Ты пожалеешь (СИ) - Ру Тори - Страница 6

К счастью, под лестницей никого не оказывается.

— Ух, ладно! — Я словно просыпаюсь. Только что я металась по площади в поисках едва знакомого семнадцатилетнего придурка в надежде, что он меня утешит. Смеюсь и плачу, слезы текут и текут.

Опускаюсь на пустую скамейку, окруженную кустами шиповника, вдыхаю медовый запах ягод и смотрю в черное небо. Но тут же слышу шаги, замираю в ожидании и узнаю силуэт.

Харм.

Он открывает кофр, достает гитару, вешает ее на плечо, опирается спиной и подошвой ботинка о стену и начинает петь:

— I am the key to the lock in your house

That keeps your toys in the basement

And if you get too far inside

You'll only see my reflection.*

Он неправ, с английским у меня порядок. От текста этой песни становится жутко и тошно, возникает желание сбежать и спрятаться, но вместо этого я еще крепче прирастаю к скамейке.

Проходящие мимо люди бросают в кофр деньги, чистый голос Харма возносится еще выше и срывается на хрип:

— And either way you turn

I'll be there

Open up your skull

I'll be there

Climbing up the walls.**

Он продает за гроши свою душу, даже его поза похожа на позу снимающейся шлюхи.

Меня находит и пронзает его взгляд, и по спине пробегает холодок. Харм зажимает последний аккорд, кивает мне и улыбается. В свете фонаря его улыбка кажется дьявольской.

Да что же со мной такое, откуда приступы паранойи? Он — просто мальчик, с которым у меня была глупая интрижка. Почему бы снова не скоротать с ним время за болтовней ни о чем?

Харм стаскивает с плеча ремень, прислоняет гитару к стене, подходит ко мне, садится рядом и тихо спрашивает:

— Что случилось? Почему ревешь?

Воздух покидает легкие, голова кружится.

— Да так. — Я разглядываю свои руки. — Тяжелый день.

— И поэтому ты искала меня?

Хочу возразить, но не делаю этого. Я ведь действительно искала именно его.

— Мне нужно с кем-нибудь поговорить.

— Ну тогда говори, — отзывается он без всяких эмоций.

В нашей семье не принято обсуждать проблемы и выносить сор из избы. Но Харм поймет — он знает, что такое терять близких. Он рядом и его чумовой парфюм обжигает мои взвинченные нервы.

— Мама умерла ровно три года назад.

— Соболезную. — Харм дотрагивается до моего плеча. — Это очень хреново.

— Боль уже почти сошла на нет. Но иногда мне кажется, что она сошла на нет вместе со всей моей жизнью. Все так тупо… Картонно. Никаких эмоций. Мои близкие боятся их проявлять… — Я снова срываюсь на плач. — Может, им действительно на меня пофиг, а?

Харм молчит и позволяет мне выплакаться. Видит Бог, больше мне ничего и не требовалось.

Но в следующее мгновение сказка рушится.

— Эм-м… Ника?.. — Харм подается вперед. — Ответь, пожалуйста, почему ты рассказываешь все это тупому сопляку, который не дотягивает до твоих стандартов?

Я вздрагиваю, словно от стакана ледяной воды в лицо. Однако неплохо было бы и мне задаться этим вопросом, но намного раньше.

Вдыхаю побольше кислорода и решаюсь быть честной:

— Не знаю. Когда ты рядом, все становится другим. Все кажется не таким безликим. Появляется смысл. И я… доверяю тебе.

Смотрю на него, и в его глазах на долю секунды мелькает замешательство. Но мальчик этот — лицемер, мастерски владеющий чувствами, и уже миг спустя больше нельзя разгадать его взгляд. Могу поклясться — так дети смотрят на муху, прежде чем оторвать ее крылышки.

Он двигается еще ближе, протягивает руку, берет меня за подбородок и обрушивает свои губы на мои. Поцелуй получается исступленным, на грани укуса, на всем его протяжении мое сердце сжимается в болезненный комок и не бьется. Один удар — и оно взорвется, а меня разорвет на куски.

«Что ты делаешь…»

Свобода, любовь, пьяная юность, радость и свет — в этом поцелуе все. Все это есть у Харма. Всем этим он мог бы поделиться со мной. Хватаю его за плечи, тяну к себе, и слезы с новой силой катятся по щекам. Я целую его в ответ всей своей болью и одиночеством, но он перестает отвечать, улыбается и шепчет:

— Кому-то полегчало, аллилуйя. — Его издевательская улыбка отзывается в душе страшной обидой. — Так и скажи: в прошлый раз тебе понравилось, поэтому ты меня и искала. Вообще-то я еще многое умею… Если что — обращайся…

Гаденыш. Резко отстраняюсь, пытаясь проглотить горький ком. Разочарование разъедает изнутри, из глаз готов пролиться яд.

— Харм, ты скотина… — шиплю я. Он беспечно пожимает плечами.

— Ты знаешь, что ты чертов маньяк? Ты чем-то накачал меня, и я не почувствовала, как ты меня уродуешь!

— Уродую? О чем ты? — искренне недоумевает он.

— О том, что ты со мной сделал!

— Ты про татуху? Ты же сама попросила набить тебе что-нибудь на память. И чтобы не было боли. — Харм пытается изобразить обиду, но на самом деле продолжает глумиться.

…Уличный музыкант только что довел до слез глупую доверчивую дочку мэра и, не скрывая удовлетворения, наблюдает за ее истерикой.

— Так что же это было: хлороформ? Наркота?!!

— «Препкаин» и твой здоровый сон. Только это. — Он невинно хлопает глазами, но я не верю ни единому слову. Мне хочется раздавить его. Унизить так же, как он только что унизил меня. Вскакиваю, выуживаю из сумки тысячную купюру, комкаю ее и кидаю в кофр.

— Вот! Это тебе за услуги! Большего ты не стоишь!

Разворачиваюсь и ухожу, но с опаской прислушиваюсь к шагам за спиной. Катя права — такие, как он, могут запросто накинуть на шею удавку.

_____________________

* Я — ключ к замку в твоем доме,

где в подвале хранятся твои игрушки.

И если ты зайдешь далеко внутрь,

ты увидишь только мое отражение.

** И на какую бы ты не свернула дорогу,

я буду там.

Вскрой себе череп,

я буду там,

карабкаясь по стенам ("Radiohead Climbing Up the Walls").

Глава 9

Дни идут своим чередом, за окнами в саду уже маячит август, я готовлюсь к новому учебному году — составляю из шмоток комплекты на каждый день, покупаю удобную обувь, вместительные сумки и тетради с прикольными обложками.

До приезда Артема осталось три недели, что не может не радовать. Пусть для него я пока всего лишь «малая» и обуза, но он — гарант моей стабильной жизни в будущем. И это придает хоть какой-то смысл настоящему.

Я жду его еще и потому, что он привезет рассказы о брате и беззаботной лондонской жизни, и намеренно, прилагая все силы, стараюсь думать только о нем.

Сегодня мы с Катей идем на концерт.

В арт-кафе, у истоков создания которого стояла когда-то мама, вечером выступают новомодные мамбл-панк группы, их репертуар состоит из циничных текстов и легко вставляющей музыки. Катя уже неделю трещит про каких-то «Self-harm»*, ради которых идет на мероприятие.

Заехав за мной в заранее оговоренное время, подруга обнаруживает меня в джинсах и приходит в ужас — загоняет обратно в комнату и переодевает в платье. Мои доводы, что мы вообще-то идем на рок-концерт, на нее не действуют.

В арт-кафе многолюдно, царит непринужденная приятная атмосфера, на небольшой сцене выступают ярко одетые красивые мальчики, мы с Катей успеваем обсудить каждого и пропустить по три коктейля в баре.

Наконец она смотрит на часы, привычным нервным жестом заправляет за уши короткие волосы и заговорщицки шепчет:

— Следующие — «Self-harm». Подойдем поближе. У них туева хуча просмотров на YouTube… Их солист… Просто пушка!

Место за барабанами занимает парень внушительных габаритов, обалденный мрачный диджей встает у пульта, а потом к микрофону выходит Харм, и у меня подкашиваются коленки. Высокий, весь в черном, а в огромных глазах горит дьявольский огонь. Вокруг пищат девчонки.

Он тащится от своей крутизны и значимости, а мне хочется убить его или самой убиться. Мысли приходят в полный раздрай. Я ожидала увидеть его где угодно, но только не на сцене. Потому что слишком плохо думала о нем.