«Гран-При» для убийцы - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 13

Уэйвелл пошел навстречу своему знакомому. Подойдя, он просто кивнул ему. Церемонии были ни к чему.

– Ты выглядишь не очень хорошо, – сказал вместо приветствия бесцеремонный Эррера.

– А я не модель на подиуме, чтобы красить свою рожу, – огрызнулся Уэйвелл. – Зачем приехал? Если опять хочешь послать меня куда-нибудь к черномазым, то знай, что на этот раз я потребую половину денег вперед.

– Нет, – улыбнулся Эррера, поднимая руку с браслетом, – можешь не волноваться. Оттуда у меня больше нет заказов.

– Мы потеряли там все, – мрачно заметил Уэйвелл, – а Луис остался там с проломленной головой. Я столько времени провел в этом городе в больнице. Может, ты мне объяснишь, кто оплатит мои издержки?

– Я, – нагло ответил Эррера, – я готов оплатить все твои расходы и дать тебе шанс заработать.

– Опять? – нахмурился Уэйвелл. – В какую дыру ты засунешь меня на этот раз?

– В самое прекрасное место на земле, – расхохотался Эррера. – В такое место, куда мечтают попасть миллионы людей со всего мира.

– Надеюсь, что это не ад, – пробормотал Уэйвелл.

– Нет, дружище, это рай. Я хочу предложить тебе отправиться во Францию, на Лазурный берег, и снять виллу в Сен-Тропе.

– Перестань шутить, – разозлился Уэйвелл, – куда мне придется отправляться на этот раз?

– В Сен-Тропе, – снова рассмеялся Эррера, – я приехал сюда, чтобы отправить тебя на Лазурный берег.

Москва. 25 марта 1997 года

После ухода гостей в комнате словно разрядилось напряжение. И хотя Мовсаев по-прежнему молчал, внимательно вслушиваясь в разговор, улыбка уже несколько сгладила его внешне малопривлекательный облик, и Дронго чувствовал себя гораздо увереннее. Но абсолютно раскованным стал генерал Светлицкий. Он не хотел признаваться даже самому себе, что, несмотря на шесть лет, прошедших после распада СССР, несмотря на давно распущенный и расформированный КГБ, где он начинал свою деятельность, несмотря на полную смену внешних ориентиров его нынешнего государства, он по-прежнему воспринимал такие организации, как ЦРУ или МОССАД, в качестве естественных соперников, от которых в любой момент можно ждать любого подвоха. Проживший сорок лет при советской идеологии и воспитанный в таком духе, он с трудом отказывался от привычных штампов, даже понимая, что это издержки идеологии, а на дворе новые времена.

Тем не менее, проводив гостей, он вернулся к столу в более веселом настроении и громко попросил у кого-то из помощников, очевидно, находившихся за дверью, принести им горячего чаю. И только после этого спросил у Дронго:

– Ну как они вам, понравились?

– Если вы спрашиваете о генерале Райском, то он мне лично всегда был не очень симпатичен. Слишком осторожен и подозрителен. Одна наша беседа с ним даже проходила у него в машине, когда мы надели на себя специальные шлемы для полной блокировки любых методов прослушивания. Если вас интересует мой университетский товарищ, то Павел, конечно, изменился, но не настолько, чтобы я мог изменить о нем свое мнение. И наконец, если вы спрашиваете вообще о МОССАД, то я никогда не скрывал, что считаю эту организацию одной из самых опасных и самых сильных спецслужб в мире.

– Почему опасных? – быстро уточнил Светлицкий.

– Во-первых, потому что они сильные. Во-вторых, у них мощная агентура. Ну, а в-третьих... – он чуть замялся, подыскивая слова, – они действительно не любят привлекать к сотрудничеству посторонних людей, тем более если этот посторонний не связан с ними общими узами религии и местом рождения. Собственно, их агентура держится на многочисленных лоббирующих группировках во всем мире и на общности интересов представителей их народа. Поэтому я всегда буду потенциально чужим для них, как и ваша служба, к которой они тоже сохранили традиционно скептическое отношение.

– Я не буду спрашивать, почему вы употребили слово «тоже», – усмехнулся Светлицкий, – впрочем, это, наверное, общая черта всех разведчиков в мире – не очень доверять представителям других спецслужб.

