Дух воина (СИ) - Красовская Марианна - Страница 38

А наутро Баяр поднялся еще до восхода солнца, взял с собой котелок и травы и ушел в степь. Дженна, проснувшаяся от его возни, наблюдала за ним через ресницы и поднялась, когда муж ушел. Оделась быстро и тихонько, крадучись, следовала за ним в степь. Наблюдала, лежа в траве, как Баяр, присев, разводит костер, потом ставит на него котелок с водой и бросает туда какие-то травы. Интересно, что он задумал?

— Хватит прятаться, иди ко мне, – ровным голосом позвал степняк жену, которую, конечно, давно заметил. – Будешь рядом.

Женька, смущенно посмеиваясь, выползла из засады. Конечно, он же воин – заметил шпиона очень быстро.

— Чем ты занят?

— Буду разговаривать с предками.

— Наркота? Ты уверен? Это, вообще-то, адски вредно, – Женька вдруг вспомнила Костика, умершего от передоза, и содрогнулась. Ей вдруг стало страшно за Баяра. – Один мой друг, почти брат, от этого умер, Баяр.

Степняк бросил на нее острый взгляд. У Дженны был друг, который почти как брат? Интересно. Она впервые заговорила о своем прошлом. Жаль, что так не вовремя.

— Аасор когда-то меня учил, – спокойно пояснил он встревоженной жене. – Не волнуйся. Я умею.

Говорить о том, что ему тогда было лет десять от силы, Баяр не стал. Зачем? Вспомнил то время с легкой улыбкой. Он ведь первый из ханских сыновей прошел Тойрог. Тогда его еще Аасор только и мог открыть. Ни Карын, ни Ирган даже не собирались уподобляться детям воинов. Зачем? Не могут не быть великими сыновья хана, это даже сочли бы оскорблением – сражаться бок о бок с другими мальчишками, бегать с пыльными мешками на плечах и стрелять в бараньи шкуры, набитые сухой травой. Нет, у каждого из сынов хана был личный наставник, да и сам хан сажал их на своего коня.

Аасор не хотел его пускать, говорил – отец сильно ругаться будет. Но мальчишка был упрям, настоял на своем. Тогда шаман и велел спрашивать предков. Спросили – и Баяр увидел, как он сам потом этот круг открывает. И знал, что детей у него будут сотни. Тогда не понял, а потом время показало: правду сказали предки. Каждый из его воинов вначале был ему сыном. И да, внутреннего огня было в Баяре много, очень много.

Поэтому он не боялся. Совершенно спокойно погладил Женьку по плечу, зачерпнул чашей варево из котла и строго сказал девушке:

— Не вздумай пробовать. От этого зелья можно сойти с ума – навсегда. Я три дня для обряда очищался и я взрослый мужчина. Обещай.

Как хорошо он ее уже знает! Или он сказал бы так любому мальчишке? Скорее – второе. Женька, даже если бы ей заплатили золотом, не прикоснулась бы к наркоте, а в том, что в котелке именно она, у нее сомнений не было. Слишком уж страшной была смерть Кости. Она смотрела на Баяра, судорожно сжимая руки, и вспоминала, как оказывать первую помощь при наркотическом отравлении. Что там? Следить за дыханием? Считать пульс? Будить?

Баяр опустился на землю и застыл, его глаза медленно стекленели. Женька наблюдала за ним с напряжением, но степняк вроде бы пока не собирался заваливаться на бок и пускать пену изо рта. И в судорогах не бился, и даже сознание не терял. Просто сидел и смотрел в никуда. Женька придвигалась все ближе, зевая: она совершенно не выспалась. Под конец сама не поняв как, примостилась с ним рядом, голову положив ему на колени, и даже ухитрилась задремать. Кажется, он был в порядке.

А степняк вдруг расхохотался – громко и торжествующе, Женька аж вздрогнула. Заглянула ему в лицо – нет, глаза все еще дурные. Это он в своем угаре что-то увидел. Очень ей любопытно было – что. Но уж точно не настолько, чтобы рискнуть зелье это даже понюхать.

Сколько прошло времени – она и не знала, а только очнулась уже от того, что Баяр осторожно тряс ее за плечо. Солнце стояло уже высоко, а она, вместо того, чтобы охранять мужа, нагло и безответственно уснула. Какой позор!

Выглядел степняк неважно: бледный, с красными глазами, обрамленными черными кругами, к тому же у него заметно дрожали руки. И его шатало. Но улыбка на лице была просто сияющей, и выглядел он очень довольным.

— Расскажешь, что ты видел?

— Нет, – покачал головой он. – Но все будет хорошо.

— Ой, ну и подумаешь, – буркнула обиженно Женька. – Не больно то и хотелось.

А степняк тихо рассмеялся, обнимая ее за плечи. Ну вот как этой стрекозе рассказать, что он видел и детей их – кажется, пятерых – и внуков, и даже правнуков? И народ свой видел, многочисленный и сильный. И победу над иштырцами, и бесчисленные стада овец и буйволов. Видел и болезни, и раны, и еще кое-что… что предпочел бы не видеть, но ведь это только прошлое нельзя изменить, а будущее – можно попробовать.

Уже когда они возвращались в стан, навстречу попался взъерошенный Наран, весь какой-то встревоженный и давящийся смехом одновременно.

— Ты, Баяр-ах, в следующий раз предупреждай, что уезжаешь, – выговорил он своему командиру. – Мы тебя потеряли. Хорошо, что и Дженна пропала – значит, по любви ушел, не насильно.

Смеется, шутник. Баяр кивает серьезно: упрек справедлив. Забыл он совсем, что уже статус у него другой. Мало ли что в его отсутствие случится, а люди должны знать, где их хан.

— Так что там? – спросил он друга.

— Ты женщин хотел? Ну вот… они и пришли. Помнишь, те, из разграбленного стана хана Авегея? Они сказали, что молодой хан ничем не хуже старого, к тому же он был милостив к их мертвецам. Да и идти ближе, и заблудиться сложно.

Баяр фыркнул. Новость была ему по душе. Ему все еще было неспокойно, он ощущал, что принял тогда неверное решение, оставив слабых женщин и детей без охраны. Теперь все было правильно. Теперь его совесть чиста.

И обещания предков начинали исполняться: у него под рукой уже куда больше сотни.

28. Первые шаги

До зимы было еще довольно времени, но Баяр ясно видел: все непросто. Не выживут они, если не подготовятся. Нет ни шатров, ни запасов пищи, ни овец. И из этой непростой ситуации есть два выхода – торговля и набег. С первым было просто. Нужно отправляться к угурам и покупать рис, зерно, соль, бобы, возможно – теплые вещи. Листян и еще несколько женщин не зря появились в стане при полном параде. Сестра почти все свои украшения сразу же отдала Баяру со словами: мне пока ничего не нужно, а потом ты купишь новые, еще лучше и красивее. Остальные женщины тоже принесли ему все свои богатства, прося продать их и на эти деньги купить тканей и шерсти.

Баяр сразу решил – самому к угурам ехать нет смысла. На это есть Наран. Парень мог даже снег зимой кому угодно продать, если кто и будет удачлив в торговле, то только он.

Но чтобы купить скотину и металл, ресурсов уже не было. И выменять не на что. Баяр понимал, что первый год будет самый сложный, а дальше будет проще. Его люди не только воины, нет. Каждый кохтэ еще и ремеслом владел. Многие умели делать войлок, ничего сложного в этом не было. Кто-то выделывал кожи, кто-то – ковал ножи и кинжалы, кто-то резал по кости. Сам Баяр был немного кузнец, хоть и посредственный. Немного умел работать с кожей, помогал когда-то выделывать войлок. А еще он обладал толикой силы, и это тоже ему очень пригодится длинными зимними ночами.

А ведь у Дженны тоже был дар, это хорошо. Самое время было учить ее не только стрелять из лука (кстати, последнее с каждым днем получалось у нее все лучше), но и зажигать огонь и чуять воду.

Увел ее в степь, нарвал сухой травы (которой было здесь уже много, дни стояли очень жаркие) и усадил рядом с собой:

— Смотри, пальцы складываю вот так. Давай помогу. И мысленно или вслух зови огонь: “гал”.

Дженна послушно вертела пальцами, досадливо жмурилась, прикусывала губу, да так соблазнительно, что Баяр замирал, глядя на нее, забывая, что хотел сказать. Напрасно он думал, что будет легче, если передать контроль над сотней Нарану, нет, легче не стало. Его поднимали даже ночью с любым вопросом – конь ли хромает, живот ли у воина прихватило, с припасами проблемы, змею поймали (куда ее? А угурцы едят и ничего), шакалы слишком близко подошли к стану, бабы подрались из-за одеяла – как будто без него все бы рухнуло. В последнюю ночь в шатер ворвался один из дозорных — как раз в тот момент, когда жена сладко стонала под Баяром. Шакалы проклятые совершенно обнаглели, пытались напасть на лошадей. Только причем здесь Баяр, у дозорных что, луков нет или мечи заржавели? Для чего он их оставлял вообще?