Когда будущее стало чужим (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 38

— Да, конечно… — растерянно сказала Гертруда. — Что ты задумал?

— Для начала нужно вывезти отсюда нашу дочь, — сказал Эдмунд.

— Но почему мы не можем уйти? — умоляюще спросила Гертруда. — Чернь пусть страдает, ей не привыкать, но мы же особы королевской крови. Так нельзя! Это неправильно!

— Сейчас все неправильно, — сказал Эдмунд. — И никакие мы уже не особы. Нам с тобой жить до первого же прохожего. Меня убьют точно. Брей!

Королева неумело скоблила голову мужа, слушая его шипение и ругательства. Наконец, она закончила и критически осмотрела свою работу. На лице ее появилось немного гадливое выражение.

— Ты знаешь, теперь ты похож на какого-то мелкого лавочника. Как я раньше этого не замечала?

— Может быть потому, что ты дура набитая? — в тон ей ответил король. — Кем станешь ты через пару дней, не думала? Или ты считаешь, что прилетит твой папаша и заберет тебя отсюда?

Их спор прервал шум лопастей вертолета, вспарывающих тугой осенний воздух.

— Искать ее величество! — раздался властный голос где-то вдалеке.

— По-моему, мой отец все-таки прилетел, — победно посмотрела на мужа Гертруда. — Уж он точно не такое ничтожество, как ты, и смог договориться с императором. Доченька, собирайся, мы уходим из этой дыры.

— Да, пошли, — суетливо сказал Эдмунд. — Поспешим.

И они вышли в дворцовый сад, где наткнулись на ирландских гвардейцев, прочесывающих территорию.

— Я здесь, — закричала Гертруда. — Я здесь!

— Ваше величество! — обрадовано кинулся к ней солдат. — Следуйте за нами. Мы летим в Ирландию.

Они подошли к дворцу, около которого стояли три вертолета. Их лопасти вращались вхолостую. Увидев королевскую чету, военный в чине тысячника вытянулся во фрунт.

— Ваше величество, вас и вашу дочь велено доставить домой, — сказал он, преданно глядя на Гертруду.

— А как же я? — растерянно спросил Эдмунд, видя, как его жена садится в вертолет. Она даже не оглянулась на него. Никогда еще король не чувствовал такого унижения.

— Ваше величество забирать не велено. Вы же не оставите свой народ в беде? — тысячник был крайне серьезен.

— Вы не можете меня бросить здесь! — завизжал Эдмунд. — Я же король!

— Да, все верно, король, — согласился тысячник. — Так иди и исправляй все, что наделал, проклятый болван. Помоги людям построить новую жизнь. Докажи свое право на власть. Если сумеешь, то твоя жена и дочь вернутся к тебе. А пока — пошёл вон!

В то же время. Брант.

Эйлин пришла вечером первого дня после катастрофы и бросилась ему на шею, рыдая. Мать умерла, отец и братья на заработках. Что ждало одинокую девушку в рабочем районе, когда мир рухнул в бездну? Да тут и не нужно быть гением, и так понятно.

На следующий день они пошли на промысел вместе, оставив маму дома одну. Брант строго напутствовал ее.

— Мама, никому не открывай, кто бы ни пришел. Если будут ломиться в дом, стреляй сразу. Я зарядил ружье, вот курок.

— Брант, — удивленно посмотрела на него мама. — Но я не смогу выстрелить в человека.

— Тогда мы умрем от голода, — абсолютно серьезно сказал ей сын. — Поверь, мама, все очень серьезно. Ведь еще даже ничего не началось. Не пройдет и недели, как на улицах начнется резня.

— Хорошо, сыночек, я постараюсь, — спокойно сказала рано состарившаяся женщина.

— Постарайся, мама, ради меня, — умоляюще сказал Брант. — Если вдруг начнут ломать дверь, стреляй, не задумываясь. Иначе нам конец.

Брант нацепил под плащ пояс с охотничьим ножом, и решительно вышел на улицу вместе с Эйлин. На улице бурлила жизнь. Никогда еще в рабочий день такие толпы не слонялись без дела. Ходить на работу было не нужно, и жители города бродили по его улицам, жадно посматривая по сторонам. Цены на продукты выросли сначала втрое, потом впятеро, потом стали какими-то немыслимыми. Сегодня все магазины были закрыты. Даже до самых недалеких продавцов дошло, что подвоза продуктов больше не будет, а деньги теперь никому не нужны. Единственным осмысленным делом, на которое сподобились горожане во главе с полицией, вооруженной табельным оружием, стало конфискация остатков горючего и транспорта. Из города эвакуировали детей. Автобусы и грузовики раз за разом вывозили ревущих малышей, которых грузили туда рыдающие родители. Каждому на одежде вышили нитками имя, фамилию и возраст. Грудничков отдавали старшим девочкам, которые теперь за них отвечали. На главной площади стоял непрерывный женский вой, от которого шевелились волосы на голове. Это было самое жуткое зрелище, что Брант и Эйлин видели в жизни.

— Пойдем отсюда, — сказала Эйлин, у которой на глазах стояли слезы. — Я не могу на это смотреть.

— Пойдем, — сказал Брант, стряхивая с себя наваждение чудовищного горя, которое висело над площадью. — Надо найти работающий магазин. Любой, с чем угодно. И надо похоронить твою маму.

Из двух этих дел они сделали только одно. Работающего магазина они так и не нашли. Их в Третфорде больше не было.

4 день катастрофы. Брант.

На следующее утро они снова вышли на улицу. Детей в городе практически не осталось, их тысячами вывозили в соседнюю Мерсию, до которой было два часа пути. Сейчас загружались последние автобусы, и облако ужаса все еще висело над главной площадью, где голодные люди расставались со своими голодными детьми. Эйлин, вытирая слезы, ускорила шаг. И даже Бранту было не по себе от этого зрелища. Они шли прямо к магазину, где, по слухам, еще была еда. За поясом у Бранта по-прежнему был нож, Эйлин шла без оружия. Какое еще оружие у хрупкой девушки? Трое ребят из их района должны были подтянуться туда же к восьми утра, и у них был план. Айкен, Идгар и Осмонд. Лучшие друзья детства.

Что-то новое разгоралось в груди Бранта. Каким-то ветром унесло тот тоненький слой амальгамы, что зовется воспитанием и цивилизованностью. Его чувства обострились. Он как будто видел дальше, чем раньше, и слышал шумы, на которые раньше не обращал внимания. Грудь его вздымалась, разрываемая сердцем, что было накачано адреналином. Он видел впереди смерти, много смертей. И он не хотел для себя этой участи. К собственному удивлению, ему было плевать на остальных. И этот холодный циничный расчет в собственной голове даже немного напугал некогда хорошего доброго парня, который приводил в умиление окрестных тётушек. Брант хотел жить. Его друзья хотели жить. И Эйлин, только что похоронившая мать, тоже хотела жить. Сегодня ночью она накинулась на Бранта, как будто стараясь привязать к себе парня своими не слишком умелыми ласками. Нет, не так, именно это она и делала, неосознанно используя то оружие, которое дала ей природа, чтобы выжить. Он был ее якорем в этой новой реальности, без него она погибнет от голода через несколько дней. Она это понимала совершенно отчетливо. Эйлин тоже потеряла все иллюзии, и на ее юном личике залегла первая в жизни складка между густых бровей.

Видимо, план был не только у них. Перед магазинчиком стояла толпа. Брант переглянулся с ребятами. Они сделали вид, что незнакомы, но начали постепенно сближаться на расстояние пары шагов друг от друга. Гул в толпе нарастал, и самый нетерпеливый начал стучать в дверь кулаком. Ответа не было. Невзрачный магазинчик, плотно закрытый ставнями, был темен и молчалив. Несколько человек ушли домой, опустив плечи, но большинство осталось, мусоля в руках деньги, которые они были готовы отдать за еду. Любое количество денег за любое количество еды, и это было немыслимо для добропорядочных горожан.

Несколько старух с безумными глазами начали однообразно подвывать, пугая окружающих своим видом. Всклокоченные мегеры, в которых сложно было узнать благообразных некогда пожилых дам начали отрывать ставни, не замечая того, что ранят пальцы. Толпа, почуяв кровь, всхрапнула, как дикий зверь.

— Держись подальше от стекол, — негромко сказал Брант Эйлин. — Сейчас сорвут ставни, и кого-нибудь вдавят внутрь. И я этому человеку не завидую.