Да, господин министр - Линн Джонатан - Страница 90

Впрочем, должен признать, мой энтузиазм по поводу успешной деятельности на посту министра Ее Величества несколько угас после интервью, которое я дал не по годам развитой девчушке для ее школьного журнала.

Она поинтересовалась, как мне удалось добиться столь видного положения. Я кратко перечислил основные этапы своей политической карьеры и скромно добавил, что «ее кульминационный момент настал, когда премьер-министр счел возможным предложить мне пост в кабинете». Я не хотел выглядеть слишком самодовольным. Как показывает мой опыт, у детей на этот счет особый нюх.

Кэтти спросила, не страшит ли меня «эта жуткая ответственность». Я объяснил ей, что когда человек решает – как, например, я – посвятить свою жизнь служению другим, чувство ответственности становится одним из его неотъемлемых качеств.

В ее глазах светилось нескрываемое восхищение.

– Но бремя власти… – зажмурившись, с благоговением прошептала она.

– Увы, – произнес я тоном человека, давно привыкшего к этому бремени. – Конечно, иногда… Но понимаешь, Кэтти (Я специально обратился к ней по имени, показывая, что ни в коей мере не считаю себя выше своих избирателей, даже потенциальных, то есть детей.), сознание собственной власти учит человека смирению…

Меня перебила стремительно вошедшая в комнату Энни:

– О, смиренный мой, только что звонил Бернард.

Неужели ей не понятно, что в присутствии посторонних такие шуточки, по меньшей мере, неуместны?! У меня тоже развито чувство юмора, но всему же есть предел!

Оказывается, Бернард просил передать, что партийный центр настоятельно рекомендует мне посмотреть вечернюю телепрограмму по Би-би-си-2.

Я понял, о какой программе идет речь, и твердо решил ее не смотреть.

– О господи! Член парламента Морин Уоткинс – одна из самых неприятных заднескамеечниц, фанатичка. Вряд ли на нее стоит тратить время.

Тут я заметил: Кэтти добросовестно записывает мои слова. Пришлось объяснить ей, что это «не для печати» – реалия, которую ей трудно понять. «Слава богу, нам в основном приходится иметь дело с хорошо выдрессированными парламентскими корреспондентами», – с теплым чувством подумал я.

В конце концов Кэтти все-таки вырвала листок из своего блокнота, но, к моему удивлению, встала на защиту Морин.

– А мне она нравится! Вам не кажется, что женщин по-прежнему эксплуатируют? Все мои подруги из четвертого «Б» считают, что их эксплуатируют и на работе, и дома – иначе и быть не может в мире, которым управляют мужчины в своих интересах.

От этого страстного обвинения я, честно говоря, несколько опешил. Как-то не верилось, что она сама… Но умница Кэтти тут же бесстрашно добавила:

– Она тоже так считает.

Признаться, я уже по горло сыт феминистским вздором! В наше время стоит только сделать женщине комплимент по поводу ее внешности, как тебя тут же объявят сексуальным маньяком. Это лесбийское лобби лезет буквально во все дыры!

Решив доказать Кэтти, что она заблуждается, я с отеческой улыбкой произнес:

– Ну-у, те времена канули в вечность, девочка. К тому же в палате общин она, слава богу, не имеет большого веса…

– Естественно, – перебила Энни. – В палате одни мужчины.

Я поблагодарил свою дорогую женушку за помощь, еще ласковее улыбнулся Кэтти и спросил, интересует ли ее что-нибудь еще.

– Всего один вопрос, – сказала она. – Чего вы практически добились как член кабинета министров?

Вопрос доставил мне искреннее удовольствие: он казался легким, и на него приятно было отвечать.

– Добился? – задумчиво повторил я. – Довольно многого. Например, членства в Тайном совете, в партийном комитете по выработке политической стратегии…

Но она тут же уточнила, что ее интересует мой личный вклад в улучшение жизни других.

Было отчего прийти в замешательство. Иногда дети задают самые немыслимые вопросы. «Абсурдные до невозможности», как сказали бы наши американские союзники. До этого, естественно, никому и в голову не приходило задавать мне подобные вопросы.

– В улучшение жизни? – переспросил я.

– Да.

– Других людей?

Я лихорадочно соображал, но нужные слова, как назло, не шли в голову.

– Э-э… понимаешь, Кэтти, – начал я, пытаясь собраться с мыслями, – в общем, много сделал… ведь для этого меня и назначили… восемнадцать часов в день… семь дней в неделю… без выходных…

Кэтти перебила меня, как только я имел глупость перевести дух. Со временем этот ребенок станет находкой для Би-би-си!

– Не могли бы вы привести несколько примеров? Или хотя бы один, а то моя статья будет скучноватой.

– Примеров? Конечно, могу, – заверил я, но тут же понял, что не могу.

Ее остро отточенный карандаш выжидательно замер над верхней строкой разлинованного блокнота. Затянувшееся молчание становилось угрожающим.

– Видишь ли, Кэтти, – начал я, с трудом подыскивая слова, – не знаю даже, с чего начать. В правительстве многое делается коллективно… мы все вместе… лучшие умы государства… бьемся над решением важнейших проблем…

Мое объяснение ее явно не удовлетворило.

– Да-а, – с сомнением протянула она. – Но о чем вы будете вспоминать, когда придет время оглянуться и сказать себе: «Я сделал то-то и то-то»? Ну как писатель про свою книгу.

Маленькая пиявка!

Я попытался как можно доступнее растолковать ей некоторые особенности политической жизни.

– Дело в том, Катти, что политика – хитрая штука, в ней должно принимать участие множество самых разных людей. Все это требует времени… Рим строился не в один день…

Бросив взгляд на ее лицо, я увидел, как на нем застывало чувство разочарования. (Поскольку нелепые стилистические фигуры Хэкера нередко позволяют лучше понять туманную логику его мышления, мы решили избавляться от них, только если они грозят еще больше затуманить смысл повествования. – Ред.) Не сумев ответить на ее вопрос, я тоже почувствовал легкое разочарование. К нему, однако, примешивалось раздражение против этой несносной девчонки за ощущение неадекватности, которое она невольно вызвала во мне. Ладно, все хорошо в меру, пора заканчивать это бессмысленное интервью.

Я искренне посетовал, как быстро летит время, сослался на необходимость поработать над срочными материалами, тепло поблагодарил Кэтти за «милую, приятную беседу» и вежливо выпроводил, предварительно напомнив, что она обещала ознакомить меня со статьей до публикации в своем школьном журнале.

Вернувшись, я устало плюхнулся в свое любимое кресло возле камина. Настроение было хуже некуда.

– Способная девочка, – заметила Энни.

– Все! Чтоб я еще хоть раз согласился дать интервью школьному журналу? Ни за что на свете! Она задавала такие трудные вопросы…

– Да не трудные, а простодушные, – возразила Энни. – Она наивно полагала, что твоя деятельность имеет под собой какую-то моральную основу.

Слова Энни меня сильно озадачили.

– Но она действительно имеет, – возразил я.

Энни рассмеялась.

– Ну не будь дурачком, Джим!

Мне было совсем не смешно. Я мрачно разглядывал красиво сложенные поленья в искусственном камине.

– Что ты вздыхаешь? – спросила Энни.

– Может, она права? Действительно, чего я добился?

– Джим, а если сейчас попробовать? – неожиданно предложила Энни. – Раз уж вы с Кэтти так убеждены, что у тебя в самом деле есть власть.

Моя жена порой не только выдвигает самые нелепые предложения, но и настаивает на них!

– Что я могу? Ведь я всего лишь член кабинета! – огрызнулся я.

Энни сочувственно улыбнулась.

– Да, «бремя власти» и впрямь научило тебя смирению.

При чем тут смирение? О нем вопрос не стоит и никогда не стоял. Я не способен добиться каких-либо изменений в обозримом будущем – вот в чем вопрос! Изменения требуют проведения законопроектов через парламент, а там на ближайшие два года все забито.

Но Энни не сдвинешь.

– Почему бы тебе, например, не провести какие-нибудь реформы государственной службы? – упрямо гнула она свое.