Цена империи. Чистилище (СИ) - Тарханов Влад - Страница 30

Элпидин немного успокоился и решил поиграть в несгибаемого революционера, а посему начал откровенно хамить:

— Послушайте, господин, как вас там, корнет? Отчего вы решили, что я вообще стану о чем-то договариваться с жандармом?! При этом Михаил попытался вскочить с кресла, но тяжёлая длань дворника, коей оставался в комнате коснулась его плеча и играючи пресекла эти поползновения. Эта экзекуция сопровождалась насмешливой фразой:

— Ну куда прешь, малахольный. Сядь, охолони и заруби себе на носу: ещё раз откроешь свой рот без позволения его благородия, то вмиг без языка останешься. Уяснил или повторить надобно?

Михаил был понятливым молодым человеком и мгновенно проникся сказанным доступным русским языком, тем более подкреплённым стальной хватки руки, буквально расплющивающей его плечо. Снова приняв положение сидя, он благоразумно заткнулся и молча снизу-вверх смотрел по собачьи преданным взглядом на этого таинственного офицера.

— Спасибо, Петрович, — подпоручик склонил голову благодаря того, кто был в одежде дворника. Надеюсь, не сломал ключицу господину студенту? Все же наш, россиянин, хотя и заблудшая душа, но не башибузук, какой-то. А покамест будь добр, оставь нас наедине на четверть часа.

— Слушаюсь, вашбродь, — тот, кого назвали Петрович вытянулся в струнку и четко повернувшись вышел, не забыв, впрочем, напоследок показать Михаилу кулак внушительного размера.

— Итак, Михаил Константинович, нам пора внести ясность в наши дальнейшие взаимоотношения, — подпоручик сел напротив и продолжил разговор:

— Во-первых, я не принадлежу к офицерам отдельного корпуса, и вы это отлично понимаете. Во- вторых, ваша попытка оскорбить меня была неудачной, ибо я с глубоким уважением отношусь к жандармам и считаю их деятельность жизненно важной для Отечества. Но у меня нет ни времени, ни желания принуждать вас принять мою точку зрения. И, наконец последнее. Я имею честь быть офицером Генерального штаба Российской Империи и вот именно нам вы можете быть полезным. И если мы придём к соглашению, то вы получаете шанс спокойно продолжить свой вояж за пределы России и даже получить некую сумму, кою можете рассматривать как субсидию в ваше будущее. В противном случае, будет то, с чего я начал наш разговор. Могу дать на размышление не более пяти минут.

Сказав это, подпоручик Лабунский поставил на стол и перевернул в нужное положение песочные часы. Надо отдать должное Элпидину, когда последняя песчинка проскользнула в горловину, он внутренне собрался и решительно заявил:

— Я готов с вами сотрудничать, господин подпоручик, но у меня есть одно и непременное условие: я никогда не буду доносить на своих товарищей. В противном случае, можете возвращать меня обратно в тюрьму и пусть будет, что будет.

— Приятно иметь дело с человеком, для которого слово честь не простой звук, — Лабунский с уважением склонил голову, — могу вас успокоить к вам обратятся за помощью лишь в том случае, когда нашему Отечеству будет угрожать внешний враг и никак не иначе. А пока подпишите вот этот документ. Перед ним появился лист бумаги с коротким текстом, в коем указывалось, что Михаил Константинович Элпидин получил семьсот рублей ассигнациями и обязуется выполнять поручения по сбору информации касающейся замыслов иностранных держав или лиц против интересов Российской Империи. Такая формулировка не вызвала у Михаила отторжения, и он размашисто расписался.

— Теперь оговорим некоторые детали, — сказал подпоручик сразу поле того, как положил перед Элпидином пачку ассигнаций. Сейчас нас сфотографируют. В комнату принесли аппарат, и Лабунский встал рядом с сидящим Михаилом и положил ему руку на плечо. Петрович, который оказался ещё и фотографом быстро сделал несколько снимков. Запомните, Михаил Константинович, если через какое-то время к вам придёт человек и предъявит вот этот снимок, то это значит, что Матушке-России нужна ваша помощь. С Богом, ступайте, вас незаметно проводят до пристани и обезопасят от нежелательных встреч. Когда молодой революционер добрался до Швейцарии и сумел там неплохо устроиться, то в первое время он одновременно ждал и боялся появления вестника от этого генштабиста, которого неизвестно какие черти занесли в тихую, провинциальную Казань. Постепенно страхи приутихли, а когда отгремели залпы Русско-Турецкой войны, он почти успокоился. Честно говоря, под внешней оболочкой ненавистника царского режима и весьма удачного дельца, еще оставалась частица истинно русского человека. Жизнь научила господина издателя лавировать между интересами революционной общины в Женеве, не слишком мозоля глаза полиции Швейцарии и их французскими коллегами, и делал он это столь искусно, что капитан и боцман легендарного клипера «Катти Сарк» от зависти и чувства собственного позора утопились бы в бочке с пресной водой.

Когда полки под командованием генерала Скобелева штурмовали Шипку и Плевну, Элпидин начал сбор информации, коя касалась происков и интриг европейских держав, направленных против России, но никто к нему не пришел. А посему Михаил Константинович решил, что о нём забыли и был просто ошарашен сегодняшним визитом. А что если фотография попала в чужие руки и перед ним не офицер генерального штаба, а палач уполномоченный «Землей и волей» казнить отступника и предателя дела революции? Перед его глазами возникли жуткие картины расправы революционеров на агентов охранки, навеянные рассказами очевидцев и газетными публикациями. Он буквально почувствовал, как трещат и ломаются кости его черепа от удары гирей, а клинок раз за разом кромсает его сердце и живот. От таких мыслей струйки холодного пота пробежали по спине, и рубашка мгновенно промокла. Нужно все отрицать. Господин издатель немного поерзал в кресле, заняв более удобное положение, откашлялся, и придав голосу возмущенные интонации с толикой обиды выдал фразу:

— Я не имею чести знать вас, милостивый государь и с какой целью вы обманом проникли в мой магазин. Что касается сей фотографии, то мне нечего стыдится знакомством с подпоручиком Лабунским, коей убедительно доказал, что среди офицеров русской армии есть люди помнящие заветы декабристов. Можете так и передать тем, кто вас прислал: Михаил Элпидин никогда не был предателем и агентом жандармерии и никогда им не станет. А засим, прошу покинуть сей дом и никогда не возвращаться.

На челе издателя выступили крупные бисеринки пота. Посетитель же оставался невозмутимым, а тон его был даже несколько ироничен:

— Хватит комедию ломать, господин издатель, вы не в театре и не в суде перед присяжными заседателями, — мгновенно охладил благородную горячность своего визави. — Я пока пришел не за вашей жизнью, а всего лишь поговорить. И запомните, я вам не враг, а, можно сказать, ваш ангел-хранитель. Для того, чтобы полностью рассеять сомнения, то дворник Петрович, а точнее полный георгиевский кавалер и фельдфебель в отставке Иван Петрович Кузнцецов просил вам кланяться и очень переживал по поводу вашего плеча, пережившего близкое знакомство с его рукой. Но хочу заметить, Михаил Константинович, что вам ещё повезло. А вот несколько турецких аскеров имевшие неосторожность сойтись с ним в рукопашной при штурме Плевны отправились в Джа́ннат[1] несколько потрепанными и навряд ли смогут ласкать гурий в виду отрубленных рук и голов.

Элпидин воспринимал этот поток информации, свалившийся на него в одночасье с видимым волнением, воспоминания о столь «скользком» эпизоде его жизни не доставали господину издателю огромного удовольствия, а при словах о фельдфебеле сразу же предательски разболелось плечо.

— Как вы понимаете, господину Лабунскому сейчас немного не до вас. Тем более, что я являюсь, как и мой коллега, офицером Генерального штаба Российской Империи. А вот наших оппонентов, коих вы относите к друзьям или союзникам вам следует опасаться. И дело не в ваших убеждениях, точнее не только в них, а вашем состоянии. У британцев есть весьма занятная поговорка: «He that has nothing is frightened of nothing», которую можно перевести на русский язык примерно так: ничего не боится тот, кто ничего не имеет. Вы владелец издательства и книжного магазина, кои приносят устойчивую прибыль. Налажены устойчивые связи, годы работы создали хорошую репутацию и при этом с точки зрения молодых революционеров вы безнадежный и даже в чём-то опасный ретроград. Вы призываете убеждать, а они предпочитают убивать.