Визит старой дамы - Дюрренматт Фридрих - Страница 19

Бургомистр. Вахмистр, возьмите себя в руки.

Полицейский. Извините. Не стерпел.

Бургомистр. Подойдите сюда, Альфред Илл.

Полицейский. Тебе говорят. Иди!

Первый газетчик. Что здесь происходит?

Врач. Паралич сердца.

Бургомистр. Он умер от радости.

Второй газетчик. Каких только увлекательных историй не преподносит нам жизнь!

Первый газетчик. А теперь за дело.

Клара Цаханассьян. Принесите его сюда.

(Стоит как каменная.) Открой ему лицо, Боби.

(Пристально, долго рассматривает мертвого.) Теперь он опять такой, каким был много лет назад. Мой черный барс. Закрой ему лицо.

Положите его в гроб.

Отведи меня, Боби. Пора укладываться. Мы уезжаем на Капри.

Бургомистр!

Возьми чек. (Передает ему бумагу и удаляется с дворецким.)

Первый хор.

Кошмаров предостаточно:

Колоссальные землетрясения,

Огнедышащие горы,

Морские водовороты,

К тому же и войны,

Топчущие пшеницу танки,

Солнцеликий гриб атомного взрыва.

Второй хор.

Однако ничего нет кошмарнее бедности,

Потому что в ней нет благородства.

Мертвой хваткой

Держит бедность род человеческий,

Громоздит бесплодный день

На бесплодный день.

Женщины.

Бессильно смотрят матери,

Как хворь уносит их маленькие чада.

Мужчины.

Но мужи замышляют мятеж,

Готовят измену.

Первый.

Их ботинки поизносились.

Третий.

Во рту смердит окурок.

Первый хор.

Ибо закрыты все двери,

Которые давали работу и хлеб.

Второй хор.

И поезда громыхают мимо

Без остановки!

Все.

Слава нам!

Госпожа Илл.

Которым улыбнулась судьба.

Все

Всемилостивейшая.

Всепреобразующая.

Женщины.

Наши нежные тела

Облачены в модные платья.

Сын.

Юноша за баранкой гоночной машины.

Мужчины.

Лавочник правит «кадиллаком»!

Дочь.

Дева гоняет мяч на теннисном корте.

Врач.

В новом операционном зале

Такой зеленый кафель,

Что режешь кишки, немея от восторга.

Все.

Вечерняя трапеза благоухает ароматами,

Все одеты с иголочки, всем довольны,

Хвалятся друг перед другом сигарами экстра-класса.

Учитель.

Учение светит жаждущим света учения.

Второй.

Усердные бизнесмены

Скупают вечные ценности.

Все.

Рембрандта и Рубенса.

Художник.

Художество кормит художника.

Причем до отвала.

Священник.

На Рождество, на Пасху, на Троицу

В соборе не протолкнуться от добрых христиан.

Все.

И экспрессы, блистающие, стремительные,

Мчатся по остальным магистралям

От местечка к местечку,

Сплачивая человечество

И снова останавливаясь на нашей станции.

Кондуктор.

Гюллен!

Начальник станции.

Экспресс Гюллен-Рим, прошу занимать места. Салон-вагон впереди!

Бургомистр.

Покидает нас…

Все.

Наша несказанная благодетельница…

Дочь.

Наша спасительница…

Все.

И сопровождающие ее высокие лица.

Бургомистр.

Слава ей!

Все.

Самое драгоценное, самое заветное

Она увозит с собой.

Начальник станции.

Отправление!

Все.

Помилуй нас…

Священник.

Господи!

Все.

В темном беге грядущего.

Бургомистр.

Достаток… Все.

Оставь нам,

Мир сохрани нам,

Свободу сбереги нам,

Пусть ночь

Никогда не омрачает наш город,

Восставший из пепла, прекрасный,

Чтоб счастью, счастливые, мы предавались.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

Действие «Визита старой дамы» происходит в заштатном городишке, где-то в Центральной Европе; автор этой пьесы отнюдь не намерен отмежевываться от людей, о которых пишет: он не очень-то уверен, что сам в подобных обстоятельствах поступил бы иначе: о подтексте этой истории не стоит говорить, равно как и выпячивать его на сцене. То же относится и к финалу. Правда, в конце пьесы действующие лица изъясняются несколько приподнятым языком, каким люди не изъясняются в обыденной жизни, языком, который принято называть поэтическим, или, точнее, возвышенным литературным языком. Но происходит это только потому, что гюлленцы разбогатели, добились кое-чего в жизни, — сам Бог велел им говорить более изысканно. Мои герои — люди, а не марионетки, на сцене они действуют, а не разыгрывают аллегории. Что касается меня самого, то я пытаюсь воссоздать реальный мир, а не преподносить публике отвлеченные моральные категории, как это мне зачастую приписывают. И я не собираюсь как-то специально соразмерять мою пьесу с жизнью, поскольку такая соразмерность лежит в самой природе театра, непременным компонентом которого является зритель. С моей точки зрения, театральная пьеса всегда выступает в рамках сценических возможностей, а не в оболочке определенного литературного стиля. И если в сцене в лесу гюлленцы изображают деревья, то объясняется это не склонностью автора к сюрреализму, а только тем, что пожилой человек в этой сцене говорит слова любви пожилой женщине, и сие не столь уж эстетичное любовное объяснение нуждается в театрально-поэтическом обрамлении, иначе оно было бы просто невыносимо.