Ваша честь (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 16

— Я согласна. О том, чего я хочу, я подумаю.

И вот теперь я буду ждать, что случится завтра — когда, кстати, и да, что я там говорила про семечки и мышей? Что если я нужна для того, чтобы прикинуться другой дамой, которую непременно попытаются устранить?

Возможно, я поспешила с ответом, но мой собеседник юлой исчез из экипажа, и я осталась в одиночестве сотрясать своим бренным телом вонючий воздух. На что я подписалась, на верную смерть?

Незнакомец обещал мне исполнение всех моих пожеланий. И это могло быть как пустословием, так и действительно оказаться достойной платой. И если это второй вариант, то — они и в самом деле могущественны.

И это значит, что им ничего не стоит избавиться от меня в любой момент. Двум смертям не бывать, говорят? Но я эту байку уже опровергла собственной жизнью.

Карета остановилась. Я медлила, но мой кучер замаячил перед дверцей, и мне пришлось покинуть экипаж — впрочем, это было не такое и надежное убежище. Я или обеспечила себе достойное будущее, или подписала смертный приговор, но у меня остается запасное решение. То, которое я приняла, когда ехала на первый этап... или что это было?

Тина перехватила меня у дверей и повела наверх. Ноги не слушались, и я поняла, что тело с непривычки затекло и болело. Это было странно — ведь Йоланда должна была привыкнуть к корсетам и тряске, или что это, психосоматика? Реакции Анастасии Ереминой? Все может быть.

Пока Тина раздевала меня, снимала куртки, рубашки, юбки, корсеты, драгоценности, распускала мне волосы, я молчала. Раз за разом я прокручивала странный разговор. Что он напомнил? «Игру престолов»? Нет, там все намного продуманней и логичней. Какую -нибудь онлайн-игру? Книжку из серии «прочитал и забыл»? Нет, нет. Похоже на какой -то набросок, пробу, но какой в этом смысл? И лишь когда Тина ушла, а потом вернулась с ужином, я решилась ее расспросить.

— Расскажи мне, что будет дальше?

— Дальше, милая госпожа? — удивилась она.

— Твоя матушка говорила тебе, так?

— Так, — кивнула Тина и поправила мне прядь волос. — Это будет долго, долго, прежде чем все, кто достоин, предстанут пред его высочеством. Сколько умрет, милая госпожа, сколько будет опозорено.

— Например, если. выяснится, что девушка нечиста?

— Ох, милая госпожа, — негромко засмеялась Тина, — вы совсем как юный цветок алны, такая непорочная.

Это прекрасно, что ты так думаешь, потому что я помню про Марию Хлопову. Плохо, что мои опасения подтверждаются, и не невинность тут моя, истинная или мнимая, причина, а.

Например, ту самую претендентку, которую я сгоряча согласилась заменить, завтра могут попытаться вывести из игры, и как это сделают, я примерно уже представляю. Доктора здесь не церемонятся.

— Ваша матушка, — Тина наклонилась ко мне и зашептала тихо-тихо, хотя нас вряд ли мог кто-то услышать, — так хотела стать королевой. Все Святые были тому свидетелями и хранят тайну сию, но моя матушка говорила, будто ее сиятельство подсыпала девушкам бледные травы.

— Не знаю, что это такое, — призналась я, внутренне содрогнувшись. Куда она лезла? Не понимала, что выбирает абсолютно не принц? А я куда лезу со своими знаниями этого мира? Еще на какой-нибудь милый тот свет? — Но зачем ей было это все нужно?

Я же видела, на что готовы девицы, с которыми перемолвилась всего парой слов, и за это время со мной они охотно поделились планами и рецептами. Значит, желание покинуть отбор — не исключение, не нечто из ряда вон, наоборот, тут все союзницы, сестры по несчастью. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Зачем матери Йоланды занимать место в королевском дворце? И да, она все равно его не получила. На этом настаивала ее семья?

Тина отстранилась. В комнате было темно, тихо, только редкие свечи отбрасывали на наши лица и стены трепещущий блеклый свет.

— Говори, — приказала я. — Я не выдам тебя моей матери, не выдам никому. Ты же молилась, чтобы моей сестре не пришлось проходить через это, так почему?

Тина молчала, и я видела, что она очень хочет быть со мной откровенной, но чего -то боится. Она кусала губы, вздыхала, мялась, и лишь когда я отставила от себя тарелку и кивнула ей — мол, можешь доесть — она наконец-то осмелилась.

— Все Святые не простят ни яда, ни острого ножа, милая госпожа. Не замолить грех убийства чад их, какой бы ни была ваша цель.

Глава двенадцатая

Я лежала в своей кровати, свернувшись клубочком, и думала, думала, думала...

«Твоя сестра стала бы королевой, но раз ее больше нет, корону наденешь ты!»

Мать Йоланды не просто истеричная женщина средних лет. Она, если верить Тине, убийца.

«Хоть какая-то от тебя будет польза! Так что возьми себя в руки и хоть раз в жизни веди себя как положено!»

Это не о том, что глазки в пол и мило улыбаться. Это о том, что у меня должна рука не дрогнуть. И, скорее всего, подобные речи слушали многие из тех, кого я еще не видела на отборе. Может быть, часть из них уже выбыла по каким -то причинам. А часть потирает ручки и готова идти до конца.

Зачем?

И новая версия: я должна подменить ту девушку, чтобы сделать то, на что она не решится. Навлечь на себя гнев богов — сурово. Но это все я узнаю завтра.

Сон не шел. Похрапывала на своей кушетке Тина, потрескивали угли, по комнате плыл аромат легких трав — Тина, прежде чем лечь спать, что-то бросила на жаровню. Мне тепло, тихо, спокойно — почти. Меня ожидает что-то немыслимое — и я точно не собираюсь становиться убийцей. Ни ради трона, ни ради чего бы то ни было в этой жизни. Тем более, что речь идет о тех, кто стоит на моем пути к цели, которая мне не важна абсолютно.

А графиня честолюбива. Похоже на то, что она имеет влияние? И да, и нет. Хотя бы уже потому, что тот, кто предложил мне сделку, знает прекрасно, чья я дочь. Может быть, мать Йоланды была влюблена в короля? Там смотреть, конечно же, не на что, но, вероятно, у него богатый внутренний мир?

За окном промелькнуло что-то — большое, бесшумное, и я увидела только тень, закрывшую на мгновение бледный свет луны. Сова? Им здесь раздолье...

Я не заметила, как уснула, и причиной моего спокойного, ровного сна могли быть травы. Я проснулась, когда было уже светло, и Тина на этот раз была в комнате и перебирала мои наряды.

Да, я вылезала из своей склепоподобной кровати с намерением встретиться со своей судьбой лицом к лицу.

Мой туалет сегодня был проще, чем перед визитом в королевский дворец. Корсет был таким же свободным, платье — таким же многослойным, но оно было легче килограмма на три, и вместо куафера мной занялась Тина. Вся подготовка к выходу заняла часа полтора, включая мой завтрак, к которому я почти не притронулась.

— Я хочу сходить в Утренний Храм, — сказала я. Тина нахмурилась. Опять я сделала что-то не так.

— Милая госпожа хочет передать дары?

— Я хочу вознести молитвы, — теперь и я нахмурилась тоже. — Разве это запрещено? Тина произвела свое привычное пальцы-лоб и уточнила:

— Вы хотите помолиться сейчас?

Что-то я говорила не так, и хорошо, что моей собеседницей была Тина. Она относилась ко мне снисходительно, и хотя причина этого мне была не ясна, но я принимала такое отношение как должное. Так что я решила, что лучше всего будет пожать плечами и уйти от темы, которую, как оказалось, я понимала не до конца.

Мы вышли на улицу. Никаких возражений или попыток меня остановить, даже со стороны графини, не последовало. Дары — хлеб, ткани — Тина собрала, и теперь она шла впереди с огромной корзиной, а я за ней, высматривая в толпе горбуна.

Почему горбун? Чтобы я была уверена, что этот человек от моего ночного гостя?

Улица напоминала муравейник, в который ткнули горящий факел. Я не представляла, что меня ждет такая смесь бродяг и богачей, торговцев и легкомысленных девиц, тряпичников и булочников. Крик стоял, как на рынке, под ногами хлюпало вонючее месиво, и никого, совершенно никого не смущало, что вот идет богатая титулованная дамочка, попирая ножками в шелковых туфельках чье-то дерьмо. Я не могла понять, где расслоение общества заметно больше: в той моей жизни или же в этой? Кто наверняка чувствовал себя во все времена вольготно, так это карманники. Я уже успела пожалеть, что согласилась на прогулку, потому что нога моя быстро начала протестовать, но все равно я шла упрямо, слегка кривясь, потому что должна была понять, совершила ли я ошибку.