Ковчег спасения. Пропасть Искупления - Рейнольдс Аластер - Страница 37

Инквизитору после многих лет жизни под придуманной личиной казалось странным и непривычным прежнее имя, Ана Хоури. Новая судьба въелась крепко. Хотя Ана не испытывала привязанности к Ресургему, глядя сверху, не могла не отметить: теперь планета не кажется лишь временным пристанищем. Теперь это дом для множества людей. Большинство из них и не знало другого, родившись здесь. Попадаются, конечно, люди скверные, но ведь и столько хороших, добрых. Их нельзя винить за грехи нынешнего правительства и за несправедливости прошлых лет. Как бы то ни было, люди имеют право спокойно прожить свой век и умереть на планете, которую зовут своей родиной. Умереть естественной смертью.

К сожалению, как раз этой возможности судьба могла им и не дать.

Шаттл был крохотный, проворный, шел на автопилоте. Триумвир Илиа Вольева дремала в соседнем кресле, опустив на глаза капюшон неимоверно засаленной мешковатой серой куртки. Автопилот умел уклоняться от радаров, которыми правительство прочесывало пространство вокруг Ресургема. Тем не менее полеты лучше было предпринимать в самых исключительных случаях. Даже если и не поймают, одно лишь подозрение о регулярных визитах из космоса произведет катастрофический эффект. Головы покатятся во многих ведомствах, пострадают и высокие чины, и мелкие. Волна паранойи не минует инквизицию, и положение Аны станет чрезвычайно опасным. Несомненно, прошлое и настоящее всякого высокопоставленного лица подвергнется тщательнейшей проверке. И тогда, несмотря на все предосторожности, может раскрыться истинное лицо инквизитора Виллемье.

Скрытность отлета с планеты требовала медленного набора скорости, но, когда вышли за атмосферу и предельную досягаемость радаров, двигатели шаттла развили ускорение в три g. Пассажиров вдавило в кресла. Хоури потянуло в сон, и она с легкой досадой поняла: в салон накачивается замаскированный приятной отдушкой снотворный газ.

Спала она крепко, без снов. А пробудилась все с тем же ощущением легкой досады.

И вдалеке от Ресургема.

– Надолго ты меня отключила? – спросила она у равнодушно курящей Вольевой.

– Почти на сутки. Надеюсь, ты запаслась надежным алиби. Оно очень пригодится по возвращении.

– Я сообщила, что отправляюсь в глухомань на встречу с глубоко законспирированным агентом. Не беспокойся: я уже давным-давно обеспечила себе такое алиби.

Шаттл двигался по инерции. Ана расстегнула зажимы кресла, зашарила рукой, пытаясь почесать ягодицу.

– Там, куда направляемся, есть шанс принять душ?

– Трудно сказать. Зависит от того, куда именно направляемся.

– У меня жуткое подозрение, что в месте нашего назначения я уже побывала.

Илиа раздавила окурок, включила передний обзор – нос корабля стал прозрачным. Шаттл находился в глубоком космосе, еще в плоскости эклиптики, как минимум в нескольких световых минутах от каких-либо небесных тел, – но звезды впереди заслоняло обширное темное пятно.

– Вот она, наша старая добрая «Ностальгия по бесконечности». Практически не изменилась, пока ты отсутствовала.

– Спасибо. А еще что-нибудь ободряющее можешь сообщить?

– Когда проверяла в последний раз, душевые не работали.

– А когда ты проверяла в последний раз?

Илиа цокнула языком и скомандовала:

– Пристегивайся, будем стыковаться.

Шаттл понесся к темной бесформенной массе субсветовика. Инквизитор вспомнила, как впервые подлетала к «Ностальгии по бесконечности». Тогда она попала на борт, не подозревая, что ее ждет. Ану Хоури просто обманули. А корабль снаружи выглядел вполне нормальным, как и полагается выглядеть умеренно старому крупному торговому субсветовику. Тогда не было ни загадочных выростов, ни башенок, ни острых, на кинжалы похожих зубьев – лишь местами изношенная обшивка, кое-где с выступами и нишами механизмов: датчиков, антенн, шлюзов и портов. Ничто во внешности корабля не будило подозрений, не выдавало ненормальности. Тогда поверхность не покрывали акры чешуйчатой структуры, похожей на ящеричью кожу, и пласты засохшей, растрескавшейся грязи. Ничто не предсказывало биомеханического буйства, пожравшего все под обшивкой и вырвавшегося в конце концов наружу.

Теперь «Ностальгия по бесконечности» вовсе не походила на то, к чему применимо слово «корабль». Если уж уподоблять ее чему-либо, то ближайшая ассоциация – свихнувшийся дворец из волшебной сказки, некогда чудесное собрание шпилей, башен и обелисков, изуродованное гнуснейшим колдовством. Хотя основные элементы конструкции субсветовика еще различались: главный корпус, два далеко выступающих пилона с двигателями, каждый с ангар для большегрузных дирижаблей. Но эти черты почти скрыла неистовая поросль, чудовищная опухоль. Нынешний вид корабля был результатом нескольких противоборствующих тенденций, отчасти усмиряемых системами ремонта и перепланировки. Как будто над кораблем потрудился безумный гений, давший полную волю своему дерзкому, дикому мастерству, восхищавшему и ужасавшему одновременно. Среди поросли вились спирали, словно раковины аммонитов, слоистые, ветвистые, сплетающиеся в узлы образования с текстурой как у древесины, зубцы, перемычки, сети, леса тончайших игл, нарывоподобные массы слипшихся, сросшихся кристаллов. Местами одни и те же конструкции повторялись во все меньших размерах, образуя фракталы, вплоть до не различимых невооруженным глазом. Причуды структур и текстур распространялись по всей размерной шкале, от километров до нанометров. Если долго вглядываться, то в изувеченной болезнью оболочке корабля появятся гротескно искаженные лица. Если смотреть и дальше, увидишь карикатуру на собственное лицо.

– М-да, – заключила Ана Хоури, – пока меня не было, эта гребаная хреновина уж точно не исправилась.

Вольева ухмыльнулась под капюшоном.

– Вот теперь я точно слышу не инквизитора, а старую подружку Ану.

– Да неужто?.. Жаль, что по возвращении приходится видеть этот смердящий кошмар.

– Это еще цветочки, – весело заявила Вольева. – Вот внутри – там самые ягодки.

Чтобы подобраться к шлюзу ангара, шаттл протиснулся сквозь дыру со сморщенными краями, похожую на глазницу трупа. Но сам ангар внутри порадовал прямоугольностью, и причальная механика, лишенная наносистем, осталась на месте, она распознавалась и даже работала. В ангаре содержалась целая эскадра для внутрисистемных перевозок, от тупоносых вакуумных буксиров до вместительных шаттлов.

Причалили. В этой части корабля не было искусственной гравитации, поэтому пришлось цепляться за поручни. Ана охотно пропустила Вольеву вперед. Обе женщины несли фонари и аварийные кислородные маски. Свою Ане захотелось надеть немедленно. Воздух на корабле был застоялым, сырым, теплым, полным гнилостной вони – будто вдыхаешь желудочные газы.

Ана прикрыла нос рукавом, стараясь совладать с тошнотой.

– Илиа…

– Привыкнешь, это безвредно, – сообщила та, копаясь в кармане. – Сигарету?

– Ты когда-нибудь слышала, чтобы я согласилась взять эту мерзкую едкую дрянь?

– Все когда-нибудь случается впервые.

Хоури подождала, пока Илиа зажжет для нее сигарету, взяла, осторожно затянулась. Гадость, но существенно лучше корабельного воздуха.

– Конечно, привычка дурная, – заметила Вольева, улыбаясь. – Но дурные времена требуют таких же привычек. Полегчало?

Хоури кивнула, впрочем без особой уверенности.

На стенах кишкоподобных коридоров блестела корабельная слизь и выросты кристаллов обманчиво правильной формы. Хоури брезгливо отряхнула комбинезон затянутой в перчатку рукой. Иногда прежнее обличье корабля узнавалось: вентиляционная шахта, дверь в переборке, панель управления. Но обычно и эти знакомые элементы выглядели полурасплавленными, вдавленными в стену, сюрреалистично искаженными. Прежде твердые поверхности стали фрактальным мхом, с торчащими бесформенными, размытыми выступами. Свет фонарей странно преломлялся на разноцветной слизи, образуя тошнотворные узоры. В воздухе плыли амебоподобные сгустки, иногда по течению воздуха, а иногда, казалось, и против.