Собственность нефтяного магната (СИ) - Вестич Виктория - Страница 18

- Это важно! Правда важно!

Шахов выдыхает медленно, и я буквально кожей чувствую нарастающее недовольство и раздражение. И я его понимаю, да. Я ведь права не имею что-то требовать, всего пару дней здесь, а уже «права качаю». Но бабушка… мне ведь ничего не нужно, только ей помочь. Мы и так очень долго тянули с операцией из-за отсутствия денег, у меня в голове ни одной мысли, кроме как о том, что каждый ее день может быть последним.

- Давай обсудим одно важное условие, - ссадив меня с колен обратно на постель, холодно говорит Шахов, - Мы до сих пор не обговорили их, не было времени на это. У меня их несколько, и ты выслушаешь их все. И выполнять тоже будешь все.

Такая резкая перемена в настроении заставляет поежиться, но я не подаю вида, пытаюсь неловко пошутить:

- Даже если они мне не понравятся?

Но Рустам абсолютно серьезен.

- Даже если, - отрезает, - Я тебя купил, лисичка, так что будь добра исполнять приказы своего хозяина и послушно садиться, когда я даю команду «сесть».

Сглатываю. Он даже не намекает, он напрямую говорит о том, что может и будет отдавать приказы, сравнивая меня с дрессированной собакой, которая должна беспрекословно слушаться. И это… совсем иначе, чем как Рустам разговаривал со мной до этого…

- Начнем с главного, - откинувшись назад и облокотившись на руки, продолжает он, - Никакой беременности. Никаких уловок, связанных с этим, я не потерплю. При первом же проколе ты вылетишь отсюда. Послаблений не будет, сколько ни умоляй.

У меня даже дыхание перехватывает от того, каким выглядит сейчас Шахов. Пугающим, жестким, абсолютно чужим.

- За контрацепцией следишь сама, съездишь к врачу, он подберет тебе таблетки. Я сплю со своей женщиной и пользоваться резинками не собираюсь, так что будь добра, займись этим вопросом сразу утром.

- Х-хорошо, - бормочу едва слышно.

То, с какой прямолинейностью Шахов говорит об этом, выбивает из колеи.

- Второе: ты не лезешь в мои дела. Не выспрашиваешь, не вынюхиваешь, не знакомишься ни с кем. Ты красивая картинка, которую я вожу на деловые ужины, если дресс-код требует явиться со спутницей. Тупая, глупая картинка, которая ничего не понимает. А если понимаешь – делай вид, что нет, для своего же блага.

А вот это слышать уже не очень приятно. Но терпимо, конечно. Рустам прав, тут не я выставляю условия, так что с молчаливым кивком проглатываю эти слова, соглашаясь. Как будто выбор у меня есть…

- И третье. Меня не интересует, болит у тебя голова, что там с твоей бабушкой и какие у тебя проблемы. Я плачу достаточно, и я буду приходить в твою спальню тогда, когда захочу. В какую я хочу позу, в такую ты и встанешь, как захочу тебя, так и возьму. Никаких запретов, никаких отказов. Не обольщайся по поводу того, что у тебя есть какие-то права, что ты можешь проявлять ревность или еще что-то. Ты – кукла для постельных развлечений, так что открывать рот будешь лишь тогда, когда я попрошу, и не для того, чтобы что-то сказать, а для других целей. Всегда помни свое место.

Горло передавливает и на этот раз я как будто явственно ощущаю затягивающуюся на шее удавку – ни глотка воздуха сделать, ни вдохнуть. Все внутри дрожит и лишь спустя несколько мгновений я понимаю, почему. Мне страшно. Я смотрю в глаза Шахову и мне дико страшно, потому что это совсем не тот человек, с которым я сходила на ужин и провела ночь… Жесткий цепкий взгляд карих глаз сканирует, проникает за грудную клетку и, кажется, одним этим сдавливает в кулаке сердце, потому что оно почти не стучит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ - Я… я понимаю, - еле получается выдавить, - Просто… это ведь серьезно. Операция…

- Ты плохо уяснила правила, - хмыкает он, - плохая девочка, тебя стоит наказать.

Шахов медленно расстегивает ремень и вытягивает его из шлёвок, заставляя вздрогнуть от резкого характерного хлопка кожи. На автомате я отползаю чуть дальше, испуганно распахнув глаза. Он думает, что я играю и нарываюсь так на наказание?

