Без Веры... (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 46

— Хм… — не скажу, что я не осознавал этого ранее, но знание это было как бы замыленным, заваленным всяким информационным и эмоциональным хламом, — ментальные закладки? А ведь похоже! И ведь даже не могу поставить это в вину правительственному психологу, действовал он согласно логике и инструкциям. Наверное…

— Кто я был тогда? — прохожий, немолодой чиновник в мундире, забредший по утру на Сухаревку не иначе как для моциона, покосился усмешливо, качнув головой, и я только сейчас понял, что говорил вслух. Замолкаю…

Но в самом деле! Кто я был тогда? Нелегальный эмигрант, который только-только начал процесс легализации. Да ещё и русский! Русская мафия, водка, медведи… а габаритами и отчасти характером я многим стереотипам тогда соответствовал! Вот и дали мне установочку на соблюдение Закона… превентивно.

Не думаю, что в моих мозгах покопались сильно, вот уж нет! Государственный психолог, работающий с мигрантами, по определению имеет невысокий уровень. Это всё больше удел практикантов и неудачников, плюс так называемая «нагрузка» от правительственных структур, которую вовсе не обязательно делать на совесть.

Скорее, мне дали общее направление, мягко корректируя собственное желание влиться, вжиться, ассимилироваться, стать таким же гражданином, как и все вокруг. Потом была Германия с «орднунгом» и инструкцией на каждый шаг. А я к тому же, по ряду причин, работал и общался тогда уже не с мигрантами, а с законопослушными гражданами. Бюргерами.

— Нет, — повторяю вслух с некоторым сомнением, — ничего плохого в том не вижу!

… но шаг ускорил! При себе у меня чуть больше пяти рублей, и этого вполне хватит на покупку «Велодога» и патронов к нему. Оружие не Бог весть какое мощное, но для самозащиты хватит и его, притом с избытком.

А главное, Власти относятся к нему примерно так же, как сто лет вперёд относятся к газовым баллончикам. Подросткам в принципе запрещено владеть (и тем более таскаться по улицам!) с револьверами, но на газовый баллончик, то бишь на «Велодог» смотрят сквозь пальцы.

Более того, он считается одним из признаков велосипедистов и легкоатлетов. А то, что я постоянно бегаю, подтвердить смогут многие!

Старьёвщиками на Сухаревке называют не тряпичников и мусорщиков, собирающих по дворам всякий хлам, включая говяжьи кости, а тех торговцев, которых с некоторой натяжкой можно назвать антикварами. Они, вместе с букинистами, обитают близ Спасских казарм и представляют собой нечто вроде местной аристократии.

Публика эта престранная и более чем пёстрая. Человеку стороннему в этом «святая святых» будет решительно ничего непонятно, и разумеется, к посвящённым я себя не причисляю.

Я не совсем посторонний, но не более свой, чем постоянный покупатель, приходящий один-два раза в месяц и оставляющий почти каждый раз небольшую сумму в карманах старьёвщика.

Это много лучше, чем ничего, но де-факто меня просто не будут надувать очень уж откровенно, не более того. Вообще, знакомцев такого рода у меня под сотню, и не стоит считаться с ними всерьёз.

Но всё ж таки некоторую пользу они мне приносят, ну и я им при случае. Никакого криминала, по крайней мере явного, но достаточно уметь оценить «на глазок» принесённую пьянчужкой тарелку «поповского» фарфора, и ты уже попадаешь в ранг «полезных знакомств».

Одному из старьёвщиков я при случае починил часы, когда ещё думал зарабатывать этим и пытался приобрести репутацию компетентного часового мастера. Другому помог подобрать учебники для дочки, задёшево и главное — с толком, объяснив некоторые нюансы. Были и третьи, и десятые…

Да в общем, обычное дело, если ты пересекаешься постоянно с десятками и сотнями людей. Связи такого рода образуются как-то сами собой. Сперва проходишь мимо, потом начинаешь здороваться… а потом вдруг понимаешь, что знаешь всех по именам, знаешь имена их детей, чем болеет супружница и что он предпочитает анисовую.

Лавчонок такого рода на Сухаревке не один десяток, а по Москве так и за сотню наверное перевалило. Крохотное полутёмное помещение, выполняющее скорее функцию кладовки, да прилавок из досок, подпёртых подчас чёрт знает каким хламом.

На прилавке мятые самовары, разрозненная посуда из сервизов, медали неведомых государств и подстаканники, ножи и рамки для портретов, керосиновые лампы и сабельные эфесы. Одни торгуют всем подряд, другие специализируются на чём-то, но везде почти есть явное и потаённое, не для всех.

— Доброго утречка, Анисим Петрович, — поздоровался я со стариком, сидящим в дачном креслице сбоку от прилавка.

— И тебе доброго утречка, отрок! — закхекал старьёвщик. В силу некоторой ветхости и происхождения не вполне простонародного, из разночинцев, он имеет некоторые послабления в этикете, так что я не обижаюсь.

Покосившись на хуторянина, выделившегося при Столыпине из общины и сейчас с упоением рассказывающего торговцу, что «Вот они все у меня!» потрясая мосластым волосатым кулаком, я подождал немного, пока тот не купил наконец полувёдерный самовар как признак богатой жизни, и не удалился.

— «Велодог», говоришь? — ничуть не удивился Анисим Петрович, не вставая с кресла.

— Его, — подтверждаю намерение, — собак поразвелось!

В подробности не вдаюсь, но если вдруг понадобится, могу скупо рассказать, как отбивался недавно от неадекватной псины и (уже потом!) вместе со знакомыми мальчишками закидал камнями и комьями земли его неадекватного хозяина, вздумавшего хохотать, пока его английский бульдог наскакивает на прохожего. Взяли моду!

История эта правдивая, и наверное, что-то такое написано у меня на лице, так что старьёвщик даже не стал допытываться. Закопавшись в недра лавки на пару минут, он достал новенький велодог и коробку патронов.

— … а вот, — он был настойчив, — кастет, а?! Чудесная работа, сейчас таких не делают. Бронза! Примерь! Аккурат на твою руку!

— Анисим Петрович, побойся Бога! Полтину? За кастет?! Да я по развалам пройду, мне за гривенник притащат не хуже! — я торгуюсь отчаянно, хотя кастет и правда хорошо сидит на руке. Не иначе, делали его когда-то на девичью руку! Была, говорят, одно время такая мода среди эмансипированных барышень…

— А работа? — наседает старик, мастерски играя голосом и лицом, — Ты глянь?!

— Мне его что, на стенку повесить и гостям показывать?! — возмущаюсь я, — Это что, икона?!

В итоге всучил-таки, кровопийца! За три рубля мне достался «Велодог» сомнительного происхождения, кастет (и в самом деле прекрасный!) и стилет из дрянной стали, пошедший вместо сдачи.

— Ну что за цены?! — возмущался я, выйдя с Сухаревки, — ещё год назад за эти деньги…

Запнувшись о выступавший булыжник, я чертыхнулся и замолчал, а мысли приняли несколько иное направление. Цены с началом войны растут потихонечку, и даже не думают замедляться. Я этого вроде как и ожидал, но почему-то считал, что умный и предусмотрительный я всё предусмотрел, и достаточно будет менять бумажные рубли на золотые червонцы.

Увы… с началом войны власти сделали ход конём, прекратив хождение золота и предложив вместо него бумажный рубль. Обидно, потому что я как раз стал нормально зарабатывать и мог бы откладывать по несколько червонцев в месяц в надежде как-то конвертировать их в грядущую безбедную жизнь в Европах.

Не факт, что я смог бы вывезти червонцы из страны… но всё же! В итоге, червонцы сперва подскочили в «цене», а потом почти напрочь пропали в свободном доступе. С серебром ситуация получше, но немногим.

Сейчас многие запасаются червонцами, даже не вполне понимая что именно надвигается на Россию. А ещё предусмотрительные люди скупают золотые украшения и валюту… что мне, в силу возраста и ограниченности средств, доступно в очень урезанной версии.

Чёрный рынок? Спасибо, я жить хочу… Официально? Куча проблем, и опять-таки — чревато большими неприятностями, разве что чуть попозже. Визитом «социально близких» экспроприаторов, к примеру.

Захотелось выматериться в голос, сдержался только потому, что ноги принесли меня ближе к дому, а здесь меня всякая собака знает… и многие считают потому, что имеют право сделать замечание, надрать уши, нажаловаться папеньке и et cetera.