За пять веков до Соломона (СИ) - Николенко Александр - Страница 55

Моисей замолчал, поглядел на ученика внимательно:

— Вот и все, об остальном завтра поговорим.

Осия посидел немного, над словами учителя размышляя, а затем отправился к обрыву на облака смотреть. И стоя там, до самого заката перебирал в памяти, что двадцать лет назад случилось. Морщины опять пробороздили лоб, щеки запылали пунцовыми пятнами, глаза наполнились слезами.

А старый вождь тоже в тяжелые думы погрузился, понять пытаясь, что такое с учеником творится. И доведись Моисею видеть выражение на лице Осии, старый вождь обеспокоился бы еще больше…

Глава Девятая

Бей друзей, а врагов прощай!

Огонь тихонько потрескивал в выложенном камнями очаге у входа в шатер Моисея. Языки пламени бросали причудливые отсветы на стены, сложенные из цельных шкур. Там, внутри, мирно посапывал Гирсам. А Моисей, сидя у костра, не сводил глаз с Сепфоры. Одна рука обнимала жену, крепко прижимая к себе, другая нежно поглаживала черные волосы. Густые пряди, словно пустынный песок, скользили сквозь пальцы, приятно щекоча грубую кожу ладони.

Как Моисей ее любил, как все это время скучал! Как хорошо, что они, наконец, рядом. Он больше никуда не отпустит Сепфору, никогда не покинет!

— А помнишь, как мы однажды смотрели на небо, на тысячи звезд, что там горели? — спросила вдруг Сепфора. — Тогда я поняла, что люблю тебя.

Моисей покрепче обнял жену. На глазах выступили слезы, и он быстро заморгал, чтобы согнать их. Небо над головой казалось безмерно глубоким — почти таким же бездонным, как серые глаза Сепфоры. Он вспомнил ночь того дня, когда впервые увидел пылающий куст. Всего десять лет прошло, а кажется — целая жизнь. Только тогда ночь была безлунной, а сейчас полный месяц сиял холодным блеском посреди черного неба. Почему луна в горах всегда выглядит больше?

Моисей опять посмотрел на жену. Высокий лоб казался неестественно бледным в серебряном свете луны, а на щеках, наоборот, плясали красноватые отблески костра. Гордый, изогнутый по-орлиному нос выдавал царское происхождение, длинная шея сделал бы честь и жене фараона.

Сепфора повернула голову, посмотрела на Моисея и широко улыбнулась. Кровь быстрее побежала по жилам, ударила в голову, комок подкатился изнутри к горлу.

Говорить Моисей не мог и только прошептал:

— Сепфора…

Она опять понимающе улыбнулась и прижалась носом к лицу Моисея. И так хорошо стало в тот миг, словно не было лишений долгого перехода, словно исчезли все споры и неурядицы между израильскими людьми. Мир вокруг перестал существовать, остались только огромные серые глаза и жаркое дыхание самого дорого на свете человека.

Вот оно настоящее счастье: после всех потрясений и удач, быть рядом с тем, кто всегда поймет, кто никогда не покинет, кто каждый вечер будет верно ждать у домашнего очага. Сидеть бы так и не двигаться всю ночь. Хотя и понимал Моисей, что с восходом солнца вернутся старые проблемы, но так хотелось продлить миг счастья как можно дольше.

Вдруг раздался топот быстрых шагов, низкая фигура заслонила костер, краски ночи померкли, и очарование волшебного мира вмиг исчезло. Моисей нехотя отстранился от жены и зло посмотрел на того, кто посмел нарушить уединение.

Что-то знакомое проглядывало в упрямом ежике волос на затылке, но темное, на фоне яркого огня, лицо Моисею никак не удавалось разглядеть. Тут незнакомец принялся яростно тереть щеку, и Моисей тотчас понял — Аарон.

Гневные слова были готовы сорваться с уст вождя, но Аарон заговорил первым.

— Как ты посмел, Моисей?

— Что?

— Как ты посмел, Моисей, обманывать Мариам, меня и всех евреев?

Моисей рывком вскочил на ноги и шагнул к Аарону. Теперь он мог видеть лицо молодого сотника, их глаза уставились друг на друга.

— И чем же я вас обманул?

— Ты ни разу не сказал, что у тебя есть жена и ребенок.

Моисей старался говорить спокойно, но раздражение оказалось сильнее:

— А не кажется ли тебе, Аарон, что это мое дело, которое других не очень-то и касается?

— Вот как, — голос молодого сотника вдруг зазвучал тихо и в то же время напряженно. — Когда мы выходили из Египта, когда нужно было убедить патриархов, тогда секретов у нас не было. Все сообща делали. А теперь, когда все позади, ты уже сам решаешь, что другим дозволено знать, а что нет. Хотя о чем это я? Ты с самого начала нам всей правды не говорил.

Моисей попробовал возразить, но Аарон не останавливался:

— Ты хоть представляешь, что сделал с Мариам?

— Да я ни разу после встречи ничего ей не обещал!

— Неужели? А кого она ждала целых десять лет? Чье имя произносила каждую ночь во сне? За кого молилась всем богам, чтобы уберегли от невзгод и несчастий? Не знаешь, Моисей?

Голос молодого вождя вдруг зазвенел в ночной тишине:

— Ты же видел, как она расцвела и похорошела после того, как ты вернулся. Она ведь для тебя танец невесты танцевала, после того, как мы из Уасета вышли. А ты ничего не понял! И даже не удосужился сказать, что не любишь ее больше. Что ты еще скрываешь от нас, Моисей? Какие секреты таишь? Может, все разговоры о свободе только для отвода глаз были? Может, тесно стало в Мадиаме, и решил ты еще большее царство создать?

Моисей понял, что спорить бесполезно. Он просто молчал, ожидая, когда Аарон выговорится, чтобы успокоить молодого вождя.

Но Аарон расходился все сильнее:

— Больше тебе не удастся нас обмануть. Утром же созову собрание общее, где расскажу, что ты замышляешь и как на самом деле относишься к израильтянам! И, поверь, завтра ты узнаешь, чем гнев израильского народа может обернуться.

— Аарон!

Но юноша быстро скрылся в темноте…

Через десять минут поднятые с постелей Махли и старый Симеон сидели у костра. Сепфора примостилась чуть в стороне, тревога не исчезала с ее лица.

Сразу после ухода Аарона Моисей послал за помощниками. Слишком категорично звучал голос брата Мариам, слишком строго смотрели глаза. Поэтому вождь израильтян решил не ждать до утра, а действовать сразу.

Моисей говорил недолго. Пяти минут хватило, чтобы поведать верным друзьям обо всем. Моисей ничего не скрывал: честно рассказал о любви к Мариам, о ссоре с ее хозяином, бегстве, встрече в пустыне с Сепфорой и свадьбе. Горько звучали слова Моисея о собственной неразумности, когда за полгода он так и не нашел времени объясниться с Мариам. Лица Махли и Симеона оставались спокойны до самого конца. Но стоило Моисею поведать о последнем разговоре с Аароном, как Махли нахмурился, а Симеон вскочил на ноги и заходил из стороны в сторону.

— Теперь вы знаете все. И можете судить меня, что всей правды сразу не открыл.

Сотники молчали.

Первым заговорил мудрый Симеон:

— Некрасиво ты, Моисей, по отношению к Мариам поступил. Но верю, что худого не мыслил, а просто за заботами каждодневными времени не нашел.