- Рустам! Я ведь серьезно! – лепечу быстро, чтобы он понял, что на самом деле разговор очень важный, - Я переживаю за бабушку, вдруг с ней что-то случится? Меня ведь даже нет рядом!

Я жду хоть немного понимания, не поддержки даже. Но Шахов ловит мой подбородок пальцами в болезненный захват и вздергивает вверх так высоко, что становится больно.

- Третье правило, - чеканит он сухо, - Выполняй. Свои. Обязанности.

Хочется верить, что он шутит. Я смотрю в глаза Рустама три секунды, пять, восемь, но…

- Уходи, - поморщившись, отталкивает Шахов, - Можешь собирать вещи.

Он встает с кровати, стягивает с себя рубашку на ходу к ванной. Меня накрывает такая волна паники, что я вскакиваю следом и, даже не отдав отчета, восклицаю громко:

- Нет! Нет, я все поняла. Правда поняла! Прости. Прости, пожалуйста.

Рустам поворачивается ко мне, окидывает взглядом, словно сомневаясь, но кивает наконец:

- Тогда раздевайся и докажи свои слова на деле.

В горле стоит комок, мне противно самой от себя, но я шагаю ближе и послушно стягиваю с себя футболку. Как там сказал Шахов?

Помни свое место.

И оно, кажется, в самом низу пищевой цепочки. Прямо у ног Шахова, к которым я и опускаюсь.

Глава 14

Время до того самого светского раута пролетает незаметно. Меня таскают то в салон красоты, то на самые настоящие курсы по этикету, делая из меня идеальную по всем параметрам куклу для показа другим. И я, конечно же, терплю, потому как на счете в банке, документы на который отдал мне сегодня Шахов, уже была круглая сумма, хотя я еще почти ничего не сделала из своих обязанностей…

- Можешь тратить, как тебе захочется. Карту на расходы тебе дали? – интересуется он за завтраком.

- Да, - киваю я.

- Отлично. Поддерживай себя в отличном состоянии всегда. Спортзал, спа, прическа и все остальное, что там еще нужно.

- Я помню про красивую и тупую картинку, - с грустной иронией припоминаю слова Рустама, сказанные раньше.

- Тебе только нужно казаться тупой, а не быть ей. Как там? Быть умным, значит вовремя прикинуться тупым, - припоминает он фразу и хмыкает, - Ты же сообразительная, Лиска, учись держать рот на замке, когда твоего мнения не спрашивают. И привыкай к тому, что его не спрашивают никогда.

Опускаю глаза в тарелку и киваю. Кто бы знал, как неприятно это слышать. Кто бы знал, как неприятно осознавать, что для Шахова я просто очередная вещица в коллекции. Он, судя по идеальному интерьеру, любит покупать дорогие полотна художников и раритетные штучки, вбухивать большие деньги в красивую картинку. В меня вот тоже вбухивает. А я что? Я не надеялась на любовь, конечно, я ведь не глупая маленькая девочка. Но вот на простое человеческое отношение надеялась. Я ведь и так все просьбы и приказы выполню, необязательно меня каждый раз унижать, показывая, что мое место даже не на уровне, а ниже этого дорогущего плинтуса, которым отделана столовая.

- Ужин сегодня очень важен, ты должна блистать, - вырывает меня из невеселых мыслей голос Шахова.

- О да, не переживай, мне личный стилист уже помог одежду подобрать, - улыбаюсь уголком губ.

- Вот и отлично, - не заметив сарказма в моем голосе, Рустам откладывает салфетку на стол, - хорошего дня, лисица.

Он поднимается из-за стола и, подойдя, ласково проводит по волосам ладонью и оставляет поцелуй на макушке.

- Ты так вкусно карамелькой пахнешь, - вдыхая аромат шампуня, бормочет в волосы Шахов.

Я замираю, как мышка, и прикрываю глаза на мгновение от того, какое тепло разливается по телу. Вот и все, одно приятное слово и я уже всё готова простить, любое плохое отношение… что значит недолюбленный в детстве ребенок. Смешно и грустно.

- И тебе хорошего дня, - улыбаюсь, когда Рустам чмокает меня в уголок губ перед тем, как уйти.

Настроение хорошее, Тимура не видно – чем не идеальный день? Тем более,