В любви все возрасты проворны (СИ) - "Doom_and_Gloom" - Страница 17

Сириус застыл блестящим взглядом на приоткрытых губах Гермионы. Они были готовы принять его поцелуй. Но Блэк вдруг откинулся на локти и, очертив девушку задумчивым взглядом, с каким-то необычайно подозрительным разочарованием произнёс:

— Вот только ты почему-то до сих пор не осмеливаешься ничего с ним сделать.

Гермиона растерянно уставилась на Сириуса, ведь совсем не ожидала такого неловкого стечения их разговора. Он соблазнительно разлёгся под ней и без тени смущения разбрасывался своими провокационными домыслами, от чего она чувствовала себя как маленькая беззащитная мышка под чётким прицелом безжалостного хищника. Хищник прорычал:

— У тебя ещё не было мужчины. Я знаю. И только поэтому я пока сдерживаю себя. Иначе я точно не ждал бы так долго, а взял тебя прямо на том чёртовом диване в первую же ночь в Хижине, не дав тебе уснуть до самого утра.

Сириус опустился на спину, завёл руку за голову и мечтательно уставился в потолок. Гермиона готова была поклясться, что он представлял себе картину альтернативного сценария ночи в Хижине. Её лицо вмиг вспыхнуло. Она молчала, ведь из-за своей скромности и неопытности понятия не имела, что нужно говорить. Она решила привычно обратиться в бегство и отодвинулась от Сириуса, но он ринулся к ней и удержал её за бёдра обеими руками. Она испуганно хлопала ресничками, плохо справляясь с эмоциями, чувствовала себя совершенно подвластной проклятому соблазнительному очарованию Блэка и поняла, что так просто ей не выкрутиться.

— Я хочу полностью владеть тобой. Твоим телом и тем, что ты прячешь от меня здесь и здесь, — Сириус коснулся пальцами лба Гермионы, медленно скользнув по её лицу и шее до высоко вздымающейся груди. Похоть заискрилась в его седых глазах, когда девушка громко сглотнула. — Я хочу знать, почему ты всё время себя сдерживаешь. Почему каждый раз ты трепещешь в моих руках, почему твоё тело ответно тянется к моему, но ты всё равно отталкиваешь меня?

Сириус приблизился к тонкой шее Гермионы, где бойко пульсировало её волнение, маня пьянящими флюидами любви. Его губы остановились всего в нескольких миллиметрах от её кожи, приятно защекотали тёплым дыханием вверх до её острого подбородка. Он хватко подтолкнул её за ягодицы на себя, и его поцелуй поймал её губы. Гермиона податливо отозвалась ему воздушными прикосновениями своих уст.

— Вот так, хорошо, — пророкотал ей Сириус и, придерживая её за плечи и попку, снова упал вместе с ней на спину. — Покажи мне правду.

Он оголил идеальные клыки, но его улыбка вмиг простыла, когда Гермиона отстранилась и грустно замахала головой. В ту же секунду он отбросил все заигрывания и вывернулся из-под неё, уложив её рядом на постели. Теперь он сам навис над ней, с обеспокоенным видом поглаживая её по щёчке.

— Ты боишься, что будет больно? Я обещаю тебе, ты не почувствуешь ничего, кроме наслаждения.

Собственный внутренний голос нещадно напирал на Гермиону, заставляя признаться. Слишком долго она дразнила Сириуса и скрывала от него то, что, скорее всего, он и так уже знал. Но настало время озвучить правду.

— Я боюсь того, насколько мне хорошо с тобой. Боюсь, что переступив через эту последнюю черту я… сгорю от… — ком в горле и сосредоточенный взгляд Блэка не пускали Гермиону дальше и, казалось, полностью перекрыли ей дыхание. — От того, насколько сильно я… люблю тебя, Сириус. И насколько моя любовь и страх потерять тебя делают меня слабой.

В один миг Гермиона сумела вознести своего мужчину выше любых облаков неописуемого счастья, а затем беспощадно столкнуть со шлепком обратно в пучину жёсткой реальности, добив последними словами:

— Ещё я боюсь, что разочарую тебя и быстро наскучу, потому что не смогу быть для тебя настолько же хороша, как все те несравненные красавицы и любовницы, к которым ты привык.

— Что?!

