все же годы взяли свое. Наверняка в молодости у князя не было отбоя от поклонниц. Даже сейчас язык не поворачивался назвать его стариком. Импозантным мужчиной — да. Но дед был в отличной форме. Да и густота его совершенно седых волос наверняка вызвала бы зависть у многих мужиков.