– И не только, – покачал поднятым пальцем Дронго, – насколько я понял, они вышли на вас не из чистого альтруизма и уж наверняка не потому, что хотели с вашей помощью найти меня. Бывшая агентура Первого главного управления КГБ СССР имела очень неплохие позиции на Ближнем Востоке, когда палестинцы и сирийцы рассматривались как естественные союзники в борьбе против Израиля. Они убеждены, что вы до сих пор располагаете рычагами влияния на таких террористов, как Ахмед Мурсал. Я уже не говорю о ваших возможностях и связях с иранской разведкой, куда агентам МОССАД вход явно заказан.

Он видел, с каким интересом слушает его Мовсаев. На последней фразе Мовсаев чуть изменился в лице, но по-прежнему не произнес ни слова. Светлицкий прикусил нижнюю губу.

– Вы бываете иногда слишком категоричным, – упрекнул он Дронго.

– Я аналитик, – возразил тот, – моя задача четкий анализ и возможный прогноз развития ситуации. В эти функции не входит говорить вам комплименты и делать вид, что ситуация развивается нормально. Скорее всего израильтяне полагают, что вы действительно сумеете вмешаться в ситуацию и остановить террориста до того, как он начнет действовать.

– Боюсь, вы не совсем понимаете, о каком террористе идет речь, – возразил Светлицкий, – у нас никогда не было контактов с такими радикальными экстремистами, как Ахмед Мурсал. Его группировка одинаково плохо относится ко всем великим державам. Конечно, израильтяне для него всегда враги номер один. Но он одинаково ненавидит империалистов Америки и коммунистов Советского Союза, не делая между ними принципиальной разницы. И те и другие, по его глубокому убеждению, отъявленные безбожники, с которыми можно и нужно бороться любыми методами.

– Однако вы могли влиять на него через палестинцев? – спросил Дронго.

Молодой человек принес поднос с чаем и тарелку печенья. Поставив все на стол, он тихо удалился. Все время, пока он был в комнате, Светлицкий, верный своим привычкам, молчал. И лишь когда они снова остались одни, ответил:

– Раньше могли. Теперь нет. Он порвал с палестинцами, убив руководителя одной из их группировок хаджи Карима. Даже такая организация, как «Хезболлах», приговорила его к смерти. Он сейчас в положении загнанного волка и может решиться на любой, самый отчаянный поступок.

– Кто может финансировать его деятельность? Откуда он достанет деньги? – спросил Дронго.

Светлицкий посмотрел на Мовсаева. Тот, поняв, что вопрос адресован и ему, не очень охотно ответил:

– Возможно, египетские или алжирские радикальные группировки. Может, Ирак, хотя маловероятно, учитывая происхождение Ахмеда Мурсала и неприятие его отцом режима Саддама Хусейна. Деньги может дать кто-то из королевской семьи Саудовской Аравии, настроенный не очень благожелательно к американцам и, соответственно, к израильтянам.

– Значит, с деньгами у него проблем нет?

– Нет, – подтвердил Мовсаев, – думаю, что нет.

– Я хотел, чтобы вы остались для разговора, – перехватил инициативу Светлицкий, – нам крайне важно понять, что именно делал террорист такого масштаба, как Ахмед Мурсал, в Баку. Если он просто прилетел туда, скрываясь от преследования, это одно. А если с определенной целью, то совсем другое. Я уже не говорю о том, что Баку должен был стать самым крайним вариантом в его выборе места. Азербайджан граничит с Ираном, а Баку сейчас нашпигован агентами иранских спецслужб, один из которых мог узнать Ахмеда Мурсала.

– Можно подумать, ваших агентов в Баку меньше, – пробормотал Дронго.

– Это стратегический пункт на Среднем Востоке, – пожал плечами Светлицкий, – раньше говорили: «Тот, кто владеет Баку, владеет всем Кавказом». Сегодня все войны и все конфликты так или иначе завязаны на Баку и бакинской нефти. Или вы считаете, что у России нет стратегических интересов в этом районе?

– У Ирана они тоже есть, – иронически заметил Дронго.

– Безусловно.

– Ага. И у вас они есть. И у американцев. И у МОССАД. Я думаю, американских и израильских агентов там не меньше, чем ваших.