Он не мог поверить в то, что сейчас слышал. Впервые неожиданный ступор всегда непоколебимого Сириуса позволил Гермионе почувствовать своё превосходство над ним, и наконец она нашла в себе достаточно смелости, чтобы раскрыть всё, что так давно таилось в ней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я боюсь, что из-за этого ты поиграешь со мной и бросишь как очередную ненужную куклу. Боюсь, что если ты увидишь, что я встрескалась в тебя по уши как какая-то глупая малолетка, то ты посмеёшься надо мной, а я задохнусь от стыда. Или, может, тебя оттолкнут мои сильные чувства, потому что ты не захочешь возиться со мной, — Гермиона отважно щебетала и едва оставляла растерявшемуся Сириусу время понять, какую чушь она несла. — Я боюсь, что после всего этого ты разобьёшь мне сердце, и мне никогда больше не удастся собрать его по осколкам вместе. Я не переживу всего этого, Сириус. Я больше не представляю свой мир без тебя. Я не умею жить без тебя. Я просто пропаду и завяну, как отцветший бутон, если тебя не будет рядом.

Что бы он ни говорил и как бы ни притворялся, конечно, последний из Блэков всегда знал, что на самом деле чувствовала к нему эта гордая ведьмочка. Естественно, он знал, что она не могла жить без него так же, как и он без неё. Иначе он никогда бы не позвал её в Цветущую хижину. Но одно дело таить эти знания где-то в тёмных глубинах своей души, и совсем другое — услышать наконец подтверждение и все самые заветные слова из уст любимой. Этого он, похоже, не ожидал. Нет, он точно не ожидал, потому что сколько бы у него ни было женщин до Гермионы, ни одна из них не говорила о нём так, как эта милая, хрупкая девочка. Ему также казалось, что он никогда раньше не слышал настолько возмутительных трогательных слов в одном признании. Как же она могла сравнивать себя с кем-то ещё, если он сам был убеждён, что никогда ранее не встречался с такой потрясающей девушкой, как она?

Напряжённое тело Сириуса сводило от кипящих эмоций и страсти. Он хотел наброситься на Гермиону, разорвать на ней одежду и разгореться в ней безумным пламенем. Хотел доказать ей, насколько она ошибалась. Чтобы она наконец поняла, как сильно он любил её, что он дышал ею, что для него не существовало больше никого и ничего настолько желанного, как его славная кучерявая гриффиндорка. Но сейчас он был настолько поражён, что впервые не знал, что ему делать. И Гермиону это напугало. Она привыкла, что Сириус, как опытный мужчина, всегда геройски спасал любую неловкую ситуацию сам. Ей стольких усилий стоили все эти слова правды, а теперь он молчал.

— Знаешь, что? Не слушай меня, дурочку. Я просто говорю ерунду, — спохватилась она, не выдержав внезапного ступора бывальца Блэка. Она приподнялась на локтях, чтобы вывернуться из-под него, но он вдруг властно толкнул её рукой в грудь, вернув в прежнее положение.

— Ты… — глубоко прохрипел он и запнулся, чтобы прочистить пересохшее горло. — Ты и правда думаешь всё это… обо мне?

Его голос прозвучал настолько неуверенно, что на секунду Гермиона прикинула, что не будь Сириус всё это время с ней — и, в частности, на ней — как подтверждение того, что он реальный, она бы подумала, что это какой-то замаскированный самозванец, который никогда не встречал настоящего смелого и самоуверенного Сириуса Блэка. И хоть вопрос его был необычайно простым, его выражение лица казалось ей нечитаемым: его взгляд был таким нездешним, что она не знала, злился ли он или насмехался над ней.

Однако вскоре пелена напряжения сошла с его глаз, и он посмотрел на Гермиону настолько наивно и проникновенно, ожидая её ответа, что её вдруг разом осенила поразительная мысль. Пусть по сравнению с большинством уверенности в себе у Сириуса всегда было хоть отбавляй, он был всего лишь простым земным мужчиной и представить себе не мог, что думал о нём кто-то другой. Он явно никогда раньше не слышал, чтобы кто-то мог настолько восхищаться и дорожить им. И это, в общем-то, понятно, подумала Гермиона. Вальбурга, его родная мать, которая должна была быть для него самой дорогой женщиной на свете, всегда презирала своего старшего сына и едва ли могла показать ему, насколько сильной может быть женская любовь. Его девушки из Хогвартса или после Азкабана? Они несомненно могли обожать красавца Мародёра, но вряд ли хоть одна из них провела с ним достаточно времени, чтобы по-настоящему узнать его, полюбить и открыто признаться ему в этом. Не говоря уже о его потерянных двенадцати годах в Азкабане, где единственной близостью, которую он мог с лёгкостью получить, был отвратительный смертельный поцелуй дементора.