Мекленбургский дьявол (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 51

— Споили что ли?

— Зачем, споили? — изумился спальник. — Помочь хотели!

— И теперь спит?

— Ага. Но за сумку с бумагами крепко держится.

— Значит, службу помнит, — решил я. — Тогда так. Первым делом выслушаю, что мои воеводы о делах наших скорбных расскажут. Азов с Москвой далеко. Не к спеху. Хоть, конечно, и любопытно, чего там творится. Думаю, часа через два гонец очухается, вот тогда и пускай явится пред мои светлы очи. А сейчас зови Михальского, Панина, Гершова и Фролова. Ближе к вечеру пусть местные турки приходят с жалобами и деньгами, должны были за почти две недели подсобрать.

Судя по всему, мои ближники толпились где-то рядом, так что долго их ждать не пришлось. Вошли все вместе, хари друг от друга не воротят, что уже добрый знак. Значит, не собачатся за моей спиной.

— Ну что, господин барон, — спросил я. — Ты у нас комендант крепости и градоначальник, докладывай, как дела обстоят с населением и вверенным тебе личным составом?

— Войска гарнизона находятся в полной исправности, — твердо проговаривая каждое слово начал Лелик. — Стрельцы и снятые с галер абордажные команды заняли позиции на стенах Кафы. Солдаты построены перед воротами и готовы в любой момент подкрепить угрожаемый участок, или выйти на вылазку. Пороха и пуль довольно, больные и увечные находятся в лазаретах.

— Изрядно. А что с кавалерией?

— Конница тоже готова, но о подробностях лучше доложить ротмистру Михальскому, — подпустил шпильку генерал.

Померанец с литвином не то чтобы не ладят между собой, но определенная ревность между ними присутствует с давних пор. К тому же, под началом бывшего лисовчика все это время была только хоругвь моих телохранителей. Так что тут фон Гершов прав, Корнилий всего лишь ротмистр. С другой стороны, Михальский ни много, ни мало, а целый стольник. Такой чин не все стрелецкие головы имеют. В общем, надо что-то с этим всем делать.

— Лучше, так лучше, — не стал спорить я, и повернулся к своему телохранителю. — Рассказывай, чем вы так отличились, что генерал куксится?

— Так в городе-то, конных не обучишь, — скупо усмехнулся Корнилий. — Вот и вывел, давеча, дворян прибывших с воеводой Бобрищевым-Пушкиным в поле.

— А на них налетел отряд татар! — сверкнул глазами не разрешавший подобного самоуправства фон Гершов.

— Верно, — не стал отпираться бывший лисовчик. — Только, когда они налетели, им по флангам конные черкесы ударили.

— И чем дело кончилось? — заинтересовался я.

— Да ничем, — поморщился Михальский. — Думал, если пришлют подмогу, заманить их под крепостные пушки так не прислали! Пся крев!

— Ну, хоть пощипал крымчаков?

— Разве это пощипал, — огорченно вздохнул Корнилий. — Сотню порубили да постреляли, а остальные разбежались! Так гарцуют под стенами, но на приступ не идут.

— Ничего, птицы божьи по зернышку клюют, да сыты бывают, — решил я. — Еще есть что, важного? Если нет, пусть подают носилки.

Паланкин для меня отыскали довольно быстро, хотя возможно, воспользовались тем, что осталось от прежних хозяев. Ездить на людях не очень-то привычно, но куда деваться? В седло мне сейчас нельзя, а пешком не дойду. Со всех сторон за ручки взялись четверо дюжих кучерявых молодца нарочито подобранные Михальским из настоящих черных арапов, как нынче принято именовать афро-африканцев, впереди и сзади стрельцы с бердышами, да еще следом дюжина верховых. В общем, еду, что твой индийский набоб или как их там называют?

И тут, откуда не возьмись, догоняем целую процессию монахов, во главе со здешним митрополитом. Пришлось притормозить.

— Благослови, владыко, — попросил я с высоты своего положения, скомандовав носильщикам остановиться.

— Бог благословит, сын мой, — с легкой усмешкой отозвался Серафим.

— Куда поспешаешь?

— На стены, государь. Или не пустишь?

— Отчего же не пущу? Ты, верно, со своими орлами в супостатов из пушек палить собрался, а нам любая подмога сейчас пригодиться.

— Стрелять не стану, сын мой, — не поддержал моей шутливости глава местной церкви, — но кое-чем помогу.

— Это чем же?

— Помнишь, ты спрашивал про секбанов, что хану служат?

— Стрельцов греческих? Было дело.

— Греческих, готских, неважно сие. Главное, что они христиане.

— Слушаю тебя, владыка, — сразу посерьезнел я.

— Так вот, — продолжил митрополит. — Послал я к ним человека, сказать, чтобы не геройствовали паче меры, а коли удача от хана Джаннибека отвернется, сдавались на твою царскую милость. А я за них пред тобой ходатаем стану.

— Вот за это спасибо, владыка. Уважил, так уважил!

— Не торопись благодарить, великий царь. Еще ничего не произошло. У каждого их воинов своя голова на плечах, а еще семья, дети.

— Думаешь, не пойдут?

— То мне не ведомо. Но все равно пойду на стену и покажусь им.

— Это может быть опасно.

— Стар я уже бояться. Главное не забудь все, что ты нам обещал. Выведешь народ мой из рабства агарянского, будет имя твое почитаться не меньше чем пророка Моисея.

— Если у тебя сыщется еще какой случай весточку послать своим чадам в войске ханском, передай, коли будут умны и в бой с воинством моим вступать не станут, то всех, кто пожелает, к себе в армию заберу. Зваться будут Готским полком, в твою и твоей епархии честь.

— Да пребудет с тобой Господь и мое пастырское благословение, царь православный.

Глава 16

Вот уж двенадцать лет, как я почти непрерывно воюю. То с датчанами, то с поляками, а теперь вот и до татар с турками дело дошло. Правда, нынешнее сражение будет первым, когда я стану держаться в стороне и не полезу в гущу схватки. Не то чтобы поумнел, но с больной ногой несподручно.

Не смотря на все старания О´Конора, моя рана продолжает болеть и это вызывает нешуточное беспокойство у всех, включая меня. Хитромудрый, чтобы не сказать грубее, полуирландец пошел даже на сбор врачебного консилиума, чего раньше за ним не водилось. Медикусы, конечно, собрались. Посмотрели, поохали, но так ничего путного и не предложили.

Разве что никогда не унывающий Попел, высказался в том смысле, что видимо после удаления щепки, глубоко засевшей в царском бедре, в ране могли остаться мелкие занозы и теперь они постепенно выходят наружу, отторгаемые моим в целом молодым, крепким и здоровым организмом. Главное, на чем все медики сошлись, хорошо, что рана не гноится, что у пациента нет высокой температуры, слабости и прочих нехороших признаков.

— Государь, но если в ближайшее время не начнется окончательное выздоровление, вероятно, нам придется провести операцию. Раскрыть рану, тщательно удалить из нее даже ничтожные кусочки чужеродных материалов, щупая буквально пальцами, промыть ее, а потом сшивать фасции слой за слоем, оставляя место для дренажа. Но будем надеяться на лучшее.

Я, со своей стороны, им ничего толкового подсказать не смог. Разве что воспоминание из прошлой-будущей жизни, когда у моего приятеля вот так же никак не хотела заживать стопа и ничего не помогало, пока тот не съездил в отпуск. Дома затянулось как на собаке. Видимо климат не подходящий.

Так что пора и мне переезжать на север. Птицы скоро на юг, а я наоборот. Так ведь и не птица. Не гусь какой. Да и взрослеть пора. Хватит везде самому лезть. Подросли соколята, стали соколами. Справятся сами. Страшновато, спору нет, без пригляда оставлять, а вдруг напортачат, и все наши достижения уйдут псу под хвост? Но иначе никак. Такой огромной страной как Россия мне в одиночку ну никак не управить. Тем более что кроме болячки есть вопросы на севере и поважнее.

Но это все потом. А сегодня мои генералы должны сдать еще один экзамен. Самостоятельно. Без меня. На поле боя. План сражения они тоже почти полностью сами составили, я больше слушал. В итоге все вроде бы логично вышло, если не вспоминать, что все планы они только до первого выстрела.

Поскольку главный наш противник — легкая конница, первым делом мы озаботились изготовлением рогаток и плетением габионов — больших цилиндрических корзин без дна. При случае в них можно накидать камней и земли, и получится уже полноценная защита, но и без того от стрел могут прикрыть. Все это хозяйство погружено на собранные по всему городу арбы. Если их завалить на бок и связать друг с другом, получится заграждение не хуже вагенбурга.