Дворецкий для попаданки (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 32

— Нокс, — дрожащим голосом прошептала я, — а что это было?

— Я провожу вас в вашу спальню, миледи, — ответил Нокс невозмутимо. — И расскажу вам, чего вы сумели избежать сегодняшней ночью.

Глава 15. Такие разные мужчины

Тихо, как две серые мышки, сопровождаемые собакой, мы пробрались обратно в дом. Нокс нёс мой саквояж и поддерживал меня за локоть. Мне было так стыдно перед дворецким, что я молчала в тряпочку. Нокс тоже молчал, а я чувствовала щекой его взгляды. И от этих взглядов становилось чуточку легче. Словно я знала, что он понимает и не осуждает.

В спальне было холодно. Нокс поставил саквояж у двери, а Клаус сразу же вспрыгнул на кровать и закопался в покрывало, сунув нос в лапы.

— Я сейчас разожгу камин, Антонина, вы вся дрожите.

Обняв плечи руками, я и правда тряслась, как осиновый лист. Но не от холода. Мне было страшно. Как же так можно загипнотизировать человека? Ведь Николя ничего у меня перед носом не раскачивал, никаких таких слов не говорил…

Дрова затрещали, разгораясь, кора жалобно сворачивалась в рулончики, и тепло постепенно окутывало комнату. Но я всё так же дрожала. Нокс подошёл ко мне, качая головой:

— Я принесу вам валлиты, миледи. Или нет, лучше брога. Садитесь к камину, согрейтесь, я мигом.

Он ушёл, а я опустилась в кресло и вытянула ноги к очагу. Вздохнула. Когда же мои траблы закончатся? Когда я вернусь домой в своём теле? И случится ли это когда-нибудь? Уже ни в чём нельзя быть уверенной… Все норовят только предать и сделать гадость.

Дверь снова скрипнула. В комнату вплыл поднос, а за ним вошёл Нокс. Одним мановением руки он отправил поднос с бокалами и бутылкой кружиться вокруг моего кресла, а потом встать с лёгким звоном на столик. Я улыбнулась, подняв взгляд на Нокса. Можно быть уверенной только в нём.

Дворецкий не предаст.

Он наполнил мой бокал прозрачной рубиновой жидкостью и протянул мне. С первым глотком мне обожгло гортань, но это ощущение сразу же прошло, и долгожданное тепло разлилось по груди, по животу, а потом вступило в голову. Но не опьянило, а как будто даже прочистило мозги, просветлило. Я неотрывно смотрела на Нокса, даже не зная зачем. Искала что-то в его глазах, что ли? Но он отступил мне за спину, положил жаркие тяжёлые ладони на мои плечи и принялся аккуратно разминать их.

От этого простого жеста стало так хорошо, что я закрыла глаза и подалась к Ноксу, откинула голову на его живот и протянула тихо:

— Спасибо, Нокс.

— Зовите меня Фелтон, — с доброй усмешкой ответил он. — Это моё родовое имя.

— Мне привычнее Нокс…

— Что же, раз привычнее, — он присел передо мной и взял мои руки в свои ладони, поднёс к губам: — Вы уже согрелись, это добрый знак.

— Благодаря вам… — выдохнула. Он поцеловал каждую из моих кистей, потом каждый пальчик отдельно, прижался к ним лицом и сказал глухо:

— Я всегда буду рядом, Антонина.

Сердце робко запело, и мне показалось, что это была мелодия песни, где девушка просила починить её сердце, чтобы вновь полюбить. Я полюбила… В странных обстоятельствах, в другом мире, в кошмарном виде. Полюбила человека, который помогает мне бескорыстно и преданно.

Мои ладони скользнули по щекам Нокса, зарылись в короткие мягкие волосы, нежась и нежа, я наклонилась к его лицу и сама поцеловала первой. Что бы ни случилось, он всегда останется если не со мной, то в моей памяти — вот такой красивый, заботливый и безупречный, такой любящий и жадный в своей любви…

А когда я проснулась, Нокса рядом не оказалось. В смятой постели, в складках простыней и изгибах подушек ещё остался его запах, его тепло, и я насладилась ими, закрыв глаза. Вспомнила всё, что случилось этой ночью, и улыбнулась. Ещё немного — и замурчала бы, как сытая кошка, но от такого позора меня спас стук в дверь.

— Войдите, — пропела я, повернувшись на спину, и раскинула руки в стороны. Я могла бы обнять весь мир и даже Лили, которая вошла в спальню, отчаянно пытаясь придать своей счастливой мордашке скорбное выражение. Девушка отдёрнула штору и сказала:

— Доброе утро, миледи, надеюсь, что вы хорошо выспались.

— Да, Лили, а вы? — я потянулась, улыбнувшись сладкой неге внутри, приподнялась на локте.

— Я, миледи, спала, как дитя, — стыдливо призналась Лили, а потом сказала: — Нам нужно побыстрее позавтракать и одеваться, миледи. Ваше платье уже принесли от модистки совершенно готовое.

— А что сегодня… — хотела спросить я, но не закончила фразу и со стоном упала обратно на подушку: — Блин, сегодня же похороны…

— Да, миледи, и мы ожидаем приезда милорда Альфреда Берти.

— О господи, — пробормотала я. От хорошего настроения не осталось и следа. Опекун, который, наверное, именно сегодня после церемонии и погонит меня вон из поместья. Я должна с ним поговорить, должна убедить оставить нас с Тимоти дома… Может быть, на каких-то условиях. Я с удовольствием отдам ему право распоряжаться деньгами и землями за возможность жить здесь и быть мамой маленькому лорду.

— Лили, — я села в кровати, спустила ноги на пол, — вам нравился мой покойный муж? В смысле, как человек, он был добр с вами?

Девушка опустила глаза в пол и сказала тихо:

— Разумеется, господин граф был очень хорошим человеком.

— Вы говорите мне правду?

— Я всегда честна с вами, миледи.

— А со мной? Он был какой со мной?

Лили вскинула на меня взгляд и посмотрела так, что я поёжилась. Пришлось оправдываться:

— Понимаете, всё моё прошлое с графом, вся моя жизнь сейчас как в тумане…

— Да, миледи, понимаю… Вы…

Она снова запнулась, потом сказала тихо:

— Вы должны радоваться, что господина графа больше нет с нами. Но он хотя бы вас не бил.

Ещё не хватало! Я снова поёжилась. Не бил и радость? Пф… Встала и сказала Лили:

— Что ж, я радуюсь. А теперь пошли завтракать. Нельзя опаздывать на похороны.

С того момента, как я вышла из спальни, всё закрутилось в бешеном, но весьма скорбном круговороте. В центре его был Нокс. Он распоряжался всем и, похоже, всем сразу, из-за чего я то и дело бросала на него взгляды благодарности.

Нет, я, конечно, читала о том, что в эту эпоху очень серьёзно относились к смерти и погребению, но даже представить себе не могла, как всё было торжественно обставлено и практически поставлено на поток.

На главной аллее, ведущей на дорогу в Уирч, стоял катафалк с прозрачными боками. Он был огромным, чёрным, щедро украшенным позолотой, а верх его укрывали чёрные пушистые перья. Шестёрка вороных лошадей с гривами, заплетёнными в толстые косички, с чёрными плюмажами и с короткими хвостами была запряжена в катафалк и смирно ожидала, когда возница тронет широкие спины длинными поводьями.

В парке расположилась чудная компания мужчин в чёрном. Они чинно стояли, беседуя вполголоса, прижимая к груди высокие цилиндры с креповыми траурными лентами на тульях. Отдельно тусили три барабанщика. Я подозрительно щурилась на них, всё никак не могла понять — зачем барабаны? Если бы оркестр — поняла бы. А тут одинокие барабаны, прижатые к животам…

Тут же, чуть поодаль, суетились три наших горничных, расставляя на столе угощение. Я машинально отметила бутылки и сообразила — поминки готовят. Чёрт, все эти люди ещё и жрать сюда придут?

О чём я думаю?

Какая мне разница? Я совершенно законно могу оставить их после погребения и подняться к себе, чтобы скорбеть в одиночестве. Нет, с Тимоти! Кстати, где он?

Я обернулась вокруг своей оси, ища взглядом мальчика, но наткнулась на высокого джентльмена в чёрном. Он смотрел с откровенным презрением. Казалось, что все молнии громовержцев должны сейчас ударить в меня и не оставить от графининого тела даже горстки пепла. Что за дятел такой? Чего ему от меня надо?

— Маргарет, — выплюнул он с таким хорошо сдерживаемым гневом, что я мгновенно поняла, кто он. — Не думал, что увижу тебя на погребении, убийца!

Если он зовёт меня по имени, значит, и я могу ответить тем же. Сказала холодно: