Крик в ночи (СИ) - Ридигер Владимир - Страница 39

— И как это повлияло на вашу судьбу? — спросил Филдс.

— Так и повлияло: сначала я отлежался в больнице, а затем, когда уже окончательно понял, что моя голова и шаровая молния схожи по форме и характеру, решил посвятить себя этому явлению. Стал работать в общесоюзном НИИ, организовал опытную лабораторию, где удалось создать шаровую молнию, близкую по размеру моей голове. А в период перестройки ни моя голова, ни шаровая молния оказались никому не нужными — завалящий, невостребованный товар…

Филдс наполнил ему стопку:

— Зря вы так…

Физик показал на Крылышкина:

— Вот, он, — кто он теперь? А я? Или вы? Или тысячи таких, как мы? Очумелые, мы высыпали на улицу: смотрите — на дворе демократия, перестройка! Радость и гордость нам застилают глаза! Еще немного — и все расплачутся от счастья! Еще немного — и расплакались…

— От горя, — вставил Крылышкин. — Что скажете, Дмитрий Филдин, американский летчик?

Ресторан гудел, взрывался то криками, то хохотом, то откровенной безудержной руганью. «Наверно, побывав здесь, можно много чего найти для пера и бумаги, — думал Джон Филдс. — А если кинуть мои писательские наблюдения куда подальше, да и смыться раз и навсегда от Сомова и Вездесущинского?! Но как же мои ноги?.. Разве они уже в состоянии ходить? Здесь что-то не клеится… Эти люди вдруг словно замерли, сон подходит к концу, пора просыпаться, просыпаться…»

— А вы чем занимаетесь? — спросил Физик американца. — Ведь все мы заняты не своим делом…

— Питаюсь и кормлю, — ответил Филдс. — Моя пища сугубо созерцательная. Простите за цинизм, но чтобы созерцать — необходимо подкармливать.

«Опять нашли дурацкие сновидения! — думал Филдс. — Сейчас и эти люди канут в никуда, я очнусь и… снова Сомов, снова Вездесущинский. И снова инвалидная коляска!..»

— Давайте почаще встречаться, — предложил Крылышкин. — Здесь все так вкусно и уютно.

— А сколько пищи для созерцания! — поддакнул Физик.

Джон Филдс хотел было растрогаться, но… остановился:

— Как же вагон метрополитена, шаровые молнии?

Собеседники сникли, замолчали. Тягостно и безысходно, виновато улыбаясь и неуверенно оглядываясь по сторонам. Ресторанный шум на мгновение стих, затем с новой силой возобновился, все больше нарастая, переходя в нестерпимо громкую разноголосицу и полифонию… Пора! Пора!..

Мягкие блики солнца, отраженные чуть ребристой гладью бассейна, плясали на испещренном морщинами лице старого смуглого господина, развалившегося в глубоком шезлонге. Его одутловатое, почти окаменевшее, без эмоций лицо ничего не выражало кроме разве что беспредельной, безмерной усталости, да, пожалуй, и пресыщенности всем, чем только можно себе представить.

— Линда, — попросил он, — брось мне в стакан пару кубиков льда и приготовь, пожалуйста, свой фирменный коктейль.

— Тебе помягче или покрепче?

— Покрепче. И не забудь положить молодой инжир с лимонной долькой, но только так, для запаха.

«Сэм стал совершенно несносным, уйдя в отставку, — подумала Линда. — И капризным, как избалованный ребенок».

— Только чтобы лимонная долька была с кусочком мякоти, а молодой инжир — с лепесточком абрикоса, — добавил Уикли.

«Значит, старик подумывает о постели, — решила Линда. — Кусочки и лепесточки — верный тому признак».

— Мне раздеваться или подождать? — отрешенно спросила она.

— Знаю, детка, тебе не терпится… А будь на моем месте Филдс, как бы ты поступила? Профессионально расстегнула ширинку и, не успей он сосчитать до двух, залезла бы ему в штаны?

— Его здесь нет, — ответила Линда. — Но, если тебе так интересно, мне не пришлось бы тратить время на ширинку и прочее: я не успела открыть рот, как очутилась бы в постели.

— Это один из больших талантов Филдса, — затаскивать чужих девок в свою кровать.

— Девок?! — переспросила Линда.

— А почему, собственно, и не так?

— Спасибо, Сэм. Филдсу такое вряд ли пришло на ум.

— Да что он знает, твой Филдс?! — воскликнул Уикли. — Что он понимает в жизни вообще?! Он и не подозревает, из какой помойки я тебя вытащил! Мне противно вспомнить, чем ты занималась в этом вонючем Чайна Тауне, сколько китайских гангстеров через тебя прошло!

Линда съежилась, холодные мурашки пробежали по спине:

— Ты мне делаешь больно, Сэм.

— Я дал тебе университетское образование, вывел в люди, — продолжал Уикли. — Ты поступила на службу в Лэнгли и, следует заметить, далеко продвинулась. А все благодаря кому? Мне, детка, мне… Слишком короткая память может доставить человеку массу неудобств.

— Это угроза?

— Предупреждение, не более того.

Линда почувствовала головокружение, но быстро взяла себя в руки.

— Вот, держи свой коктейль, — весело произнесла она. — Сосчитай лепестки, успокойся и думай о прекрасном.

Легкий приморский бриз прошелестел в полусонной листве.

— Вот и отлично, — сказал Уикли. — Мне часто недостает простого человеческого понимания. Твоего… понимания.

Отпив глоток, он блаженно откинулся в шезлонге:

— Что можно сказать о теперешней России?.. Не только здравая экономика приносит хорошие деньги, но и большой бедлам тоже. Там интересно получилось: сработал известный принцип российских коммунистов — давайте сначала послужим важному делу, а уж потом разберемся, праведное оно или не очень.

— Ты считаешь, что игры в демократию ни к чему хорошему там не приведут?

— По крайней мере в том, что касается экономики. Демократия в России — страшная разрушительная сила.

— А в политике?

— Назови царя хоть трижды президентом — суть не изменится. Эти карманные «оппозиционные» парламенты, которые финансируются из царской казны, эти. так называемые «независимые» суды, бутафорские институты по изучению общественного мнения и многое другое, столь схожее… ну, если подумать, с Латинской Америкой. Вообще, старая совковая технология — «не подмажешь, не поедешь» — давно сидит у всего Запада в печенках. Сколько поколений должно смениться, прежде чем Россия станет трезвой и прагматичной? Одному Богу известно…

Линда подумала: «Может, обойдется без постели?»

— А теперь в кроватку, детка, в кроватку!

— Погоди, Сэм, — сказала она. — Ты ведь когда-то обещал, что с Джоном все будет в порядке.

— Да, обещал. И свое обещание сдержал.

— Что с ним? Где он? Почему ты скрываешь от меня правду?

Уикли размял пухлую сигару, поднес к ней зажигалку и… остановился.

— О чем ты хочешь знать? — удивился он. — Вопрос закрыт раз и навсегда.

— Что значит «раз и навсегда»?! — не выдержала Линда. — Почему он, словно замурованный, столько лет сидит в этой России, почему от него нет вестей и, если действительно нет, то что означает его молчание? Да жив ли он, наконец?..

Линда обратила внимание, как дрожит бокал в руке Сэма.

— Хочешь знать правду?.. — медленно произнес он и, глотнув коктейль, закурил сигару. — Видишь ли, детка, твой бывший возлюбленный, несмотря на его очевидный профессионализм, неисправимый романтик и фантазер, авантюрист и, представь себе, как это ни смешно, правдоискатель. При нашей-то работе! Здесь, в Штатах, ему не интересно: родители умерли, крепкие привязанности (в силу его характера) напрочь отсутствуют, продвижение по служебной лестнице бесперспективно, так как в России он давным-давно раскрыт… да-да, не делай удивленное лицо…Значит, остается одно: почетная пенсия перевербованного бывшего агента ЦРУ плюс какая-нибудь тихая, ну, скажем, писательская деятельность.

— Ты хочешь, чтобы я поверила?

— А как хочешь ты?

Линда не могла понять, где полуправда, где правда, а где ложь, слишком похожая на правду. Уикли знает намного больше, чем сказал, в этом нет никаких сомнений, но он упрется и будет молчать, поскольку дело касается именно Филдса.

Внезапно тихая гладь бассейна покрылась рябью, прощальные солнечные блики заплясали на лицах наших героев, скрывая подспудные мысли и помыслы, владевшие ими. В бассейне зажглась подсветка, сумерки спустились в сад, и Сэм, тяжело поднявшись с шезлонга, галантно предложил Линде руку: