Нарушая заповеди (СИ) - Перова Алиса - Страница 31

Под препарирующим взглядом Пилы стало неуютно и страшно захотелось втащить по каменной роже, но рожа неожиданно продолжила:

— Ты же в общаге живёшь… Я попросить хотел… Спросить, то есть…

Урчание двигателя за спиной заставляет меня обернуться. Долго думал Пила над вопросом, теперь не спросит.

Помятая белая Audi въезжает на парковку и, перегородив пути к отступлению, застывает прямо в центре.

Чёрт, где я провинился? Не разделил счастье ночной гостьи?..

30

И додумался Бог создать женщину… И не стало с тех пор покоя ни Богу, ни мужчине.

Внутри меня закипают досада и раздражение, но нацепив на лицо маску невозмутимости, я наблюдаю, как распахивается водительская дверь, а из машины выпрыгивает Лялька. Юная, изящная и бесшабашная — она улыбается, но в глазах смятение. И это правильно — я не настроен на встречу с ней.

— Похоже, к тебе, — задумчиво произносит Пила, неотрывно наблюдая за приближением неожиданной визитёрши.

— Ты чего спросить-то хотел? — напоминаю ему и отчего-то меня нервирует его пристальный взгляд на девчонку.

— Это не срочно, — безэмоционально отвечает Пила и протягивает мне ладонь для рукопожатия, — да и неважно. Погнал я, Тёмный, созвонимся.

Пила резко разворачивается и стремительным шагом удаляется в обратную сторону от спешащей ко мне Ляльки. «Позвоню ему позднее», — думаю я и продолжаю смотреть парню вслед, лишь бы не наблюдать за этой чертовкой с длинными развевающимися волосами.

— Рома, — голос моей незваной гостьи звенит и подрагивает от нервного напряжения. — Мы можем с тобой поговорить?

Я перевожу взгляд на Ляльку. Сейчас она без макияжа и каблуков — маленькая, хрупкая… Нервно закусывает полные сочные губы, на щеках появляется румянец — очень трогательная… отрава. Не понимаю, ради чего мне испытание этой настырной пигалицей.

— Уже заработала на ремонт? — насмешливо интересуюсь, а она смешно морщит носик.

— Нет, так быстро заработать не получится, но я здесь не за этим. Ром, я же вижу, что ты меня не любишь… — она озадаченно хмурится, словно сказала совсем не то, что хотела.

Да, малышка, совсем не то…

— Удивительно точно подмечено, Евлалия, — мои губы растягиваются в издевательской улыбке. Надеюсь, со стороны это выглядит именно так.

— Ты никогда раньше не был таким злым, — звучит сердито и обвиняюще, а глаза яростно поблёскивают.

— Людям свойственно меняться, — равнодушно пожимаю плечами, хотя меня неслабо потряхивает.

— Вот именно, Рома, люди меняются. Я тоже изменилась! Я уже давно осознала, что была невыносимой эгоисткой, — Лялька смотрит мне в глаза, а ладони непроизвольно сминают подол платья. — У тебя, конечно, есть причины злиться и, наверное, даже ненавидеть меня… Рома, но ты ведь не мог стать злым! Я ничего не забыла, всё время о тебе думала…

— Достаточно! — отрезаю грубо и резко.

Я совершенно не готов к откровениям и воспоминаниям и прямо сейчас ненавижу эту дрянь больше, чем когда-либо. И мысленно проклинаю себя за то, что мой взгляд оглаживает её тонкие руки и длинные идеальные ноги, проскальзывает в вырез платья. Откровенно говоря, ничего выдающегося под этим вырезом нет, но это я осознаю только верхним мозгом… Нижний меня, как обычно, подводит — там неутихающий исследовательский интерес.

Лялька делает глубокий вдох, словно успокаивает себя. Кажется, этот воинственный воробей намерен меня достать.

— Рома, поверь, мне тоже было нелегко, но невозможно постоянно жить с чувством вины… И с ненавистью нельзя жить! Ведь тогда у людей может совсем не остаться времени на счастье…

Подобную фигню, только без надрыва и пафоса, мне постоянно втирает Толян. Но эта малолетка…

— Послушай, девочка, ты поправь меня, если я вдруг неправильно понял. Ты сейчас реально притащилась сюда, чтобы одарить меня счастьем?

Расстроенной потеряшкой она выглядит гораздо симпатичнее. Лялька хлопает ресницами и на щеках снова проявляется румянец. Какая милота.

— Ром, — она нервно сглатывает, — я хочу рассказать тебе обо всём…

— Мне неинтересно.

О, а что это у нас с личиком — неужели подобный вариант ответа даже не предполагался? Надо было лучше подготовиться, детка.

Маленькая фигурка Ляльки выглядит несчастной и растерянной всего несколько секунд. Но за это время глаза девчонки увлажнились — только не это! — и она всё же прокусила себе губу, и теперь облизывает её, действуя мне на нервы.

— А мне очень интересно, Рома! — она вскидывает подбородок и голос её звенит на повышенной ноте. Как же мне это знакомо. — Мне важно знать о тебе всё. Как ты живёшь, чем занимаешься и что думаешь обо мне и… И если вдруг думаешь плохо, то как я могу это исправить?

Подобная наглость иногда может поставить в тупик даже самых агрессивно настроенных. Больше всего мне хочется сейчас сжать до боли её хрупкое запястье, дотащить эту дурищу до машины и впихнуть туда насильно с дальним напутственным посылом. Но что-то мне подсказывает — не поможет.

В этот момент из приоткрытой двери Audi раздаётся телефонный звонок. Лялька лишь на мгновение поворачивается в сторону машины, но тут же возвращает внимание ко мне. А я снова бросаю взгляд на её ладони — в них только зажёванный подол платья, а ключи от тачки, похоже, с собой брать необязательно. Совершенно безголовая девка. Как Баев её вообще выпускает одну?

— Слишком много вопросов, Евлалия. Тебе полезно знать лишь одно — я о тебе вообще не думаю. Но ты действительно можешь это исправить и заставить меня забыть о том, что ты маленькая девочка.

— Я давно не маленькая, Рома, мне девятнадцать!

Сколько страсти! Честно говоря, я даже не задумывался о её возрасте.

— Ну, раз ты уже взрослая, мне будет гораздо проще объяснить, куда ты можешь идти со своим интересом ко мне и моим делам.

В этот момент я ненавижу себя за эти слова и… за расширившиеся глаза напротив, и дрожащие губы. И эту дрянь за её бабские манипуляции я тоже ненавижу. Но слёз и истерики, как ни странно, не последовало. Лялька поджимает губы и сощуривает глаза, которые сейчас отливают зеленью, как у кошки. Упрямая сучка! Моя злость мгновенно вытесняет неуместное раскаянье, и я решаю больше не церемониться.

— Садись-ка ты, добрая дарительница счастья, в своё разбитое корыто и двигай домой, пока тебя в розыск не объявили. И чтоб я тебя больше здесь не видел! Терпеть не могу навязчивых тёлок.

— Ты, Ромочка, и правда немного изменился. Раньше был такой правильный, культурный… — её язвительный тон совершенно не вяжется с тоскливым взглядом и пальцами, продолжающими нервно теребить платье. — Посмотри на меня, Ром. Мне почему-то не верится, что ты на самом деле стал жестоким. Скажи честно, ты меня так наказываешь?

Мне вдруг остро стало не хватать одиночества. Я с трудом подавляю желание послать прямым текстом чокнутую девчонку, огибаю её по широкой дуге и устремляюсь к ангару.

— Ром… — жалобно и потерянно, как когда-то давно.

Тогда на меня здорово действовало… Сейчас тоже. Я сжимаю кулаки и ускоряю шаг.

— Ромка! — тонкие руки обхватывают меня со спины, не позволяя двигаться дальше. — Не уходи, пожалуйста, давай поговорим. Ну, хочешь, ничего не говори, но просто послушай. Я ведь не прошу ничего невозможного… Давай посидим где-нибудь, я всё-всё расскажу, и ты обязательно поймёшь. Ром, дай мне один шанс. Пожалуйста…

Я грубо отцепляю её руки и резко разворачиваюсь. В глазах мольба, а руки снова тянутся ко мне и теперь сминают мою футболку.

— Шанс на что, Евлалия?

— С-снова узнать друг друга… Понять…

— Хочешь обо мне узнать? — переспрашиваю угрожающим тоном, а в голове рождается безумный план.

Остановить меня некому, а тихое «Да» становится катализатором.

— Ну, поехали тогда, — я сильно сжимаю Лялькино запястье.

— Куда? — испуганно спрашивает она, но послушно следует за мной, не пытаясь вырваться.