Цена империи. Чистилище (СИ) - Тарханов Влад - Страница 27

Не успел академик, коей в прошлой жизни частенько захаживал на Цусимские форумы, прикинуть как предотвратить или переиграть Русско-Японскую войну, как ему пришлось немедленно вернуться на грешную землю. В комнату вошла прекрасно одетая дама, явно достигшая сорока лет. Но при этом она не утратила стройность и приобрела поистине царственную осанку. Вслед за ней, последовал мужчина примерно того же возраста с густой бородой, коя брала своё начало от волос и спускалась до середины груди. Женщину Михаил Александрович опознал практически мгновенно, тем паче, что ему помогла память Сандро: Великая княгиня Ольга Фёдоровна, а если короче — просто маМА. А вот кто был сей мужчина, было непонятно и никаких подсказок не поступило. Академик лишь вспомнил, что видел фотографию весьма похожего человека в одной из популярных статей, посвящённых антибиотикам. Если так, то это без сомнения врач, а, следовательно, сейчас Коняеву придётся сдавать первый экзамен в этой новой жизни. Присев на стул, с которого горничная не просто вскочила, а буквально выпрыгнула, Ольга Фёдоровна гладила сына и шептала ласковые слова, причём как на русском, так и на немецком. Сейчас это была не великая княгиня, а просто мать безумно счастливая, что её сын живой, рядом с ней и ей было безразлично, что при этом присутствуют посторонние. Но достаточно быстро, она сумела взять себя в руки и встав со стула обратилась к доктору по-русски:

— Прошу вас, профессор, преступайте к осмотру, — а затем представила его сыну: Сандро, это один из лучших врачей в столице, профессор Военно-медицинской академии, Вячеслав Авксентьевич Манассеин. Он ночью осмотрел паПА и сумел оказать необходимую помощь. А теперь, коль ты проснулся, он займётся тобой и продолжит начатое вчера лечение.

Бородач, вежливо поклонился и обратился к горничной:

— Любезная, принеси воды, мыло и полотенце.

Михаил Александрович понял, что осмотр неизбежен и передвинув подушку повыше принял полусидящее положение и с любопытством наблюдал за манипуляциями медикуса. Перед переброской его сущности в прошлое, академик перечитал несколько десятков книг, кои относятся к категории альтернативной истории. Причём, он не разделял скепсис некоторых своих знакомых зрелого возраста считавших это не литературой, а чем-то средним между сказками и неконтролируемым полётом фантазии лиц, несостоявшихся в жизни и имевших наглость именовать себя писателями, а при этом полностью игнорирующих законы диалектики и даже физики. Коняев был с ними категорически не согласен и выложил на одном из сайтов ссылку на книгу, написанную экс президентом Франции Валери Жискар д'Эстеном «Победа Великой армии», которая по всем параметрам относится к альтернативной истории сопроводив ехидным вопросом: можно ли считать сего автора неудачником?

Так вот, в нескольких романах описывается шок испытуемый попаданцами, когда эскулапы, едва скинув шубы, начинали лезть немытыми руками в рот и глаза своих пациентов. А весь процесс диагностики сводится к ощупыванию и опросу недужного блестяще описанного Чеховым в рассказе «Ионыч»:

«Принимая больных, он обыкновенно сердится, нетерпеливо стучит палкой о́ пол и кричит своим неприятным голосом: — Извольте отвечать только на вопросы! Не разговаривать!».

Разумеется, тон сего «допроса» может корректироваться, учитывая ранг пациента.

А доктор продолжал приятно удивлять. Тщательно вымыв руки и вытерев их полотенцем, он занял предложенный стул и приступил к осмотру, сопровождая его диалогом, ведя его дружеским тоном, коей позволяет установить контакт с больным, но при этом не забывая высокое происхождение сего мальчика.

— Нус-с, Ваше Императорское Высочество, как вы себя чувствуете? Голова не кружится, ночью не мучали кошмары? Одновременно его руки ощупывали и простукивали академика Посчитав пульс, профессор прослушал лёгкие и сердце Сандро, для чего достал из саквояжа не трубочку с воронками, а бинауральный стетоскоп, весьма напоминающий те, что использую медики и в XXI, если не считать материал из коего он был изготовлен. И последнее, чем Манассеин добил попаданца, был настоящий офтальмоскоп, с помощью которого внимательно изучил глаза великого князя.

Все эти манипуляции продолжались не менее получаса и успели несколько утомить Коняева, но он стоически терпел, что не осталось незамеченным профессором.

— Прошу меня простить ваше императорское высочество, но врач порой должен быть безжалостным, если желает исцелить пациента. А вы держитесь молодцом, но теперь можете отдохнуть, — и продолжил, обращаясь к великой княгине:

— Жизнь и здоровье вашего сына не вызывают опасения. Ему нужен покой, сон и диетическое питание. Я сейчас распишу рекомендуемый рацион. А через неделю, было бы весьма желательно провести не менее двадцати сеансов электротерапии, дабы устранить негативные последствия его нервной системы. Я распоряжусь, чтобы необходимую аппаратуру доставили во дворец или в иное место, кое укажет ваше императорское высочество, а теперь, ему необходимо поесть.

— Я благодарю вас, профессор, я не сомневаюсь, что мой супруг сумеет достойно вознаградить затраченные вами усилия и рассчитываю на то, что ближайшее время вы проведёте во дворце, в качестве личного врача нашей семьи, — на этом месте Великая княгиня резко понизила голос, — а далее…кто знает, возможно к вашему имени добавится приставка лейб-медик. Ольга Фёдоровна протянула свою руку, кою Манассеин почтительно поцеловал, тем самым показывая своё полное согласие с пока ещё великой княгиней, коя имеет много шансов на корону императрицы.

Конюхов (в. кн. Михаил Николаевич)

С утра, после визита господ-заговорщиков я оказался на Сенатской площади. Разбор завалов продолжался и ночью, при свете переносных фонарей. К сожалению, выжившие при взрыве были только вчера, за всё утро — ни одного даже подающего признаки жизни, только мертвые тела, которые аккуратно складывали неподалеку, после чего увозили в морг. Главное было — опознать, часто это совершалось по одежде (платье или мундиру). Тут же, прямо у места трагедии, расположилась группа священников во главе с митрополитом Новгородским, Санкт-Петербургским, Эстляндским и Финляндским Исидором. Это был человек уникальный даже для своего времени: он был принципиальным борцом за православие, будучи епископом Полоцким и Могилевским сделал много для борьбы с католичеством и униатством, особенно в областях, где влияние польской католической шляхты оставалось более чем значимым. Успел побывать экзархом Грузии, был фактически главой Священного Синода. Он был многим обязан Александру Второму, император заметил его еще во время своей коронации, приблизил к себе и нашел в нем своего верного сторонника и сподвижника. Но Конюхов хорошо запомнил, что первым из служителей культа на месте трагедии был другой — немного долговязый, худощавый с клиновидной бородкой и стремительными движениями, он то помогал вытаскивать кого-то из завалов, то молился у тел погибших, в общем, делал что мог и только почти под самый вечер появились иные «святые отцы» и стали совершать импровизированный скорбный молебен. Пока что память не помогала сообразить, кто мог быть этот человек. Тогда он обратился к адъютанту, который стоял с перевязанной рукой. При вчерашнем взрыве ему тоже досталось: сильно повредил плечо, но оставался при мне до последней возможности, стараясь не подавать виду, и только после того как я был увезен домой, обратился за помощью к врачу.

— Не помнишь, кто тут вчера был самый первый из священников, такой высокий…

— Это был отец Иоанн, протоиерей Александровского собора в Кронштадте.

Вот как! Получается, я видел святого своими собственными глазами. Впрочем, до всеобщего обожания, преклонения и святости ему далеко, как и до дискуссии с графом Толстым. И кто знает, будет ли эта дискуссия в ЭТОМ варианте истории.

Вскоре на Сенатской собралась приличная толпа, священники, сановники Империи, военные и полицейские, а еще множество чиновников, обывателей, тех, кого обычно называют праздными зеваками, но сейчас всех их можно было назвать народом. Они пришли не глазеть — они пришли скорбеть о невинно убиенных. Исидор начал службу, слова молитвы уносились в зимнее свинцовое небо, нависшее над площадью, пар от людей вырывался при неровном дыхании — женщины плакали, даже впечатлительные особы мужского полу вытирали непрошенную слезу.